– Что сегодня на ужин хочешь, Кать? – Соседка деловито наглаживала халат на уголке стола. Утюг у них теперь тоже был свой собственный: Леночка купила.
За окном едва-едва брезжило серенькое утро.
– Да мне все равно. – Катя зевнула, но, поймав Леночкин настороженный взгляд, постаралась смягчить фразу: – Ты очень вкусно готовишь, я на все согласна!
– Ну хорошо, – Леночка немного расслабилась, – сегодня сделаю плов! По маминому рецепту, между прочим, о-очень вкусно! Знаешь, там целая головка чеснока… Ой, Кать, ты ешь чеснок?
– Ем. – Катя натужно улыбнулась в ответ. Вся еда в последнее время казалась ей одинаковой, но приходилось изображать заинтересованность, чтобы не обидеть соседку.
Леночка стала еще более дерганой, чем обычно. Могла посередине какого-то несерьезного разговора вдруг замолчать и начать кусать губы или внезапно отложить домашнее задание и пойти гулять в поля за колледжем. Что она делала там одна, в темноте, оставалось только догадываться. Возвращалась спустя час-полтора, совершенно заледеневшая, и шла отогреваться в душ, а потом как ни в чем не бывало снова садилась за учебники.
Кате было неуютно от такого ее поведения, но она, конечно, ничего Леночке не говорила. Не изменит же она человека своими претензиями. Леночка как будто понимала, что Катя не горит желанием с ней дружить, и от этого еще больше старалась заслужить ее одобрение. Она взяла на себя не только готовку, но и уборку, и даже стирку: три раза в неделю собирала свои и Катины ношеные вещи и уносила их в прачку, потом приходила с тазиком и аккуратно развешивала все по батареям. От этого Кате становилось еще неуютнее, но Леночка не слушала никаких отговорок. Особенно мучительно в последнее время было обсуждать меню на неделю: у Кати совершенно пропал аппетит, а Леночка дулась, если Катя говорила, что не голодна или что ей все равно.
Под щебетание о грядущем плове они дошли до клиники. Катя не слушала, гораздо сильнее ее занимали замерзшие ноги: из-за Леночкиной возни с халатом они опять опаздывали, и она прибегла к уже привычной хитрости – пошла на занятия прямо в сменке, чтобы не переобуваться. Кроссовки сразу же задубели – ничего, в помещении оттают…
– Катен, давай поговорим. Сколько можно бегать? – Андрей внезапно возник сбоку от крыльца, наверное, стоял на углу и ждал их.
Катя подняла глаза. Как она могла его не заметить? Слишком увлеклась своими мыслями. Вот он, стоит в своей черной дутой куртке и черных джинсах, и кажется таким логичным подойти, уткнуться в эту куртку, прижаться, услышать над ухом ласковое «Катена», но…
– Нам не о чем говорить, – выдавила она, берясь за дверную ручку.
– А мне так не кажется. – Андрей мягко перехватил ее ладонь.
– Кать, мы опаздываем, – пискнула Леночка. – Светлана Геннадьевна…
– Да подождет эта стерва! – неожиданно рыкнул Андрей. – Лена, иди на занятия. Ну!
Леночка резко дернула дверь на себя и исчезла.
– Пойдем. – Андрей тянул ее за угол, где под навесом хранилось сено.
– Чего ты от меня хочешь? – Катя старалась выглядеть независимо, но губы почему-то дрожали, а к щекам, наоборот, прилил жар.
– Катен… – Андрей вздохнул и попытался ее приобнять, но Катя высвободилась.
– О чем ты говорить собрался? О том, что тебе нужна девушка с квартирой? Или о том, как ты сразу побежал к моим врагам?
– Кать, что за чушь ты несешь? – Андрей, кажется, даже опешил. – Какие враги? Какая девушка с квартирой?
– Обычная. – Катю и правда понесло. Она даже не думала, что все эти слова уже давно бродят в голове, ожидая только удачного момента. – Ты же взрослый, тебе жениться надо – сдалась тебе нищенка без квартиры? Да, Андрюш?
– Да при чем тут квартира?! – разозлился Андрей. – Кать, ты с ума сошла?
– Это ты с ума сошел, если хочешь, чтобы из-за тебя я поссорилась с семьей! – закричала Катя. – Пускай моего брата посадят, да?
– Да! – внезапно заорал Андрей, и Катя вздрогнула и сжалась. – Пусть посадят! Пусть все эти барыги сядут, ясно тебе? Такие, как он, моего лучшего друга на иглу подсадили! Я видел, как умирают от этой отравы!
Катя зажмурилась, почему-то ожидая удара, но Андрей стоял неподвижно и молчал, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.
– Ты не того защищаешь, – продолжил он уже спокойнее. – Защищать тут надо себя. А что насчет квартиры…
– Нет никакой квартиры! – дрожащим голосом сказала Катя. – Нет и не было. Забудь!
– Хорошо, – согласился Андрей. – Нет квартиры, тут не поспоришь.
– Вот и иди к своим Вике с Надей! – В Кате опять поднималась злость. – Ты же теперь с ними, да? Сразу переметнулся, как только мы поссорились! Что, смеялись, какая я дура – спасаю брата-закладчика?
– Слушай, это какой-то детский сад. – Андрей развел руками. – В каком смысле – переметнулся?
– Ты стоял с ними у подоконника и смеялся надо мной! – Из Катиных глаз брызнули слезы. – Надя еще с тобой кокетничала, а ты был только рад!
– Кать, ты что?
