Я остался на своем посту. И вскоре после трех часов ночи, когда наступило самое темное и зловещее время, я услышал шаги. Я сразу узнал ту странную походку – тяжелое тело двигалось на мягких лапах, чуть-чуть подволакивая одну из них. Под гигантскими ступнями крошились осколки скальной породы, шаги приближались, вот они уже совсем рядом и что-то огромное стало продираться сквозь заросли кустарника. Палец на спусковом крючке онемел. Я не мог пошевелиться и с ужасом наблюдал, как чудовище выползало из римской шахты. Разглядеть его я не смог, поскольку зажмурился от ужаса, проклиная свою гордость, которая не дала мне прежде спастись бегством. Сейчас бежать было поздно, громадная тварь в момент настигнет и разорвет меня. “Нет уж, пусть лучше полакомится овцами”, – подумал я, наблюдая, как чудовища бесшумно растворилось во мраке ночи. Пристрелю зверя, когда он будет возвращаться.
Я вслушивался в ночную тишину, но слышал лишь легкий шепот трав, колышимых ветерком. Фермы спали, из долины не доносилось ни единого звука, который мог бы подсказать, где сейчас кошмарное существо. Пару раз мне казалось, что громадная тварь подкрадывается сзади, неслышно ступая на мягких лапах, и я резко оборачивался, вскидывая винтовку. Но все это было лишь игрой взбудораженного воображения. Я убеждал себя отринуть страх, чтобы нервный паралич не охватил меня снова, когда ужасный монстр будет возвращаться. Убеждал, хотя и понимал, что все аргументы тщетны. Ужас, охвативший меня в ту ночь, погасил любые рациональные доводы, как проливной дождь гасит факел в руке одинокого путника.
Чудовище возвращалось обратно, к пещере, передвигаясь быстрыми прыжками. На этот раз палец на спусковом крючке не дрогнул. Грохот двойного выстрела разбудил всю округу. Ружье было заранее нацелено на вход в римскую шахту, поэтому я был уверен, что попал в гигантскую косматую спину. Зверь ответил возмущенным рёвом и поспешил скрыться под землей. Вспышка выстрела осветила на миг свалявшуюся шерсть грязно-серого цвета, короткие толстые лапы и вздыбленный хвост. Потом темнота скрыла от меня это отвратительное зрелище и я лишь услышал торопливые шаги по каменным ступеням, ведущим в шахту, и грохот камней, осыпающихся со скал.
Не успев даже задуматься о том, что я делаю, я бросился вслед за чудовищем. Карбидная лампа освещала путь ярким белым огнем, сильно выигрывающим в сравнении с теми желтыми пятнами от свечей или красноватыми вспышками спичек, что освещали этот подземный тоннель во время моего прошлого путешествия. На бегу я различал очертания огромного зверя, устремившегося вглубь пещеры. Его шерсть топорщилась во все стороны и на первый взгляд, он напоминал давно не стриженную овцу. Только размеры потрясали – он доставал макушкой до высокого свода пещеры, а бока терлись о стены довольно широкого тоннеля. Как я набрался храбрости преследовать это чудовище? Не знаю, ей Богу, не знаю. Наверное, во мне проснулся древний инстинкт охотника: беги за тем, кто бежит от тебя.
Существо бежало быстро и вскоре скрылось в затопленной пещере. Я последовал за ним, и убедился, что оно было еще и хитрым. Я вообразил, что добыча убегает в панике, поджав хвост, а на самом деле, как я теперь понимаю, ужасный зверь заманивал меня в пещеру, поскольку из-за своих размеров он не сумел бы развернуться в коридоре шахты, чтобы напасть на своего преследователя. В центральной пещере он развернулся и мы встретились лицом к лицу.
