Через пять дней, во вторник, 18 апреля, Бонхёффер возвратился в Германию. Бетге вернулся несколькими неделями раньше, потому что он был нужен в семинарии. Бонхёффер приехал вместе с Юлиусом Ригером, который периодически наведывался в Берлин. Морское путешествие до Бельгии выдалось нелегким — над Ла-Маншем дули сильные ветры и шел сильный дождь[265]. Сойдя на берег, Ригер заметил, что Германия, несмотря на все политические неурядицы и тяжелые времена, всегда являет собой «отрадное» зрелище после долгого отсутствия.
Настроение Бонхёффера было неспокойным, как воды Ла-Манша. Да, Германия — страна живописная, но другу он напомнил: «Мы въезжаем в красивую тюрьму».
20 апреля 1939 года Адольфу Гитлеру исполнилось пятьдесят лет. Повод для настоящего торжества. Правительство объявило национальный праздник, выходной день с полной оплатой для всех трудящихся[266]. Празднества начались еще накануне: кортеж из 50 белых лимузинов проехал по только что открытой Оси Восток — Запад. Нацистский архитектор Альберт Шпеер построил этот просторный бульвар прямо через центр Берлина, чтобы на века избавить Третий рейх от транспортных проблем. Ночью состоялось традиционное факельное шествие. Гитлер наблюдал за зрелищем с балкона Рейхсканцелярии, а затем вернулся в апартаменты принимать подарки: антикварное оружие, исторические монеты, статуи, гобелены. Рудольф Гесс преподнес фюреру пятьдесят писем героя Гитлера, прусского короля Фридриха Великого, правившего в XVIII веке[267]. Не желая уступать в низкопоклонстве, Генрих Гиммлер преподнес фюреру картину… кисти Фридриха Великого[268].
День рождения Гитлера ознаменовался тем, что немецкая пресса назвала «величайшим в мире парадом»[269]. Шествие действительно было впечатляющим. В нем участвовали порядка 40 тысяч солдат, 100 танков, 162 самолета, кавалерия, артиллерия и пушки противовоздушной обороны. Парад длился четыре часа и собрал на улицах Берлина два миллиона зрителей. Двадцать тысяч почетных гостей разместились на специально построенной трибуне.
После ноябрьского всплеска антисемитского насилия президент Рузвельт не вернул посла Хью Уилсона в Берлин, и вся дипломатическая работа легла на плечи Раймонда Гейста. Он стал временным поверенным и представлял в тот день Соединенные Штаты[270]. В Рейхсканцелярии он расписался в книге поздравлений, а затем наблюдал за парадом тщеславия с трибуны для особо важных гостей[271].
Всего неделей ранее Рузвельт прислал Гитлеру список из 31 страны[272]. Американский президент просил немецкого фюрера «дать гарантии», что тот «не нападет и не вторгнется» ни в одну из них. Гитлера это послание оскорбило. И грандиозный парад в честь своего юбилея он превратил в осознанную демонстрацию военной мощи. Это был сигнал Рузвельту, немецкому народу и всему миру: берегитесь нацистской военной машины!
Пока Германия чествовала своего фюрера, Дитрих Бонхёффер тщетно пытался решить жилищные проблемы. Одна из двух групп семинаристов более не могла обитать в ветхом пасторском доме в Гросс-Шлёнвице, поскольку молодой пастор женился и ему понадобился дом[273].
На помощь вновь пришли Кляйсты. Студенты перебрались на старую ферму близ деревни Зигурдсхоф. Эта ферма принадлежала одному из родственников Рут фон Кляйст-Ретцов[274]. Жилье трудно было назвать роскошным — ни электричества, ни центрального отопления, ни водопровода, ни ванных комнат и туалетов[275]. В морозные ночи, когда температура опускалась до −23 градусов, приходилось особенно сложно. Казалось, семинария переживает самые тяжелые времена.
Бонхёффер не хотел ехать в Берлин на «величайший в мире парад». Зрелище кичащихся своей властью нацистов было ему отвратительно. Через три дня после юбилейного марафона Гитлера пастор написал в местный призывной пункт и попросил годовую отсрочку от любых военных обязательств.
Через пару недель Бонхёффер получил ответ из мэрии Славно — его просьба отклонена[276]. Двадцать второго мая пастор должен был явиться по призыву.
22Тихая гавань
Опубликованный в 1929 году первый автобиографический роман Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» сразу же вошел в список бестселлеров. Правда, в Германии, а не в США[277]. Вулф родился в городке Эшвилл в Северной Каролине и в Германии бывал дважды. Хотя во время Октоберфеста в Мюнхене он ввязался в драку и серьезно пострадал, но страна его просто очаровала — и «самый чистый, теплый, добросердечный и достойный народ Европы», который к тому же с пылом покупал его книги[278].
