– У нас только пиво, которое варю я сам, – развеял мои надежды хозяин гостиницы, возникший на пороге с подносом. – Хотя я могу плеснуть вам хереса из початой бутылки. Ее оставил какой-то путешественник…
– Нет, нет, давайте лучше ваше пиво, – поморщился я.
Усевшись в кресло, я заметил зеркало, которое раньше не попадалось на глаза. Рама его, с резными цветами и фигурками ангелов, потемнела от времени, а стекло, казалось, вот-вот выпадет наружу – во всяком случае, оно уже наклонилось и держалось на честном слове. На раме, по верхнему краю, виднелись три позолоченные буквы «ФЭЙ». А на самом зеркале были вырезаны «Р» и «К» – буквы эти разбежались по верхним углам и, как я заметил, «Р» была чуточку крупнее.
– Что за слово тут написано? «ФЭЙ»? – спросил я хозяина, когда тот вернулся с пивом.
– А, любуетесь нашим шедевром, – потер руки дородный детина. – Я точно не знаю, но говорят, с этих букв начинался девиз Кардинаков, которые построили замок среди скал. Видели его? Так вот, последнего из Кардинаков носил имя Ральф и на зеркале его инициалы. Кстати, с его исчезновением связана любопытная история.
– Поведайте мне эту историю, – попросил я. – Садитесь, выпейте пива, пока я буду ужинать. И расскажите мне все.
Хозяин только и ждал приглашения. Он уселся к столу, налил себе из кувшина куда больше, чем мне, отхлебнул, вытер пену с усов и начал рассказывать.
– В благородных семействах рано или поздно заводится паршивая овца – наследник доброго и честного рода, который пускает все семейное наследство по ветру. Таким и был Ральф Кардинак. Он стал владельцем Треммен-холла в двадцать пять лет, когда умер его отец. И к двадцать седьмому дню рождения промотал наследство до последнего пенни. Он любил выпить, постоянно играл то в карты, то в кости, делал ставки на лошадей, собачьи бега и даже не петушиные бои. Словом, деньги в его карманах задерживались так же долго, как и вода в решете. Пришлось даже сдать в аренду семейный замок Филиппу Перкинсу – прадеду нынешнего владельца. На вырученные деньги Ральф купил себе офицерское звание и уехал воевать в колонии. Вскоре он вернулся с Востока, овеянный славой и почестями, но по-прежнему без шиллинга за душой. Тогда он решил посвататься к дочери своего арендатора – мисс Сесилия, говорят, была настоящей красавицей, да и отец ее слыл самым богатым человеком в Корнуолле. Женившись на мисс Сесилии, юный гуляка Кардинак таким образом вернул бы себе замок и получил бы доступ к солидному капиталу женушки. Понятное дело, старик Перкинс понял это в тот момент, когда новоявленный жених появился на пороге, потому отказал Кардинаку.
– Не вышло, значит? – уточнил я.
– Да как сказать, – лукаво прищурился хозяин гостиницы. – Говорят, Ральфу Кардинаку красный мундир был весьма к лицу. Мисс Сесилия влюбилась и согласилась бежать с молодым офицером, чтобы тайно обвенчаться. О, коварный юноша захотел получить свое: пусть прогнали с порога, а он пролез в окно. Но старый Перкинс и его сын, младший брат мисс Сесилии, вовремя ворвались в комнату и прогнали навязчивого ухажера. Той же ночью он, сгорая со стыда, уехал из Корнуолла, куда глаза глядят, чтобы никогда больше не возвращаться. Даже когда вышел срок аренды, не приехал. Сгинул, небось, где-то за морями, на чужбине. Перкинсы подождали, не объявится ли кто-то еще из наследников Кардинаков, да и забрали замок себе в полную собственность. Без всяких там «с Вашего соизволения…» Присвоили и все тут. А чтобы никто не возражал, подарили каждому жителю деревни что-нибудь из старинных вещей Кардинаков. Нашей семье досталось вот это зеркало. Не правда ли, оно прекрасно?
