Тетушка отдала мне листок. Я несколько раз его перечитал.
"Петрония, – прошептал я. – Что все это значит? – Я вернул тетушке листок. – И кто это перевел?"
"Тот, кого я хочу с тобой познакомить, Квинн, тот, кто изменит твою жизнь, как когда-то изменила ее Линелль, тот, кто будет сопровождать нас с тобой в большом турне, которое тебе следовало бы совершить давным-давно. Его имя Нэш Пенфилд. Он профессор английского из Калифорнии и очень мне нравится".
"А что, если он не понравится мне, тетушка? – спросил я. – Кроме того, я пока не хочу уезжать в Европу. Нельзя оставлять дом. Что с ним будет? Папашка только что умер. Мы пока не можем строить такие планы".
"Нет, мы должны их строить, мой дорогой мальчик, – сказала она. – А Нэш Пенфилд прилетает сюда в пятницу. Мы закатим хороший обед и посмотрим, как Нэш тебе понравится, а если он тебе не приглянется – хотя, честно говоря, я этого себе не представляю, – то мы найдем кого-то другого. Но тебе нужен учитель, тебе нужен тот, кто продолжит то, что не успела завершить Линелль".
"Ладно, заключим сделку. Ты встанешь с постели, три раза как следует поешь за завтрашний день, и тогда я встречусь с мистером Пенфилдом. Как тебе такие условия?"
"У меня предложение получше, – сказала она. – Завтра ты ляжешь на обследование в Мэйфейровский медицинский центр, а я встану, позавтракаю и поеду с тобой, ну как?"
"Какое еще обследование?" – спросил я, заранее зная ответ. Мне там просветят мозг, сделают томографию, энцефалограмму, или как там еще это называется. Будут искать, нет ли у меня повреждений височной доли большого мозга – какого-либо физического отклонения, чтобы объяснить, почему я вижу и слышу не так, как другие. Я не удивился, хотя доказал теперь, что Ревекка Станфорд действительно существовала и была убита, я не удивился. А если что и удивляло, то только одно – почему меня не обследовали раньше. И я подумал про себя – что ж, как-нибудь переживу, зато потом не придется об этом думать.
"Так и быть, я лягу в этот центр, но, надеюсь, не окажусь в психиатрическом отделении".
"Мальчик мой, мне не меньше, чем тебе, отвратительны психушки, – ответила тетушка. – Но я бы считала, что не выполнила свой долг, если бы не уговорила тебя пройти медицинское обследование. Что касается больницы, то это просто чудо: там лучшие на всем юге доктора и оборудование".
"Знаю, тетушка Куин. Ты должна помнить, что Линелль собиралась работать там в исследовательском отделе. Кто в окрестностях Нового Орлеана не слышал о Мэйфейровском медицинском центре? Я ведь там даже побывал, любимая тетушка. Вместе с Линелль бродил по отделанным гранитом коридорам. Это была ее сбывшаяся мечта, помнишь?"
На меня навалилась черная тяжесть, когда я вспомнил, как Линелль, постукивая высоченными каблучками, водила меня по больничным коридорам, демонстрируя оборудование последнего поколения и новейшие достижения.
Мне запомнилась одна мелкая подробность: в каждом отделении больницы вдоль стен стояли широкие удобные скамейки для родственников и друзей, навещавших пациентов. Палаты были отдельными. И во всех стояли кресла для посетителей.
"Я не могу без грусти вспоминать о бедняжке Линелль, – сказала тетушка, словно прочла мои мысли или догадалась о них по моему блркдающему взгляду. – Линелль, Милочка, Папашка – все это так ужасно, так грустно. Но мы должны думать о жизни, Квинн. У нас нет другого выбора. Надо двигаться дальше. Нам придется пройти обследование и в конце концов выяснить, есть ли у нас причина для беспокойства".
"Для беспокойства? Ты читала письмо незнакомца! Тебе известно, что не я его состряпал, не я написал. Я рассказывал, что он побывал в моей комнате, он побывал на острове еще раз после моего предупреждения. Я так разозлился, что сжег его книги. А теперь еще эта надпись. Что она означает? И камеи. Как все это связано?"
Она слушала внимательно, глядя на меня с любовью.
Я рассказал тетушке, что мне привиделась Ревекка, висящая на заржавленном крюке, и что после меня нашли на полу без сознания.
"Жасмин говорила, что ты упал так, словно тебя ударили по голове. Ты даже не закрыл глаза. А потом очнулся, вот и все".
"Выходит, у меня случился припадок? – спросил я. – И Жасмин это видела?"
"Вообще-то она этого не видела, – ответила тетушка Куин. – Но лучше, если мы поговорим об этом завтра, по дороге в больницу. Что касается таинственного незнакомца, то у нас повсюду расставлена охрана. И Обитатели Флигеля тоже начеку. Есть еще одно дело на завтрашнее утро..."
"Пэтси наконец нашлась, и завтра огласят завещание", – догадался я.
"Совершенно верно. Поэтому заранее возьми себя в руки. У меня есть кое-какие надежды, кое-какие планы. Твой дедушка был единственным сыном Гравье. Ладно, посмотрим, как там все получится. Теперь ступай к себе, Большая Рамона, наверное, уже заждалась. Поцелуй меня как следует. Я люблю тебя".
Я наклонился, чтобы поцеловать ее, с удовольствием вдыхая запах ее духов, наслаждаясь прикосновением к мягким седым волосам.
"Спокойно ночи, дорогая, – сказал я. – А где твоя ночная компаньонка, Жасмин?"
