Пытайтесь, пытайтесь снова
В первое воскресенье сентября, когда Невилл Чемберлен официально объявил войну Германии, Дитрих Бонхёффер находился в Берлине. Он приехал навестить брата Клауса, юриста авиакомпании «Люфтганза», который создал собственную группу заговорщиков[354]. Они говорили о политике и о Польше. Неожиданно раздался вой сирены. Дитрих вскочил на велосипед и на полной скорости понесся в дом родителей в соседнем квартале. К счастью, тревога оказалась ложной. Британские бомбардировщики не появились.
Хотя немецкая армия продолжала потрошить Польшу, на жертвы пришлось пойти и немцам. Были введены продуктовые карточки. Каждый взрослый немец получал в неделю 2,3 килограмма хлеба, 450 граммов мяса, 450 граммов ячменного «кофе» и по 340 граммов сахара и жира. Правительство ввело налог 20 % на пиво и табак и смертную казнь для диверсантов, лиц, наживающихся на войне, и всех, кто слушает передачи иностранного радио[355].
Немецкая армия, хотя и прошлась по Польше огнем и мечом, тоже несла потери. Был убит племянник адмирала Канариса. Замешанного в сексуальном скандале генерала Вернера фон Фрича застрелили, когда он находился близ линии фронта в пригороде Варшавы. Друзья генерала считали, что он сам искал смерти и подставился под пулю. Среди погибших оказался и один из семинаристов Финкенвальде, Теодор Маас.
«Возблагодарим Бога в память о нем. Он был добрым братом, — писал пастор Бонхёффер однокурсникам Мааса. — Если Бог создает огромную пропасть, мы не должны пытаться заполнить ее человеческими словами»[356]. Отец Бонхёффера, Карл, вспоминал, что в 1914 году начало войны сопровождалось огромным энтузиазмом. Народ объединяла общая цель. Однако теперь все было иначе — началась война покорности.
И все же преданность отечеству была невероятной, порой даже слишком. Пастор Мартин Нимёллер, который с марта 1938 года находился в одиночном заключении в Заксенхаузене, как «особый узник» Гитлера, просил разрешения вступить в немецкий флот[357]. Он хотел использовать свой опыт командира подводной лодки в Первую мировую войну на благо Рейха. Флот его не принял, но Дитрих Бонхёффер и несколько других священников поддержали его решение. Пастор на войне — нечто необычное и противоречивое. И все же Нимёллер предпочитал моральную неопределенность гниению в тюремной камере.
Бонхёфферу тоже нужно было сделать непростой выбор. Ему было тридцать три года, и он подлежал призыву. Германия находилась в состоянии войны с Британией и Францией, и пастор понимал, что его годовая отсрочка скоро кончится. Объявить себя отказником по причине убеждений было невозможно. Ветеран Первой мировой войны Герман Штюр, пацифист, член Исповедующей церкви, отказался принимать участие в боевых действиях и попросил заменить ее альтернативной службой[358]. Его объявили «дезертиром» и отправили в берлинскую тюрьму Тегель.
Как и Штюр, Бонхёффер был пацифистом, но искал другой выход из сложившейся ситуации. Через неделю после вторжения в Польшу он подал заявление, чтобы стать военным капелланом[359]. Он не знал, удастся ли ему это, поэтому обеспечил себе тылы с помощью своего зятя Ганса фон Донаньи и Ханса Остера. Они придумали для него работу в абвере. 12 октября 1939 года Бонхёффер отправил письмо в призывной пункт в Славно, где ранее получил отсрочку от призыва: «Я получил поручение от Верховного командования вооруженных сил, которое должен исполнять в Берлине. Полковник Остер (Командование армией, Тирпицуфер, 80) сегодня уполномочил меня сообщить вам, что готов ответить на любые возникшие вопросы»[360].
Поскольку военный комиссар Славно майор Кляйст ранее откликнулся на просьбы Карла Бонхёффера и Рут фон Кляйст-Ретцов, никаких вопросов о том, какую пользу лютеранский пастор может принести внешней военной разведке, не возникло. На какое-то время Бонхёффер стал неприкасаемым.
Исполнение «поручения» абвера практически ничего от Бонхёффера не требовало. Война с Британией и Францией замерла, стороны настороженно следили друг за другом, как боксеры-тяжеловесы, но ударов никто не наносил. В Вашингтоне на Капитолийском холме сенатор из Айдахо Уильям Бора заявил репортерам: «В этой войне есть нечто странное». Так у ошеломляющего своей жестокостью действа появилось название — «странная война»[361].
После капитуляции Польши обстановка на Балтийском побережье стала спокойнее, и в середине октября Бонхёффер вновь открыл семинарии Исповедующей церкви в Зигурдсхофе и Кёслине. Однако эти семестры могли стать последними. Молодые немцы быстро милитаризировались. У Бонхёффера и Бетге было всего восемь семинаристов в Зигурдсхофе — и одного из них быстро призвали в армию.