– Да погодите вы с зеркалом, – отмахнулся я. – А что же мисс Сесилия? Как она пережила бегство возлюбленного?
– Она так и не вышла замуж. Все страдала по Ральфу. А может, надеялась, что он вернется за ней рано или поздно… Да только не сложилось. Так и умерла, небось, старой девой. Здесь этого никто не знает, поскольку после того, как ее батюшка преставился, мисс Сесилия уехала куда-то на север, вроде в Эдинбург. Там и поселилась. Не ладили они с братом, это ведь он выдал их с Ральфом отцу в ту ночь. Так что вряд ли эти двое смогли бы ужиться под одной крышей. Кстати, а не хотите ли сушеного изюму?
– После пива? Нет, любезный. Пожалуй, я лягу спать пораньше.
– Ну, как будет угодно, – он собрал тарелки и кружки, смахнул со скатерти хлебные крошки и затопал вниз по лестнице. А я решил выкурить трубочку на сон грядущий. Достал кисет с табаком, набил поплотнее, как я люблю, и вскоре по Лазурной спальне поплыли голубоватый дымок. Тонкие витые струйки дыма льнули к старинному зеркалу, пробегая по нему словно волны, а ближе к углам с инициалами Ральфа Кардинака, они даже завивались озорными кудряшками. Сквозь это марево мне показалось, что в зеркале появилось какое-то движение. Я пригляделс получше – ничего. И не удивительно, ведь в комнате кроме меня никого нет, а я сижу в кресле неподвижно.
Новая струйка дыма полетела к зеркалу, и я снова заметил движение. На сей раз уже без всякого сомнения, что-то промелькнуло внутри потемневшего стекла. Я встал с кресла, подошел к зеркалу вплотную и невольно вздрогнул. В глубине зеркала будто клубился туман – молочно-белый, непроницаемый, какой бывает только в дождливом ноябре. Я поднял руку, чтобы прикоснуться к поверхности стекла, но в этот миг туман стал синим и сквозь него стали пробиваться лучи света. Не отраженного отблеска свечей, а собственного света, идущего из зеркала. Это настолько ошеломило меня, что я медленно отступил на несколько шагов и машинально опустился в кресло, в котором сидел прежде.
Тут же свет из зеркала исчез, и в нем отразилась обычная комната. Я протер глаза и глубоко вздохнул несколько раз, чтобы успокоиться. А когда снова посмотрел в зеркало – обомлел. В нем отражалась комната со всей обстановкой, задернутыми занавесками, старым ковриком у камина, кроватью и креслом. Но в этом кресле не было меня. Я в панике ощупал свое лицо, плечи, ноги – все на месте. Я здесь и, тем не менее, не отражаюсь в зеркале. Что бы это значило? Конечно, я читал про вампиров, которые не отражаются в зеркале, но я – священник и с нечистью никогда не знался. Почему же тогда я не вижу себя?
Через минуту в зеркале снова возникло движение. Отворилась дверь в комнату. Я оглянулся – дверь в Лазурной спальне закрыта, более того, заперта на задвижку. Но там, в зеркальной комнате, она распахнулась настежь. Вошли двое – офицер в красном мундире и девушка, закутанная в черный плащ. Она откинула капюшон, и я восхитился прекрасными чертами ее юного лица. Ее каштановые волосы разметались по плечам, щеки, мокрые в равной мере от дождя и пролитых слез побледнели, а в фиалковых глазах расплескалась печаль. Она сделала несколько нетвердых шагов, упала на стул и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Заглядевшись на красавицу, я совсем упустил из виду офицера. Тот бросился утешать девушку, обнимая ее за вздрагивающие плечи, целуя в висок, на котором билась тревожная жилка, нашептывая на ухо нежные и ободряющие слова, – все это время он находился спиной ко мне и я видел лишь сапоги со шпорами, красный мундир и жесткие, упрямые волосы на затылке. Но вот юноша обернулся, прислушиваясь к чему-то, и я впился ногтями правой руки в левую ладонь, чтобы не закричать от страха. А ужас все нарастал, поднимался волной из глубины моей души. Я смотрел на лицо юноши и узнавал в нем себя.