Вулф снова приехал в Германию в 1935 году после публикации второго романа «О времени и о реке» (после прочтения этого многостраничного опуса один критик презрительно заметил: «Где другие ограничиваются предложением, он пишет абзац; где другие пишут книгу, он пишет сотню книг»). А потом через год — два лета он провел в Берлине. На летней Олимпиаде он был все шестнадцать дней. Его сопровождала дочь американского дипломата Уильяма Додда, светская львица Марта, с которой у Вулфа случился короткий роман[279].
Приехав в Германию в 1936 году, Вулф поразился гротескным переменам любимой страны. Житель Берлина рассказал ему о бойкоте еврейских магазинов, сжигании книг, культе насилия и о нюрнбергских законах[280]. Писатель вернулся в Нью-Йорк и взялся за новеллу «Хочу вам кое-что сказать» об американце, который на собственной шкуре узнает, что такое Третий рейх. Впервые новелла была опубликована в журнале New Republic в марте 1937 года. Вулф называл Гитлера «зловещим Мессией» и писал, что в Берлине «все было пропитано ядовитым дыханием гнета, преследований и страха». Нацистскому правительству было что ответить Томасу Вулфу: отныне его книги были запрещены в Германии[281].
В июле 1938 года Вулф умер от туберкулеза мозга. Ему было 37 лет. Он оставил два неоконченных романа[282]. Редактор Вулфа в издательстве Harper & Brothers Эдвард Эсвелл заперся в своем манхэттенском кабинете и принялся изучать тысячи страниц текста. Редактировать первую посмертную книгу Вулфа «Паутина и скала» было относительно легко. Она вышла в свет в июне 1939 года, критики восприняли ее неоднозначно. Эсвелл же сосредоточился на второй — куда более непростой для редактуры — книге. «Домой возврата нет», расширенный вариант «Хочу вам кое-что сказать», увидела свет в 1940 году. Главный герой полуавтобиографического романа разрывается между Нью-Йорком, Парижем и гитлеровским Берлином и ищет себя. История любви, утраты и надежды складывается из осколков прошлого и настоящего в своего рода оду ностальгии.
В момент неожиданного просветления главный герой говорит: «Нет возврата в семью, в детство, нет возврата к романтической любви, к юношеским мечтам об известности, о славе… нет возврата к старому порядку вещей, который некогда казался вечным, а на самом деле вечно меняется, — нет возврата в убежище Прошлого и Воспоминаний»[283].
Пока Эдвард Эсвелл пытался подготовить последнюю книгу Томаса Вулфа к изданию, Дитрих Бонхёффер, который искал ответы на те же вопросы, что и ее герой, пытался вернуться в Нью-Йорк после восьмилетнего отсутствия. Для этого приходилось использовать все имеющиеся связи. Получив повестку в мае, он написал отцу: «Дорогой папа, не мог бы ты поинтересоваться у майора фон Кляйста в письме или, еще лучше, по телефону, как обстоят мои дела»[284].
Карл Бонхёффер попросил майора об услуге: нельзя ли устроить Дитриху временное освобождение от военной службы? За Дитриха просила также Рут фон Кляйст-Ретцов. Этого оказалось достаточно. Пастору Бонхёфферу разрешили в апреле выехать в Британию, а также оформили годовую отсрочку. Дитрих немедленно ею воспользовался и покинул страну.
В Британии Бонхёффер сообщил Рейнгольду Нибуру, что Германия начнет войну через полгода, а то и раньше[285]. Нибур сразу же связался с президентом Объединенной теологической семинарии в Нью-Йорке и сотрудниками факультета. Семинария отозвалась мгновенно — Бонхёффера пригласили читать лекции летом. Отсрочка от призыва позволяла ему использовать эту возможность. Нибур тем временем обратился к своим коллегам и друзьям с тем, чтобы помочь найти Бонхёфферу постоянную работу в Соединенных Штатах[286]. План был выработан за несколько недель. Бетге управлял семинарией в Зигурдсхофе[287]. Его зять, пастор Фриц Оннаш, согласился управлять семинарией в Кеслине[288]. Бонхёффер пообещал совету Исповедующей церкви вернуться не позже чем через год. Однако на самом деле он готовился пробыть за границей гораздо дольше. Двадцать седьмого мая он подписал документы о передаче Бетге «полного права распоряжения всем моим имуществом».