Катя замолчала. Внутри у нее все напряглось, несмотря на слабость и легкое головокружение.
– Мы знаем, что у тебя проблемы в семье. – Голос Натальи Степановны был мягким и успокаивающим, прямо как ромашковый чай. – Знаем, что тебе пришлось пожертвовать бабушкиным наследством, чтобы спасти брата от тюрьмы. И что с учебой у тебя не сложилось. Ты мечтала на сцене петь, а в итоге коровник чистишь. Нет у тебя желания ветеринаром становиться. Ну и зачем тогда мучиться? Мы тебе другое предлагаем.
– Не надо… – возразила было Катя, но Наталья Степановна немного повысила голос, и она опять замолчала.
– Катюш, послушай взрослого человека! Всем нам в жизни иногда приходится трудно. И нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь. Мы можем тебе эту помощь оказать. Ты ведь нам уже не чужая девочка, Кать. Ты нашу Лену тянула, защищала, жизнь ей спасла, считай. А выручишь нас – совсем породнимся. Ты же не хочешь возвращаться в Барнаул, так? У тебя там ничего своего нет, с родными напряженные отношения. А мы тебе с квартирой поможем – будет у тебя жилье в городе. Собственное. И еще Леночка говорила, что у тебя с консерваторией не вышло, правильно?
Катя кивнула, умирая от стыда и унижения. Будто вся ее жизнь оказалась на ладони перед этой старой женщиной, и та перебирала ее пальцами, как крупу, вытаскивая на свет все Катины неудачи и неполадки.
– Община за все заплатит: связки тебе починят, – сказала Наталья Степановна, как-то просто и по-доброму глядя на нее. – Поступишь в свою консерваторию, будешь учиться на певицу. Ты на какое отделение-то хотела, Катюш? На эстрадное?
– На эстрадное, – выдавила Катя, мучительно краснея.
– Ну и будет тебе эстрадное!
– Я… – Катя закрыла лицо руками. – Я… я не продаюсь!
– Катерина! – сердито сказала Маруся, потянув ее за локоть. – Ты чушь-то не пори! Кто тебя продает?
– Я не буду… не буду спать с кем попало! – пискнула Катя, отворачиваясь.
– Катюш, – голос Натальи Степановны зазвучал устало, – ты меня не дослушала. Убери руки от лица.
Катя послушалась и положила руки на колени. Глаза щипало, силуэт старушки в кресле то приближался, то отдалялся.
– Я знаю, что у тебя был парень, – тихо сказала она. – Я знаю, что он тебя бросил, когда ты осталась без квартиры.
Катя старалась дышать глубоко, чтобы не разрыдаться.
– Я создала немало хороших пар, – продолжала Наталья Степановна, – можно считать меня в каком-то смысле удачливой свахой. Многие из тех, кто встретился на обряде, до сих пор счастливо женаты. Есть у меня и для тебя такой жених. – Она помолчала, как будто наслаждаясь Катиной реакцией: шок, недоверие, растерянность. А потом сказала: – Он хороший парень, чуть постарше тебя. Тоже музыкант, кстати. У нас никто. Никого. Ни к чему. Не принуждает. Но если – я говорю «если», Катюш, – если он тебе понравится, то вы будете жить вместе долго и счастливо. Увидишь, там у вас дело сладится! А если не сладится – ну скажешь ему, что не хочешь, да и все. Не будет же он тебя силой принуждать. Силой разве подаришь земле любовь?
Катя молчала, пытаясь переварить услышанное.
– Ну, Катюш?
– Нет. – Катя зажмурилась и для верности несколько раз мотнула головой. – Извините, но я так не могу.
Она услышала, как сбоку раздраженно цокнула языком Светлана Геннадьевна.
– Да почему не можешь-то? – воскликнула Маруся, хлопнув себя руками по объемистым коленкам. – Можешь, да еще как! Тебе счастье предлагают, а ты кобенишься! Совесть у тебя есть, а?
– Марусь!
– Что – Марусь? – задиристо спросила та. – Вы, бабушка, перед ней тут битый час турусы на колесах разводите. Чего и ехать было тогда, если… – Что-то звякнуло, потом в воздухе проплыла переливчатая электрическая трель. Маруся осеклась на полуслове: – Ох ты, в калитку звонят. Кого ж там принесло-то не вовремя?
– Вовремя или не вовремя – это мы поглядим. – Наталья Степановна строго глянула на тетку. – Ты не охай, а поди открой, не мне же кости морозить.
Катя откинулась на спинку дивана. Этот разговор вытянул из нее столько сил, что поездка с Крысой казалась теперь увеселительной прогулкой.
Было тихо, потом повеяло сквозняком и кто-то неразборчиво забубнил в прихожей. Хлопнула дверь – и над головой у Кати раздался Марусин голос:
– Там Зарина Хорошилова пришла, бабушка. Просит разрешить ей с девочкой поговорить.
25
– Зови, – велела Наталья Степановна.
– Не надо, – вяло запротестовала Катя. Она твердо решила стоять на своем, но как это делать, глядя в глаза маме Леночки и Марины?
Маруся снова затопала в коридоре, зашуршала верхняя одежда. Катя выпрямилась, собираясь с духом.
Вошедшей вслед за Марусей женщине на вид можно было бы дать лет сорок – невысокая, кругленькая, блестящие темные глаза, – если бы не смертельно усталое выражение лица. Одета она была просто: во что-то вроде спортивного костюма, только без принтов и лампасов, на голове – зеленый платок, плотно обмотанный вокруг шеи, из-под которого выбилась пара черных прядей с проседью. Никакого сходства с Леночкой Катя в ней не видела. Женщина тяжело дышала, как будто бежала сюда бегом. Она поздоровалась с Натальей Степановной и теперь стояла на пороге, ожидая позволения войти.