Поверьте, я не сошел с ума. Я четко осознавал, кто я такой – преподобный Сэмюэл Рэсколл, заурядный инспектор учебных заведений. Но вместе с тем, я был тем самым молодым офицером. Более того, я начал воспринимать его мысли и чувства. Я безумно любил эту юную девушку – мисс Сесилию Перкинс, теперь уже в этом не было никакого сомнения. И она любила меня, меня – Ральфа Кардинака, беспутного повесу, который вдруг решил переменить свою жизнь, жениться на той, кого любит больше всего на свете, уехать с ней в Эдинбург и никогда больше не возвращаться в эти проклятые места. В этот момент я четко мысли юноши, который искренне сожалел о прежних своих грехах и пороках, и мечтал о тихом семейном счастье с красавицей-женой и честной работе в конторе одного шотландского адвоката. Влюбленные сбежали из замка Треммен-холл и укрылись в Лазурной спальне, заплатив хозяину гостиницы, чтобы тот их не выдал. За час до рассвета они должны были сесть на проходящий дилижанс и отправиться навстречу своему счастью.
Но судьба распорядилась иначе. В комнату стремительно ворвались двое мужчин. Тот, что постарше, набросился с упреками на мисс Сесилию – это ее отец, догадался я, а точнее – понял, ведь я всегда это знал. Я, Ральф Кардинак. Глядя на юношу в зеркале я видел его душу, его страхи, его мысли, как свои собственные. Сейчас он растерялся и не знал, что делать. Ральфу хотелось оттолкнуть старика, защитить свою невесту, но он не знал, как та отреагирует – ведь Кардинаку пришлось бы ударить ее отца. Заминкой воспользовался брат мисс Сесилии. Он выхватил шпагу и набросился на похитителя родной сестры. Ральф тоже обнажил оружие, но лишь парировал удары. Атаковать он не собирался, хотя был, – и я доподлинно знал это, – был отменным фехтовальщиком и легко справился бы даже с обоими соперниками. Клинки сверкали, отражая свет свечей, потом Крадинак сделал резкое движение кистью и шпага его соперника, описав сверкающий полукруг, отлетела к камину.
Тогда свою шпагу обнажил Филипп Перкинс, отец беглянки. Мисс Сесилия встала между ними, умоляя прекратить поединок. Она заявила, что сделал свой выбор и не расстанется с женихом. Она повисла на груди Ральфа, покрывая его лицо – мое лицо! – поцелуями. Раздраженный отец замахнулся, желая пронзить шпагой их обоих, но молодой офицер отбил удар. Острие его шпаги, продолжая движение, разорвало камзол на плече старика и вонзилось под ключицу.
Красавица бросилась к нему, протягивая руки, но упрямый отец оттолкнул дочь и вцепился в край стола, чтобы удержаться на ногах. Скатерть предательски затрещала и порвалась, Филипп Перкинс упал на коврик у камина, кровь текла по его камзолу. Дочь склонилась над ним, прижимая к ране свой платок, пропитанный слезами. Ральф Кардинак бросил свой клинок на пол, налил из графина воды и тоже поспешил к раненому. Он встал на колени, попросил у старика прощения и протянул свою руку в знак примирения. Я почувствовал, что слова его тронули сердце старого сквайра, и тот готов пожать протянутую руку. Но брат мисс Сесилии, о котором все забыли, подкрался к молодому офицеру со спины. Поднял с пола шпагу. Я вскочил с кресла и закричал, стараясь предупредить его – предупредить себя, Ральфа Кардинака, о предательстве. Но голос мой не сумел проникнуть за границы зеркального стекла. Вероломный негодяй ударил исподтишка и сердце мое пронзила холодная сталь.