При небольшой загрузке у Бонхёффера появилось больше свободного времени. Он продолжал работать над книгой по этике и много рассуждал о своем любимом псалме 118. Ему нравился посыл этого псалма: верность Слову Божию помогает преодолевать все жизненные трудности — а в гитлеровской Германии таких трудностей и испытаний хватало. Вышла в свет небольшая книжка «Жить вместе», написанная Бонхёффером для христианского издательства в Мюнхене. В ней он рассуждал об уроках, полученных во время работы в двух семинариях, где Бог призвал верующих в коллективное братство, не позволив им полностью укрыться в безопасности общего пузыря.
«Иисус Христос жил в окружении врагов, — писал Бонхёффер. — И поэтому место христианина не в уединенной затворнической жизни, а в гуще врагов».
Мартина Нимёллера бросили в концлагерь. Пастора Пауля Шнайдера убили в Бухенвальде. Призванный в армию семинарист Теодор Маас погиб в бою. Такой была Германия при Гитлере — самая гуща врагов. И главным из них было гестапо, которое продолжало следить за Бонхёффером, Донаньи и штабом абвера, где проклевывались ростки нового заговора.
Абвер предложил работу еще одному чужаку. Когда в сентябре Польша уже была готова сдаться, адмирал Канарис пригласил к себе в Берлин Йозефа Мюллера, сорокаоднолетнего мюнхенского юриста. Во время Первой мировой войны Мюллер получил Железный крест — он командовал взводом. Но теперь ничто не выдавало в нем солдата[362]. Невысокий и плотный, с прилизанными черными волосами и лошадиным лицом, Мюллер вырос на ферме в Баварии. В детстве его звали Оксензепп, или Джо Бык, потому что ему часто приходилось ухаживать за быками своего отца[363]. В те дни Мюллер был достаточно силен и действительно мог одним ударом свалить быка. Возможно, в прошлой жизни он был ирландским вышибалой. Он любил пиво и похвальбу — вещи необходимые для хорошей истории и хорошего отдыха, а в Мюнхене еще и для успеха на юридическом поприще. В абвер Мюллер прибыл, рассчитывая на личную встречу с адмиралом, но его проводили в кабинет полковника Остера. Там Мюллера встретил Ганс фон Донаньи. Остер всегда был более ярким и энергичным, а Донаньи — сдержанным и замкнутым. Поэтому по большей части говорил именно Остер.
«Мы знаем о вас гораздо больше, чем вы о нас», — сказал Остер и начал перечислять известные ему факты. Йозеф Мюллер был антифашистом и убежденным католиком. Со своей женой он обвенчался в катакомбах собора Святого Петра в Риме. Он часто консультировал Немецкую католическую церковь по юридическим вопросам, связанным с нацистским правительством. В 1934 году его арестовали как врага государства. Допрашивал его лично Генрих Гиммлер, он же Мюллера оправдал. Двадцать лет назад Мюллер познакомился с архиепископом Эудженио Пачелли, когда тот был папским нунцием в Мюнхене. Они подружились, и дружба эта сохранилась, когда Пачелли стал Папой Пием XII. Вот почему адмирал Канарис пригласил Мюллера в Берлин. Абвер хотел, чтобы тот под прикрытием решал в Ватикане «определенные вопросы».
Мюллер предложение отклонил, сказав, что не хочет шпионить в Ватикане за Папой. Остер пояснил, что тот его не понял: он будет работать вместе с Ватиканом. Затем разговор пошел в таком направлении, что потрясенный Мюллер лишился своего знаменитого красноречия — да и вообще дара речи.
«Руководство штаба абвера — это еще и руководство военной оппозиции Гитлеру», — заявил Остер. Он сказал, что во главе лагеря противников нацистам — отставной генерал Людвиг Бек. Гитлера невозможно сместить без поддержки армии, но офицеры не спешат примыкать к заговору, не будучи уверенными, что новое немецкое правительство сможет договориться о справедливом мире с Западом. Именно с этой целью оппозиция хочет начать тайный диалог с Британией.
Остер сказал, что он сам, Донаньи и Канарис считают Папу Пия XII идеальным посредником. Они доверяют ему и его суждению. Остер и Канарис были знакомы с Пием — после Мюнхена он был папским нунцием в Берлине. Может ли Мюллер помочь создать и поддерживать надежный канал связи? Если да, он немедленно получит чин лейтенанта-резервиста и будет приписан к мюнхенскому отделению абвера. Мир должен знать, что существует «хорошая Германия», неподвластная Гитлеру. Перед Мюллером стояла важная и тяжелая задача — и очень опасная.
«Во время войны многим приходится рисковать жизнью, — сказал Остер в заключение. — Мы рискуем своей во имя мира».
Мюллер согласился рискнуть. Они с Остером пожали руки. Мюллер получил кодовое имя «господин Х» и задание изучать политический ландшафт Италии для абвера[364]. Он вылетел в Мюнхен, а оттуда в Рим — это была первая в череде поездок.
С Папой Пием XII Мюллер связался через монсеньора Людвига Кааса и отца Роберта Лейбера, который был ближайшим помощником Папы на