Она растянула губы в приторной улыбке. Наталья Степановна, откинувшись на спинку кресла, тоже внимательно наблюдала за Катей.
– Я не буду пить ваш чаек! Он… – Катя судорожно искала слово. – Он… он… он успокаивающий!
– Господь с тобой, Катерина! – всплеснула руками Наталья Степановна. – Конечно, успокаивающий! Ромашка и мята, летошний сбор. Ну, хочешь, я из твоей чашки отопью?
Она наклонилась, дотянулась до Катиной чашки, ухватила ее морщинистой рукой, похожей на птичью лапу, и поднесла к губам. Катя смотрела, как старуха делает глоток и ставит чашку обратно на блюдце.
– Ну что? Убедилась, что никто тебя травить не собирается? – поинтересовалась Маруся. – Ох, какие мы подозрительные, спасу нет!
– Да это она не сама, – Наталья Степановна тоже взяла с блюда пирожок, повертела его перед глазами и откусила, – это ее запугал кто-то. Да, Катерина? Давай рассказывай!
– Она с Кочергой пообщалась, – брезгливо вставила Крыса.
– Матушки мои! – Старуха прижала руку к укутанной в шаль груди. – С наркоманкой-то?
– Ну и зачем ты с такими людьми общаешься? – Маруся села на диван справа от Кати и тоже налила себе чаю. – Тебе что, одногруппниц мало? Нашла с кем дружбу водить!
– Теперь все ясно, – вздохнула Наталья Степановна. – Марусь, налей-ка и мне чайку, разговор долгий будет.
Катя тоже потянулась за чашкой. Понюхала прозрачную янтарную жидкость – и правда, пахнет мятой и ромашкой. Никакой приторной сладости, о которой она слышала от Кочерги и Леночки. Наталья Степановна уютно щурилась в кресле напротив и лицом неуловимо напоминала Кате Елену Алексеевну – то ли разрезом глаз, то ли узором морщин вокруг них. Ах да, они ведь родственницы: Елена Алексеевна ей… внучка, так ведь?
– А можно мне воды?
– Можно. – Старуха поджала губы, сразу растеряв весь приятный вид. – Мне воды не жалко. Но чай-то вкуснее. Ничего в нем такого нет, чего ты себе навоображала.
Крошечная пожилая женщина в кресле напротив совсем не походила на коварную отравительницу. Кате стало неловко и стыдно. Она взяла чашку и, зажмурившись, сделала глоток.
У чая был вкус лета, нагретого солнцем цветочного поля, беззаботных школьных каникул на бабушкиной даче… Катя почувствовала, как узел, будто затянутый у нее на шее, немного ослаб, и она в один миг ощутила и мягкость дивана под собой, и тонкий фарфор чашечки в руках, и даже вкус пирожка. Он оказался с картошкой и грибами, а она даже не заметила, пока жевала, надо же.
– Ну все? Успокоилась? – хмыкнула Маруся, заставив Катю дернуться.
– Отлезь! – цыкнула на нее Наталья Степановна. – Ну что, Катерина, теперь расскажешь, чего напугалась? Чего тебе там Машка наврала?
Теперь Катя чувствовала себя довольно глупо.
– Ну, в общем, – начала она, облизнув пересохшие губы. – Она сказала, что вы… заставляете девушек…
– Кого заставляем? Никого не заставляем, – перебила ее Маруся. – Веревками не вяжем, ружьем не грозим!
– Маруся, ты помолчала бы! – Голос Натальи Степановны стал строгим. Маруся закатила глаза и впилась зубами в пирожок.
– Давай я лучше сама тебе расскажу, что тут у нас как, – мягко предложила Наталья Степановна. – А ты потом у меня спросишь, если что непонятно тебе будет. Лады?
Катя кивнула. На нее накатило какое-то обреченное спокойствие. «Говорила мне бабушка, – подумала она, – втянет меня Леночка в беду». Похоже, она сказала это вслух, потому что Наталья Степановна опять всплеснула руками.
– В какую беду, Катерина? Ты меня послушай сначала, а потом уж причитать начинай, если захочется!
– Да я… – Голова опять закружилась, и Катя откинулась на спинку дивана. Стало легче. Наталья Степановна с одобрением проследила за ее движениями.
– Ты уж поняла, наверно, что мы здесь на земле живем и от земли зависим. – Голос старухи окреп, и она заговорила медленнее – видимо, приноравливаясь к тому, что придется говорить долго. Хотя ее окающая речь была плавной, даже напевной, сразу стало ясно: эта женщина привыкла, что ее слушают и не перебивают. – У всех, кто от земли кормится, свои традиции, обычаи, – продолжала Наталья Степановна. – И у всех они разные. У нас такие обычаи тоже есть. Их немного, конечно. Не так, как было два века назад. Тем не менее они строго и тщательно соблюдаются. Один из таких обычаев связан с плодородием. Да ты бери еще пирожок, не стесняйся.
Катя взяла пирожок и снова начала жевать, уже спокойно запивая его чаем. Рассказ Натальи Степановны напоминал ей школьный урок истории.
– В старину у людей были разные обряды плодородия. Приносили богам в жертву часть урожая, например. Так было везде, и мы тоже так делаем. Но чтобы было что принести, нужно что-то посеять, а потом вырастить и собрать. Для посевной были свои обряды: люди ходили парами в поля и миловались, как бы оплодотворяли землю, понимаешь?
Катя кивнула, заслужив улыбку и одобрительный ответный кивок.