Жуткая картина, открывшаяся при свете фонаря, навсегда отпечаталась в моей памяти. Зверь поднялся на задние лапы и навис надо мной грозно рыча. Я бы сравнил его с медведем, но этот исполин был раз в десять крупнее любого медведя, что мне доводилось видеть. Из красной пасти торчали острые клыки, способные перекусить человека пополам, по грязно-серой морде стекала зловонная слюна. Он поднял лапу с длинными когтями цвета слоновой кости, замахнулся, чтобы прихлопнуть меня одним ударом, но я не заметил этого. Я, как завороженный, смотрел на его глаза – эти глаза выступали далеко из орбит и были похожи на две большие, только что очищенные луковицы. Матово-белые, с мутными прожилками. От немигающего взгляда этих глаз мне стало жутко, хотя казалось, я достиг такой степени испуга, что уже ничто не способно усилить это ощущение. Медленно, как в бреду, я поднял ружье и прицелился в эти ужасные глаза. Но в тот же миг сообразил, что забыл перезарядить двустволку.
– Черт возьми! – прошептал я.
И тут же удар могучей лапы отбросил меня к дальней стене пещеры. Карбидная лампа отлетела в воду подземного озера и погасла. Я снова остался в кромешной тьме. И больше я ничего не помню.
На следующее утро сестры Аттертон нашли записку у изголовья моей кровати. Они тут же побежали по соседям, собирая спасательный отряд. Семеро самых крепких фермеров отважились спуститься в пещеру, они нашли меня лежащим без чувств, окоченевшего и поначалу сочли меня мертвым. Но когда меня вынесли на свет божий, я очнулся. Правда, как говорят очевидцы, не узнавал никого. У меня диагностировали сотрясение мозга, переохлаждение и горячку. В довершение к этому, были сломаны ребра и левая рука. Долгое время я метался в бреду, пугая сиделку криками о страшных глазах-луковицах, но потом болезнь отступила. Мне рассказали, что полиция осмотрела шахту Синего Джона и не нашла там ни следа пребывания огромного зверя. Местная газета “Кастлтонский курьер” опубликовала заметку с комментариями доктора Джонсона и профессора Пиксона о том, что мой туберкулез мог привести к церебральным поражениям, отчего возникли галлюцинации. По солидарному мнению этих уважаемых представителей научного сословия, я бродил по пещерам, одержимый некой идеей-фикс, и сорвавшись со скалы получил все эти неприятные, но неопасные для жизни травмы. Редакцию “Курьера” эти объяснения полностью удовлетворили, они не стали посылать ко мне репортера.
А зря. Я бы поделился с ним размышлениями о глазах чудовищного зверя. Но ничто не помешает мне записать это объяснение в дневнике. По моей теории, в этих местах существует подземное озеро невероятных размеров, его постоянно пополняют реки и ручейки, текущие в известняковых пещерах. Озеро порождает испарения воды, от этого под землей возникают такие явления, как дождь или туман, и, несмотря на отсутствие солнечного света, на берегах озера обитают и размножаются некие порождения древней флоры и фауны – животные и растения, оставшиеся там с незапамятных времен, возможно, с ледникового периода. Долгие века наши миры не соприкасались, но потом римляне прорубили шахту для добычи редкого минерала. Потом остатки Синего Джона выскребли шахтеры нашего века, а эти уже не брезговали взрывать породу и создавать подземные обрушения. Возможно, в одну из трещин, возникших между нашими мирами, пробралось это чудовищное порождение подземного мира. Его глаза, приспособленные к чернильному мраку, болезненно реагировали на яркий свет. Поэтому монстр выходил из пещеры лишь в безлунные ночи. Таким образом, я разгадал тайну появления жуткого существа в заброшенной шахте.
Единственное, что осталось непонятным: почему зверь не растерзал меня во время нашей последней встречи? Впрочем, я несказанно рад этому факту и не собираюсь доискиваться причин. Все хорошо, что хорошо кончается.
Образованные люди, доктор Джонсон и ему подобные, посмеются над этим рассказом. Но фермеры и другие жители деревни ни на йоту не усомнились в моей искренности. Они завалили вход в шахту огромными валунами в тот же день, как вытащили меня на поверхность.