– Здравствуй, Зарина, – степенно кивнула Наталья Степановна. – Заходи, заходи. Мы тут сидим как раз, беседуем, пытаемся вот объяснить Катерине, что ничего страшного ей не грозит. Сама видишь, девушка она взрослая, крепкая, храбрая, не то что твои былиночки, а не соглашается!
– Зачем тогда и ехала в такую даль? – подхватила Маруся, подбоченившись. – Только зря мать обнадежила, чужое время потратила! Бессовестная девка!
Бабка снова цыкнула на нее. Зарина впервые взглянула на Катю прямо – до того скользила по ней глазами, как по мебели, как будто не хотела разглядывать, – и вдруг низко, в пояс поклонилась ей.
– Спасибо вам, Катя. – По-русски она говорила очень правильно, но выговор был непривычный, певучий. – Спасибо вам большое, что потратили это время ради моей дочки. И за Лену вам спасибо, уж такое спасибо, что не знаю, как и выразить.
Катя молчала. В горле стоял комок. Снова ее хвалят за что-то, чего она, считай, и не делала.
– Наталья Степановна, – Зарина повернулась к креслу и опять будто бы слегка поклонилась, – вы не разрешите мне наедине с Катей поговорить?
– Почему не разрешим? – после паузы медленно проговорила Наталья Степановна. – Мы-то разрешим, главное – чтоб она сама согласилась. Она у нас девица с гонором, может и не захотеть. Матери подруги в глаза смотреть – это не перед посторонней бабкой выкаблучиваться.
Стыд обжег Кате щеки. «Выкаблучиваться» – вот как, оказывается, это называется. Да почему она должна соглашаться на участие в этом мракобесии – даже ради всех подруг на свете?
Зарина снова повернулась к ней, и Кате на секунду показалось, что она сейчас бухнется на колени, прямо как Леночка в общаге.
– Катя, я вас очень прошу. Позвольте мне с вами просто поговорить. Не давить, не просить ничего. Просто поговорить пять минут. Катя, пожалуйста.
Ее темные глаза были обведены синеватыми кругами, сухие, без слез, но воспаленные, как будто она много ночей не спала и плакала. Катя всем телом ощутила презрение, исходящее от сидящей рядом Крысы.
«Эта Зарина, как узнала, ломанулась туда… Выскребала цветы из трещин… Все ногти сорвала…»
Катин взгляд невольно метнулся к рукам женщины, но ногтей не было видно: она нервно стиснула пальцы одной руки в другой.
– Ладно, – неожиданно для себя самой услышала Катя собственный голос. – Если пять минут, то я согласна.
– Вот и славно, вот и хорошо. – Наталья Степановна мягко прихлопнула одной ладошкой о другую. – Проводи их, Марусь, в Наташкину комнату, пускай там пообщаются.
Комната оказалась в другой половине дома. Маленькая, темноватая, вся заставленная какими-то безделушками. Единственное небольшое окно было закрыто тюлем, круглое зеркало на столе почему-то завешено черной тканью. Катя сначала не обратила на это внимания, но мать Леночки суеверно покосилась туда и сделала неуловимый знак рукой. Кажется, была какая-то дурная примета, связанная с занавешенным зеркалом… Из мебели в комнате, кроме шкафа-горки с фарфоровыми фигурками, была только узкая кровать, стол с ящиками и стул. Маруся закрыла за ними дверь, в коридоре раздались ее тяжелые шаги.
– Простите меня, но я… – начала Катя, присев на кровать. Зарина оборвала ее нетерпеливым взмахом руки.
– Катя, – она заговорила быстро и очень тихо, – вы согласились помочь моей дочке, а я помогу вам. Послушайте меня. Когда пойдете в баню…
– Я не пойду ни в какую баню!
– Конечно, пойдете, – отрезала Зарина. – Вы не понимаете?
– Чего не понимаю? – Катя растерялась.
– Что они вас убьют. – Зарина стояла вполоборота к двери, прислушиваясь к происходящему в коридоре. – Катя, прошу вас, не спорьте, у нас мало времени.
– Убьют?..
Катя сначала подумала, что женщина шутит. Она даже нерешительно улыбнулась.
– Они хотят, чтобы я пошла на этот странный обряд вместо вашей Марины, – попыталась объяснить она. – Даже обещали квартиру и… – Катя неловко хохотнула, – жениха из местных. Но, понимаете, я…
– Нет, нет, Катя! – Зарина быстро шагнула к ней и легонько встряхнула за плечи. – Они вам врут: не будет квартиры, не будет жениха. Совсем ничего не будет, если вы сейчас не опомнитесь и не начнете думать. Светлана вас увезла рано утром, никто не видел, так? Мама ваша знает, где вы?
– Н-нет… она… Светлана Геннадьевна у меня телефон забрала.
– Видите? Вы попроситесь у них позвонить домой. Они не дадут. Никто не знает, куда вы уехали, и здесь вас никто, кроме Липатовых, не видел. Все! Вы пропали, ушли из общежития, и никто не знает, куда делись! Концы в воду!
– Но зачем? Зачем им меня убивать и кто это будет делать? Наталья Степановна? Ваня из Старицы? – Катя сдавленно хихикнула, чувствуя, как по спине бегут колючие мурашки.