Наверное, Катя ожидала от Андрея чего-то другого. Что он подойдет, обнимет ее, вытрет слезы… Но он просто стоял напротив и больше не предпринимал попыток к сближению.
– Кать, я ждал тебя возле кабинета. Ко мне подошли Ермоленко и Савельева, спросили что-то, я ответил… Кать, я что, по-твоему, должен их был прогнать, раз ты с ними в какой-то глупой ссоре?
– Да!!!
– Серьезно? – Андрей медленно покачал головой. – Я и не думал, что ты такой ребенок, – растерянно сказал он, разглядывая ее. – Вроде совершеннолетняя, а ума…
– Что это у нас тут такое?
Крыса подкралась незаметно, и Катя подпрыгнула, когда ее голос раздался прямо из-за спины.
– Мыльная опера отменяется. – Светлана Геннадьевна шипела, как настоящая змея. – Марш на занятия! Бегом! Раздеваясь на ходу! Будете тормозить – поставлю обоим двойки за теорию и практику. Быстро!
Она развернулась на каблуках и скрылась за углом. Хлопнула входная дверь. Катя выскочила из закутка с сеном, дергая молнию на куртке. В ушах все еще бились жестокие слова, произнесенные Андреем: детский сад, вроде совершеннолетняя, ума, как… Как у кого? Что бы он еще сказал, если бы хирургичка не пришла?
– Катен! – У входа в клинику Андрей все-таки приобнял ее за плечо, но Катя сбросила его руку.
– Пошел ты, Глебов! Иди в жопу! Никогда больше меня не трогай!
Она почему-то думала, что он скажет что-то еще. Но он промолчал. Они вместе зашли в кабинет, Андрей сел на свое привычное место, достал из рюкзака учебники. Катя на секунду замешкалась.
– Чернова! Идите к своей парте! – резко окрикнула ее Крыса.
Катя, стиснув зубы, прошла дальше, туда, где уже больше недели сидела вместе с Леночкой.
– Кошмар, – прошептала соседка. – Кать, я сразу сказала Светлане Геннадьевне, как только она пришла! Он тебе ничего не сделал?
Катю тошнило.
– Ничего, – выдавила она.
Никакой благодарности она не чувствовала. Хотелось лечь и уснуть, глубоко и надолго, так, чтобы проснуться – и все уже закончилось, как-то разрешилось, и они с Андреем снова обнимаются по дороге в колледж, сидят за его ноутом после занятий и смотрят какой-нибудь дурацкий фильм…
– Глаза на доску! – новый окрик Крысы безжалостно ввинтился в ее взбаламученный мозг. – Новая тема!
Дни тянулись, как жвачка, прилипшая к подошве. Декабрь медленно полз к середине, световой день стремительно таял. Солнце теперь Катя видела только в окошко аудитории да по дороге из колледжа до общаги. Пока сделаешь все задания, пока поешь, отдежуришь – за окнами уже плещется чернильная зимняя тьма с редкими кляксами фонарей.
Катя отсиживала бесконечные пары, механически конспектировала лекции, но ее записи уже не отличались точностью и красотой. Ручка то и дело замирала на середине недописанного слова, взгляд упирался в широкую спину Андрея: он снова пересел на вечно пустующую первую парту напротив кафедры. Показалось или он только что покосился в ее сторону? Что, если они встретятся взглядами? Но встречи взглядами никак не случалось, и Катя снова и снова ловила себя на том, что впустую таращится в его стриженый затылок. «Да пошел он!» – обрывала она себя, снова хватаясь за тетрадку, но половина лекции была уже пропущена, а там и звонок – и вечером приходилось переписывать недостающее у Леночки, у которой в конспектах тоже хватало дыр.
Неусвоенный материал давал о себе знать. Предметы пошли сложные, и Катя уже не могла выезжать на прошлогодней репутации прилежной студентки. Нужно было разбираться, часами сидеть над учебниками, работать на лабораторных занятиях. Одногруппники уже вовсю шутили на профессиональные темы, забрасывали преподавателей вопросами, слыша которые Катя холодела: «Господи, я даже вопросов не понимаю, не то что ответов…» Внутри стремительно копилось раздражение, даже ненависть к этим беззаботным умникам.
Нет, похоже, она совсем не годится в ветеринары. Раньше ей вроде нравилось, но тогда все освещала дружба с девчонками, потом отношения с Андреем – недолгое счастье быть кому-то нужной, не одной… А теперь у нее только Леночка, которая раздражает своей навязчивостью и непредсказуемостью. То кричит на нее, то подлизывается, то набивается в подруги, то замыкается в себе и сидит как сыч – почти как на втором курсе, когда ей ничего не было нужно, кроме рисования. Сейчас вон и не рисует уже, только в телефон таращится. А за ней и Катя испортилась, как будто заразилась. Покатилась по наклонной, как бабушка говорила.
– Кать, – тормошила ее Леночка, – ты опять не пишешь?
Катя пересиливала себя и снова пыталась конспектировать лекцию. Господи, да как же зачеты-то сдавать через пару недель? Она сейчас хуже Леночки, худшая студентка во всей группе! Нужно не о своем разбитом сердце думать, а об учебе!
И все равно она постоянно думала не о том.
Она все время ждала, что Андрей подойдет к ней как-нибудь на перемене или в общаге и у них снова случится разговор, но на этот раз все повернется как-нибудь по-другому – и они заново начнут встречаться. Но Андрей, наверное, очень сильно обиделся на нее. «Ну что ж, – думала Катя, холодея и покрываясь мурашками, – сейчас не девятнадцатый век – я и сама могу к нему подойти…»