е к подписчикам с небольшим опозданием. Виной тому стал любопытный и, вместе с тем, пугающий случай. Редактор газеты господин Нарроджай, а также двое его сотрудников, которые обычно проверяли полосы перед отправкой в типографию, вдруг исчезли из своих кабинетов. Никто не сумел найти их, чтобы получить разъяснения. Полиция не сумела обнаружить их следов, лишь три лиловые лужицы на полу и креслах.
На следующий день пропали сотни людей, читающих «Индийскую газету». В их домах, на улицах и рыночных площадях, на вокзале и в порту, – везде, где только можно было заметить, плескались проклятые лиловые лужи. Бомбей впервые со дня своего сотворения стал тихим, пустым и безлюдным. Заподозрили эпидемию. Порт закрыли на карантин, а всем оставшимся жителям строго настрого запретили выходить из комнат. Телеграфисты сбились с ног, рассылая предупреждения об опасности. Буква за буквой, слово за словом, жуткая история сэра Роджера Торнтона разлеталась по всему миру.
На следующий день лиловая смерть забирала жизни уже не сотнями, а тысячами в Лондоне, Париже, Нью-Йорке… Весь мир охватила паника. Планета напоминала муравейник, в который озорной мальчишка сунул горящую головню. Только в Австрии, где читают лишь местные новости, коварная эпидемия не нашла ни одной жертвы.
Германия начала вымирать с Гамбурга. Пастор Штульцен, совсем оглохший на старости лет, завтракал со всем своим многочисленным семейством. Зачитывая заметку о шокирующей смерти английского путешественника, пастор произнес слово «Умма-люн!» и прервался, чтобы глотнуть кофе. Но фарфоровая чашка выпала из рук у почтенного священника. Вся его родня внезапно исчезла, а на скатерти расползались четырнадцать лиловых пятен.
К концу недели на земле уцелела лишь половина человечества. Один профессор из университета в Лейпциге, изучил сообщения об ужасной эпидемии и первым установил удивительную связь: среди выживших больше всего глухих, а то и вовсе глухонемых людей. Чтобы объявить об этом открытии, ученый собрал публичную лекцию и зачитал свой трактат. Постоянно ссылаясь на древних философов Индии, которые умудрялись выходить в астрал и наблюдать за телом как бы со стороны, профессор убеждал научный мир, что существуют акустические вихри, способные истреблять целые народы. Поверить в это, конечно, сложно. Но отмахиваться от подобных фактов также нельзя. Следовательно, необходимо исследовать этот феномен, подключив самые современные приборы, умеющие фиксировать звуковые колебания. А также, на всякий случай, еще и всевозможные излучения. Лекцию встретили аплодисментами, профессора назвали спасителем планеты. В завершении он предостерег всех собравшихся, перекрикивая шум аудитории: «Соблюдайте осторожность! Ни при каких обстоятельствах не употребляйте в беседах это страшное слово – «Умма-люн!»
Через мгновение лектор и его слушатели превратились в безжизненные комки лиловой слизи. Однако рукопись трактата сохранилась, исследования были проведены и это, действительно, спасло планету. Люди бежали к врачам и просили лишить их слуха. Самые отчаянные протыкали себе барабанные перепонки. Я верю, что спустя полвека дети на Земле будут рождаться уже глухонемыми. И не останется никого, кто мог бы услышать музыку. Моцарт, Вагнер и Бах превратятся в позабытых призраков, а в подвалах музеев будут пылиться рояли, скалящие свои черно-белые зубы…
Но, пока этого не случилось, я хочу предупредить моих дорогих читателей. Никогда… Слышите? Никогда не произносите вслух это жуткое слово. «Умма-люн!»
Фитц Джеймс О'БрайенКто же это был?
Если честно, мне наплевать: поверите вы в мой рассказ или нет. Я-то доподлинно знаю, как все произошло на самом деле. Пусть кому-то покажется, что это выдумка, пусть кричат «Вздор!», пусть заклеймят обманщиком, – я все вытерплю. Без страха погляжу я в глаза неверящим, ведь для меня гораздо важнее осознавать, что я вышел живым из той передряги, что случилась минувшим летом.
Вы знаете, я живу в угловом доме на Двадцать шестой улице. Про него часто судачили соседи, дескать, на чердаке и в подвалах этого особняка водятся привидения. Слухи о неупокоенном духе возникли оттого, что прежний домовладелец – какой-то делец с Уолл-стрит, – разорился и вроде как сбежал от кредиторов в Европу. Однако многие уверены, что старика пристукнули прямо здесь, в Нью-Йорке, а его призрак с тех пор завывает в подвалах и на чердаке.
Ох, если бы так. Привидений я не боюсь, ведь я всегда был материалистом. А многие из тех, кто приценивался к дому, впадали в оцепенение от ужаса при одной мысли о привидениях и, в последний момент, отказывались покупать. Только миссис Маффет, отчаянная вдовушка, рискнула приобрести особняк. При этом она изрядно сбила цену, а всем жильцам, кто хотел снять комнату, честно рассказывала о мистических звуках, имевших место в ночные часы. Меня эти страшилки не отпугнули, как и многих других ньюйоркцев. Места здесь чудесные – река, парки по обе стороны дома, прекрасная лужайка, которую не портит даже постоянно сохнущее на ветру белье из соседней прачечной. Живи и радуйся!
