– Корнеева уехала, – жестко отрезала бабушка, заправляя Леночкину кровать. – И больше не вернется, даже если очень захочет. А она захочет, это я тебе точно говорю.
– Масловы! Масловы! – Леночка тряслась, выражение ее лица было совершенно безумным, растрепавшиеся темные пряди перечеркивали его, словно углем.
– Ирина уехала во Владивосток, – снова заговорила тетя мирным, спокойным голосом, – и там очень быстро вышла замуж. Мы думали, они в отпуск поехали, а оно вон как вышло. И не знал никто… Леночка, маленькая, ну не бойся ты так! Чего бояться-то? Ты не первая и не последняя… Вон, Светочка хотя бы, Светочка… И я в свое время, знаешь, милая…
– Нет! – Леночка дико, отчаянно рыдала, сползая по стене. Она все еще протягивала худые руки вперед, точно надеясь защититься от женщин, которые обступили ее. Тетя наклонилась, чтобы поднять ее с пола.
– Что здесь происходит?
Дверь распахнулась, и в комнату вошла Елена Алексеевна. Ее светлая куртка была распахнута, черные волосы беспорядочно лежали на меховом воротнике, как будто она всего несколько минут назад встала с кровати и сразу побежала в общежитие.
– Лен Лексевна! – обретя наконец дар речи, завопила Вика. – Нашу Леночку какие-то злобные тетки осадили! Звоните в полицию скорее! Да что же это такое дела…
– Спокойно, Ермоленко, – оборвала Вику директриса. – Что здесь происходит? – обратилась она к женщинам.
– Известно что. – Бабушка повернулась лицом к Елене Алексеевне, и та изумленно вскинула брови, узнав гостью. – Будто сама не понимаешь, Лен Лексевна.
Леночка тихо всхлипывала в своем углу, закрывая руками лицо.
Директриса неверящим взглядом смотрела на бабушку.
– Но ведь это у нас не принято, – сказала она наконец, крутя в руках телефон. – Обычно…
– Больше некого, – перебила ее толстая женщина, нагибаясь и поправляя задравшийся в схватке с Леночкой подол. – Было четверо, а осталась одна. Ну и ничего страшного, сама же знаешь. Нечего тут рыдать, одна только польза будет ей. Жить будет проще.
Елена Алексеевна прикрыла глаза. Катя с изумлением наблюдала, как меняется лицо ее любимой преподавательницы: от возмущения и негодования через растерянность – в глубокую печаль.
– Ну что ж, Лена… – тихо произнесла она, не открывая глаз. – Тут ничего не поделаешь. Ты же знала, что это может случиться. А теперь послушай меня. Это на самом деле не так уж и страшно. – Она присела на корточки перед сжавшейся в углу Леночкой и погладила ее по голове. – Завтра ты проснешься, и все покажется тебе сном. Через месяц ты и сама не вспомнишь, почему так боялась. Это даже проще, чем зуб вылечить. Все будет хорошо, поверь мне. Я знаю.
Леночка издала длинный, вибрирующий всхлип и как-то обмякла всем телом. Руки опустились, взгляд бессмысленно блуждал по комнате. Катя вдруг поняла, что ее и саму трясет, а пижама вся мокрая от пота.
– Ну вот и хорошо, вот и молодец, – снова заворковала тетя, за подмышки поднимая Леночку из угла. Та не помогала, но и не сопротивлялась больше. – Наталь Степанна, ты одежку нашла?
– Вот вроде, на полочке. – Бабушка вытащила из шкафа Леночкины джинсы и свитер с оленями, в которых она вчера ездила с Катей и Викой в магазин.
– А футболку? Носки?
– Да зачем? Надо это все, Марусь?
– Да может, и не надо. – Тетя усадила безвольную Леночку на кровать и начала натягивать на нее джинсы. – Давай ножку, теперь вторую, вот молодец! Сейчас в куртеху ее засунем и быстренько до машины добежим, а там прямо к дому доставим… Суй ручку в рукав, Леночек! Во-о-от, хорошо-о-о!
Елена Алексеевна молча стояла у шкафа, глядя на суетящихся возле Леночки женщин. Кате казалось, что ее мысли блуждают где-то далеко.
– Подай нам ее сапожки, Лен Лексевна! – скомандовала старушка. – Ты, поди, знаешь, где обувка?
Директриса встрепенулась и недоуменно посмотрела на нее. Но тетя уже закончила одевать Леночку и сама протиснулась мимо нее в прихожую.
– Вот, кажется. У нее ножка маленькая… Ленок, твои?
Не дождавшись от Леночки ответа, она показала сапоги Вике. Та, моргая, кивнула.
– Вот и хорошо, вот и славненько, – подытожила бабушка, снимая с вешалки выцветшую розовую куртку. – Поднимай ее, Марусь. Пойдем, пойдем, моя хорошая… Пойдем в машинку, там чаек, бутербродики, плед с подушечкой, поспишь в дороге…
Когда Леночка снова оказалась в поле Катиного зрения, она двигалась словно сомнамбула, медленно и плавно. Тетя вела ее к двери, поддерживая за плечи. У порога Леночка неожиданно обернулась и посмотрела в комнату. Катя неожиданно поймала ее взгляд и похолодела. Такие безучастные глаза приговоренного к смерти человека она однажды видела в документальном фильме про Вторую мировую войну, который им показывали на уроке истории в десятом классе. Внутри у Кати поднялась волна протеста.
– Елена Алексеевна, – громко сказала она, – а можно узнать, что…
– Нет, нельзя, – четко ответила директриса, не глядя на Катю. – Это семейное дело.