Шесть недель спустя я уже могу вставать с постели, правда, на далекие прогулки у меня недостает сил. Но и с холма возле фермы Аттертонов я могу разглядеть темноу ущелье, ведущее к римской арке. Но это место уже не будет пугать здешних жителей. Никогда больше из этого зловещего тоннеля не вырвется в мир людей чудовищное порождение тьмы. Ужас шахты Синего Джона изгнан навеки!
Артур Квиллер-КучВидения в Лазурной спальне
Готов присягнуть на священном писании: я никогда не был в этой деревне. Более того, не могу вспомнить, чтобы я хоть раз в жизни приближался к ней на полсотни миль. Даже представить не могу, какая причина в прежние годы могла бы привести меня в эту Богом забытую глушь. Я родился в Лондоне, окончил Оксфордский университет и пять лет отслужил в одной из церквей графства Суррей. А потом вдруг в один прекрасный день меня назначили инспектором учебных заведений, и отправили с проверкой в школу-интернат Питс-Сковэнз, затерявшийся посреди Корнуолльских болот.
Повторюсь, я никогда прежде не был в этой деревне. Тем не менее, меня неотступно преследовало ощущение, что эти места мне знакомы. Оно усилилось, когда мы ехали по шоссе между черных скал над пиками которых полыхало заходящее солнце. Справа показался средневековый замок, полускрытый за рощей деревьев – наверняка, когда их листья по-летнему зелены, или только-только пожелтели осенней порой, замок выглядит куда приятнее. Теперь же, в конце ноября, среди голых ветвей, он смотрится мрачным серым пятном. В этом старинном поместье я мечтал найти приют на несколько дней. Меня предупредили, что в деревне всего одна гостиница, приличной ее не назовешь, поэтому я заранее списался с владельцем замка Треммен-холл, сквайром Перкинсом, чтобы напроситься в гости. Однако тот в ответном письме был не слишком приветлив и сообщил, что чужаков не жалует, особенно священников.
Ах да, забыл представиться. Зовут меня Сэм. Вернее Сэм Рэсколл. Еще вернее будет сказать: преподобный Сэмюэл Рэсколл. Именно поэтому я был раздосадован, что мне придется жить в заштатном клоповнике с громким названием «Королева Индии». Давно замечено, что чем громче название гостиницы, тем хуже в ней готовят и тем больше заплаток на простынях. Но, ничего не поделаешь. До школы-интерната ехать еще девять миль и лучше я отправлюсь туда спозаранку, хорошенько выспавшись.
Гостиница оправдала мои худшие опасения, столы в обеденном зале были грязными, а публика, слоняющаяся вокруг – подозрительной, поэтому я велел подать мне ужин в комнату. Я сбросил запылившийся плащ, задернул шторы, чтобы не глядеть на черное болото – самый убогий пейзаж, который можно встретить в этих краях, – и от нечего делать стал изучать свое временное пристанище. И эту дыру они называют Лазурной спальней? Хотя, надо признать, мне досталась большая комната, шагов десять в ширину, с камином, что немаловажно в это промозглое время года. В противоположном углу стояли высокие часы с треснувшим стеклом. На столе я увидел графин с желтовато-мутной водой и подсвечник на три свечи с огарками. Стены были обшиты дубовыми досками, а поверх них наклеены картинки со сценами охоты. Точнее с одной и той же сценой – собаки преследуют раненого оленя. Картинки эти наклеили друг за другом, и возникало забавное ощущение, что олень с одной картинки гонится за собаками с другой, и так далее, по кругу. Я улыбнулся. Комната уже казалась мне достаточно уютной. И это голубое кресло весьма мягкое. Пожалуй, в нем я и скоротаю вечер за книгой. Может быть, в этой таверне неожиданно найдется и бутылка хорошего вина?