Признаюсь, по вечерам мы с жильцами часто обсуждали мистические темы и все сходились во мнении, что неплохо бы, наконец, увидеть или, хотя бы, услышать призрака. Мы провели целый месяц в доме с дурной репутацией и за все это время лишь однажды услышали вопль старого слуги. Когда все сбежались и спросили: «В чем дело?» тот ответил, что кто-то невидимый задул свечу у него в руке. Но от слуги пахнуло отменным виски, его руки ходили ходуном – то ли от выпивки, то ли от старости, – поэтому все поняли, что можно расходиться по комнатам. Привидения тут ни при чем.
А в середине лета – не скажу точно, но вроде бы десятого июля, – случилась эта жуткая история. После ужина я курил трубку, прогуливаясь по парку, когда навстречу мне попался доктор Хэммонд. Он был расположен к беседе, да и я был не прочь поболтать. Больше часа бродили мы по аллеям, рассказывая друг другу разные байки из своей жизни и жизни близких знакомых. А когда окончательно стемнело, доктор вдруг остановился и спросил:
– Скажи-ка, дружище, а сталкивался ли ты хоть раз с настоящим ужасом?
Я кивнул, вспоминая самые жуткие случаи. Однажды в темноте я споткнулся о ноги мертвеца и упал прямо на труп. В другой раз видел, как утонула в реке молодая девушка – она пыталась выплыть или позвать на помощь, но быстрая волна захлестнула ее и похоронила навеки. До сих пор перед глазами бледное, испуганное лицо той девушки…
– Это все ужасно, – согласился Хэммонд. – Но что бы ты назвал вершиной кошмара? Самым леденящим ужасом, среди всех остальных?
– Откуда же мне знать? – пожал плечами я. – Возможно, где-то скрывается этот самый ужас, владыка всех известных нам ужасов. Но пусть он лучше держится подальше от меня.
– А я, напротив, предчувствую, что в скором времени нам доведется испытать нечто настолько ужасное, что пока неподвластно человеческому разуму, – сказал доктор, глядя в беззвездное черное небо.
– Да уж, сколько всего непостижимого выдумали писатели, – воскликнул я. – Взять хоть мистера Брауна с его загробными голосами, или Булвер-Литтона. Разум этих господ способен вместить столько всего ужасного, чем они охотно делятся с читателями на страницах романов. Так что оставь свои предчувствия, Хэммонд. Давай-ка я лучше отсыплю тебе турецкого табака. Выкури трубочку перед сном и пусть все кошмары растают в ее дыму.
– Спасибо, Гарри, – ответил доктор. – Возможно, я и вправду читаю слишком много романов. Но предчувствие не оставляет меня.
– Нет-нет, если ты и дальше хочешь толковать про свои ужасы, то уж поищи другого собеседника, – отрезал я. – А я иду спать.
– Спокойных снов, дружище, – улыбнулся он.
Мы разошлись по комнатам. Я сбросил одежду и юркнул под одеяло. Перед сном я обычно читаю книги, но не в этот раз. Представьте себе, под рукой оказалась только французская повесть о чудовищах. Что же все, сговорились запугать меня сегодня? Я в сердцах зашвырнул книгу в дальний угол комнаты и подкрутил газовый свет. Глядя га угасающую голубую точку я стал проваливаться в сон. Тут это и случилось.
Мне показалось, что кто-то спрыгнул с потолка и вцепился в мое горло. Да что там – показалось, я реально почувствовал, как две когтистые лапы душат меня. В любой другой день неожиданное нападение убийцы парализовало бы меня, лишая возможности защищаться. Но после разговора с доктором, после всех ужасных мыслей, фантазий и предчувствий, нервы мои были напряжены до такой степени, что я умудрился не потерять головы от страха. Вспомнив приемы борьбы, которые мне преподал знакомый моряк, я сжал грудь своего врага в крепком захвате и придавил к кровати, в надежде переломать все его ребра. Смертельная хватка на моем горле ослабла, убийца с ненавистью запыхтел и вдруг вцепился зубами в мое плечо. Я завопил от боли, а он продолжал кусать мою грудь, руки, плечи. Зубы его были остры и причиняли страшные мучения, но я продолжал сжимать руки, не отпуская соперника, ведь иначе он чего доброго дотянется до моей шеи и перегрызет артерию. Я уперся ногами в стену и постепенно выдавливал незнакомца с кровати, а когда он грохнулся на пол, лицом вниз, с торжествующим криком взгромоздился сверху и прижал коленом его затылок. Я выиграл схватку! Убийца задыхался, брызжа слюной на грязный пол, я ощущал, как бешено колотится его сердце. Мое сердце вторило ему, отдаваясь стуком в виски. Голова заболела, комната поплыла перед глазами, нервное напряжение схлынуло и я почувствовал, что вот-вот упаду.
Нет, нельзя допустить этого, ведь тогда убийца вырвется и довершит свое черное дело. Я стащил наволочку с подушки и как сумел, связал запястья своему противнику. Теперь нужно включить свет, чтобы увидеть – кто же покушался на мою жизнь. Я ухватил убийцу за горло и потащил по комнате. В сущности, мне нужно было сделать только пару шагов, чтобы зажечь газовый рожок, но пришлось передвигаться боком, поэтому путь занял чуть больше времени, чем я предполагал. Но вот я повернул задвижку, комната озарилась мягким светом.