– Она сказала, что они ей не родственники, – подала голос напуганная Вика. – Эти…
– Ермоленко, я все сказала.
Бабушка накинула на Леночку куртку и открыла дверь. Тетя отвернула ее от Кати и вывела в коридор. Директриса, шагнув к столу, щелкнула кнопкой настольной лампы. Комната опять погрузилась в темноту.
– Спите, девочки. С Леной все будет в порядке. Она съездит домой и скоро вернется.
Катя и Вика молчали. Елена Алексеевна поплотнее задернула штору и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Через несколько минут на улице раздался шум мотора. Он постепенно удалялся, и скоро стало совсем тихо, а соседки все сидели в своих кроватях, не в силах вымолвить ни слова.
– Кать, она рюкзак забыла! – вдруг вскрикнула Вика. – Рюкзак! Она же хотела его сестре подарить на день рождения!
– Они уже уехали, – тихо отозвалась Катя, мучительно ощущая на теле липкую от пота пижаму. – Вика… что они хотят сделать с Леной?
– Не знаю… Может, зубы лечить?
– Зубы?
– Ну, Лен Лексевна сказала что-то про зубы… Я не очень поняла, если честно.
Катя вдруг обнаружила, что сидит в углу кровати, сжавшись в комок, безотчетно повторяя Леночкину позу. Каждая мышца болела от напряжения.
– Но почему Елена Алексеевна разрешила ее вот так… так уволочь? – наконец высказала она вопрос, который сейчас мучил их обеих сильнее прочих. – Она же тут за всех студентов отвечает.
– Та бабка… – Вика запнулась. – Она так говорила… как будто Лен Лексевна ей вот такая же Леночка.
– В любом случае в понедельник начнется зачетная неделя. – Катя старалась быть рассудительной. – Елена Алексеевна не позволила бы ей уехать, если бы не была уверена, что она вернется к понедельнику и спокойно сдаст зачеты.
– Да, наверное…
Викина кровать заскрипела. Наверное, соседка устала сидеть и снова легла. Катя с отвращением сорвала с себя мокрую пижаму и бросила ее в ноги. Дверь не заперта. Вечно Вика ее открытой оставляет, когда в туалет бегает по ночам.
– Жалко, Нади не было, – произнесла Вика, с минуту помолчав. – Она старше, может, поняла бы что-то… Поговорила с ними…
– Сомневаюсь, – глухо пробормотала Катя, уткнувшись в подушку. – Она же у нас никогда ни во что не вмешивается.
– Кать, – снова позвала Вика, – а Кать? Давай тортик испечем? Ну, к Леночкиному возвращению?
– Давай, – задумчиво согласилась Катя. – И комнату украсим. Шарики там, мишура… Вроде бы ей нравится все это новогоднее.
Что-то блеснуло на полу у шкафа. Катя сбросила одеяло и в одних трусах спрыгнула вниз. На полу валялся пакет с рюкзаком. Наверное, бабка случайно выгребла его из шкафа вместе с одеждой. Катя подняла пакет и аккуратно положила обратно на полку.
– И учебники она с собой не взяла… – растерянно протянула Вика.
Катя подошла к двери и задвинула щеколду.
– А времени-то, Вик, уже семь утра, – сказала она, глянув на телефон, заряжавшийся на столе. Давай, наверное, вставать. Все равно уже не уснем. Может, хоть к хирургии подготовимся…
5
Леночка не вернулась ни в понедельник, ни во вторник. На хирургию она тоже не приехала. Катя и Вика стояли у двери операционной, в которой Светлана Геннадьевна зачем-то вздумала принимать зачет, и с тревогой прислушивались к доносящимся оттуда невнятным голосам. Сейчас там отвечала Надя.
– Завалит ее, – охала Вика, – ну точно завалит! Власть почуяла… Уж если такая стерва власть почует, то никому несдобровать! Вот сейчас Надю завалит, а потом и нас… Кать, ты хоть что-нибудь разбираешь? Я никак не пойму… Сейчас она говорит или это Надя отвечает? Ох, дверь какая толстая…
– Да за что ее валить-то? – раздраженно оборвала стенания подруги Катя. – Вика, не гоношись! Надя уже один раз сдавала зимнюю сессию на втором курсе – и в этот раз тоже сдаст!
– Ей же не зачли в этот раз! Иначе бы она в феврале пришла учиться!
– Не зачли, потому что много времени прошло! А знания-то остались. Тем более она готовилась…
Дверь скрипнула, и девочки отскочили в сторону. Надя, слегка покрасневшая, но спокойная, помахала им раскрытой зачеткой.
– Есть!
– О-о-о, молодец! – наполовину с восторгом, наполовину с завистью взвыла Катя, вытягивая шею, чтобы увидеть подпись Крысы напротив слова «хирургия». – Не валила тебя?
– Да нет. – Надя фыркнула и продолжила шепотом, отходя от двери подальше: – Она вообще со мной старается не разговаривать. Пока я билет отвечала, она молчала, потом так же молча подписала зачетку – ну и все. По-моему, отлично. Помнит, поди, как я ей хлебало за Сережку подправила…
Девочки в шоке уставились на нее. Надя засмеялась.
– Вы только не ходите пока! Пропустите пару человек вперед, – посоветовала она, придерживая Катю за плечо, – чтобы Крыса малехо успокоилась. А то щас ка-а-ак спустит на вас лайку за меня!
Надя оказалась права. Дима Истомин, выскакивая из кабинета, яростно тер глаза, как будто в них с размаху сыпанули песка. Никому ничего не сказав, он неуклюже пробежал по коридору, натыкаясь на людей и стулья, и выскочил из здания, забыв переобуться.