– У нас обычай чем-то похожий. Каждый год мы выбираем от общины парня и девушку. Они встречаются в самую длинную ночь года, чтобы поделиться своей любовью с нашей землей, зарядить ее плодородием. Для этого праздника, зимнего обряда, мы построили в лесу специальный дом…
«Липатовы построили дом…»
Шепот Кочерги прорвался сквозь пелену Катиного умиротворения, и тонкие волоски на руках зашевелились.
– Что, Катюша? – старуха ласково улыбалась ей, но глаза цепко щурились.
«Избушку… на курьих… ножках!!!»
Катя ойкнула и дернулась, пытаясь встать. В голове опять помутилось – и она плюхнулась обратно на диван, чуть не выронив чашку.
– Да что такое, Катерина? – воскликнула Наталья Степановна. – Света, помоги!
Крыса тут же выхватила у Кати чашку и поставила ее на стол.
– Чернова, что с вами? В туалет нужно?
– Марусь, проводи, – засуетилась Наталья Степановна. – Ох, Светлана, все твои таблетки! На травках-то оно спокойнее, мягчее…
Почему-то Катя ожидала, что ее поведут в дощатую будочку во дворе – деревня же. Но Маруся, поддерживая под руку, провела ее через коридор и открыла дверь обыкновенного городского санузла: чугунная ванна на ножках, унитаз, сбоку держатель для туалетной бумаги, над раковиной – круглое зеркало с полочками. Дверь закрылась, Катя осталась одна. Ногам было тепло через носки, как будто кафель что-то подогревало снизу, а может, так оно и было. Она закончила свои дела, вымыла руки. Голову все еще вело, Катя вцепилась в раковину и уткнулась взглядом в собственное отражение. Оно немного двоилось – то ли стекло было с дефектом, то ли Крысино лекарство как-то действовало на зрение: вон зрачки как расширены, аж цвет глаз не разберешь. Что-то это Кате напоминало, что-то неприятное, но она никак не могла вспомнить что.
– Катя, ты там живая? – Маруся, устав ждать, постучала в дверь. – Тебе там не плохо? Давай я зайду!
– Не надо, я выхожу! – отозвалась Катя слабым голосом.
Маруся довела ее до самого дивана и усадила, подоткнув под спину подушку. Крыса вручила кружку с новым чаем взамен остывшего. Катя уже без возражений отхлебнула – глоток распустился в желудке теплым цветком, наполняя тело покоем.
– Так о чем это я тебе толкую-то? – Наталья Степановна ни словом не упрекнула Катю за отлучку, только уселась в кресле поудобнее и велела Марусе принести подушку под спину и ей. – Ах да. Молодая пара идет в дом, где для них уже готова постель. Всю ночь они согревают своей любовью нашу землю, наш маленький мир. И земля в благодарность платит нам сторицей.
– Но это же… – Катя осеклась.
– Что?
– Ну… странно… – Катя осмелела, поняв, что никто не ругает ее за высказанное недоумение. – Ведь земля – это неодушевленное…
– Господь с тобой, Катерина! – полушутливо-полусерьезно ахнула Наталья Степановна. – Как это – неодушевленное? Может быть, в городе так и думают. Где земля в асфальт укатана, а морковка на прилавке в магазине растет.
Маруся захохотала. Катя тоже захихикала, представив себе растущую на прилавке морковку, и хихикала еще с полминуты после того, как все успокоились.
– Ну так вот. – Старуха дождалась тишины и продолжила: – Конечно, земле нужна помощь. Наша живая сила, наша любовь и радость. И мы даем ей все это. И конечно, для этой важной задачи подойдет не каждый. – Она вздохнула и глотнула еще чаю. – Каждый год мы выбираем из нашей общины парня и девушку. Самых здоровых, разумных, сильных и красивых. Тех, кому есть чем поделиться с землей. Но в прошлом году все пошло не так. Девушка, которую мы выбрали, успела забеременеть от своего парня. Теперь ей силы понадобились на своего младенчика. Чем ей с землей делиться?
– И вы выгнали их без вещей и денег!
Наталья Степановна снова ахнула.
– Да мы что же, звери? Катюша, тебе не стыдно такое воображать?
– Это не я, это… – вяло запротестовала Катя. Она забыла, кто именно сказал ей такое.
– Никто никого не выгонял, – строго возразила Наталья Степановна. – Их отправили в город, сняли там им квартиру. Анну поставили на учет в женскую консультацию. У нас, Катюша, нет роддома, только фельдшер. У общины нет возможности отвечать за подростковую беременность. Если что-то пойдет не так, то в городе девочке помогут, увезут в больницу. А здесь ты сама видела: до райцентра два часа по тряской дороге, если ее не занесло и не размыло.
Катя не могла не признать, что это звучит логичнее, чем «отправили без копейки первой же электричкой». Она кивнула.
– Ну вот, первый твой страх развеяли. Что там дальше-то? – Карие глаза в узоре морщин смеялись напротив. Все выходило гладко, но какая-то противная мысль вертелась у Кати в голове. Она попыталась придать ей смысл, звучание, но что-то все время ускользало.
– А вот… вы говорите, несовершеннолетние…
Наталья Степановна кивнула.
– А… а как же несовершеннолетнюю… ну, заниматься… сексом…
Маруся звонко рассмеялась.
– Ну ты чего? Она уже беременная была! Ты что, думаешь, ветром надуло?
Катя сконфузилась. И правда, глупый вопрос.