"О, она весьма несговорчивое создание. Заявила, что устала после поездки на остров. В голове у нее сумбур. Совсем скоро она станет нашим единственным спасением, и это ей прекрасно известно. Думаю, она просто боится трудностей".
"Что ты имеешь в виду?"
"А кто, по-твоему, будет здесь всем заправлять, когда мы с тобой уедем? – спросила тетушка, пожав плечами. – Это по силам только Жасмин".
До сих пор я об этом не подумал, но сейчас мне идея тетушки показалась очень разумной. Сколько раз, заходя в бунгало, я заставал там Жасмин за работой на компьютере. И кто лучше нее проводил экскурсии по дому?
"Отлично, просто отлично! – сказал я. – Мне нужно с ней поговорить".
"Нет, позволь мне все ей объяснить, – возразила тетушка. – Она скоро придет. Сейчас она в спальне Папашки. Я попросила ее заняться его ценностями, так она вознамерилась провести там всю ночь. Ступай и скажи этой девочке, чтобы она прервала свою инвентаризацию, нужно ведь и отдохнуть. Я не засну сегодня, если ее не будет рядом".
У меня что-то щелкнуло в голове. И в теле тоже. Жасмин одна в спальне Папашки.
Я поднялся по лестнице как мужчина, спешащий к своей невесте. По дороге заглянул к Большой Рамоне, убедился, что она крепко спит, и пошел дальше.
Дверь в Папашкину комнату была открыта. Кровать с крепкими столбиками ты видел – она одна из самых старых в доме. Жасмин сидела на кровати, в бархатных подушках, с бокалом красного вина в руке. Бутылка стояла рядом на столике.
Одета она была очень соблазнительно – в коротенькую кожаную юбку и плотно облегающий леопардовый топ, который очень шел к ее темной коже и стриженым желтым волосам. Одну ногу она согнула в колене, вторую вытянула. Туфли на шпильках. Краешек белых трусиков. Более откровенного приглашения не могло и быть. И я единственный гость.
Я закрыл дверь, щелкнул замком.
Жасмин вздохнула и отставила бокал под лампу на столик. Я сел рядом и обнял ее. Коснувшись губами ее губ, я ощутил, как в ней сразу вспыхнул огонь. Она прильнула ко мне грудью, и я сжал ее с таким отчаянием, что, наверное, сделал ей больно. "Господи, вот где настоящий рай". Моя рука скользнула вверх по ее ноге и дотронулась до шелковых трусиков, ощутив под ними жар.
"Сорви их, – прошептала она мне на ухо. – Это дешевка. Сейчас они ни к чему". – Она плакала. Я это слышал.
Я вновь поцеловал ее в губы, и ее язык проник мне в рот. О боже. Я целовал ее как безумный, рывком сорвал с нее трусики и, бережно взяв в ладонь обутую ножку, поцеловал в подъем.
Она, задыхаясь, плакала. Я жадно глотал ее слезы.
"Господи, что я делаю? – прошептала она. – Я знаю, что это неправильно. Ты ведь мой мальчик, Тарквиний, но мне это очень нужно!"
"Мне тоже, – сказал я. – Ты даже не представляешь как!"
18
Стояла глубокая ночь. Примерно час или два пополуночи. Весь Блэквуд-Мэнор спал. И я в том числе. Рядом похрапывала Большая Рамона. Иногда я пробуждался, и у меня было смутное ощущение, будто я только что разговаривал с Ревеккой. Мы сидели на лужайке, в старых плетеных креслах, и она рассказывала мне, что всю плетеную мебель Манфред когда-то купил для нее.
Она была очень рада, что я распорядился забрать мебель с чердака и восстановить и что Папашка самолично покрасил ее белой краской. Мебель теперь смотрелась чудесно.
"Ты для меня целый мир, Тарквиний", – сказала она.
Но она хотела сказать мне что-то еще. Она пыталась говорить о другом, о том, что я должен сделать, чтобы восстановилась справедливость, а я почему-то с ней спорил.
Сон был очень неясный и легкий. Я проснулся и уставился перед собой. Видение сразу рассеялось. Но стоило перевернуться на другой бок, как я вновь заговорил с Ревеккой.
Неожиданно меня выдернули из кровати и поволокли по полу!
Я мгновенно очнулся от сна.
Сильные руки втолкнули меня в ванную, потом приподняли над полом и, стукнув головой о стену, пригвоздили к ней. Узкая полоска света, проникавшая из-под двери, позволила разглядеть высокого человека, который меня держал. Тщательно зачесанные назад волосы над высокими закругленными висками открывали лицо с большими темными глазами. Его взгляд был прикован ко мне.
"Вот, значит, как, чертенок ты эдакий! Побросал мои книги в костер? – прошептал он, жарко дыша мне прямо в лицо. – Ты сжег мои книги! Решил со мной поиграть?"
Я постепенно начал приходить в себя и вдруг понял, что охвачен вовсе не ужасом, а яростью – той самой яростью, с которой жег книги, тем самым сильно его разозлив.
"Убери руки, и вон из моего дома! – прошептал я. – Стоит мне поднять тревогу, как сюда сбегутся человек десять с ружьями. Уж они-то будут знать, как с тобой поступить. Как ты посмел войти в мою комнату? Как ты посмел вновь залезть в чужой дом?"
Я боролся как мог, пытаясь вырваться. Толкал его в грудь изо всех сил. Он оставался недвижен, как скала. Его глаза пылали злобой. А еще я разглядел черный сюртук и белую рубашку с манжетами и открытым воротом. Незнакомец медленно опустил меня на пол.