протяжении трех с лишним десятилетий. Восемнадцатого октября Мюллер сообщил Остеру, что Пий, самый осторожный и бдительный в мире человек, согласился стать посредником при одном условии: он не станет лично встречаться с Мюллером[365]. Во имя защиты Католической церкви информацию следует передавать через Лейбера. Тот сообщил Мюллеру слова Папы: «В Британии должны услышать голос немецкой оппозиции».
Отец Лейбер и Папа не знали, немецкая оппозиция неоднократно вступала на этот путь, но каждый раз оказывалась в тупике. В мае 1939 года Карл Гёрделер снова отправился в Британию[366]. Юрист из Висбадена Фабиан фон Шлабрендорф также побывал в Британии летом, и его торжественно приняли в поместье Черчилля Чартвелл. Впрочем, политик уже устал от этих немцев, которые, как он ворчливо признался Шлабрендорфу, «не проявили ни воли к действию, ни смелости, чтобы выступить открыто».
Несмотря на все прежние неудачи, ватиканская миссия Йозефа Мюллера и наведение мостов с Британией были делом срочным. Еще до окончания боевых действий в Польше Гитлер говорил генералам, что не хочет терять импульс. Свои намерения он изложил в «Директиве 6 по ведению войны», которую 9 октября отправил своим главным военным советникам (хотя и редко прислушивался к их советам)[367]. Гитлер писал о необходимости подготовки к серьезному удару с целью «завоевания максимально значительных территорий Голландии, Бельгии и Северной Франции». Это обеспечило бы Германии западный плацдарм, откуда можно было бы атаковать Великобританию с моря и воздуха.
Гитлер ясно дал понять, что сейчас главное — время. Самые недальновидные генералы никак не могли взять в толк, чего же он хочет. «Это нападение следует осуществить как можно быстрее и с использованием максимально значительных сил, — писал фюрер. — Упомянутые силы должны быть готовы к действиям как можно быстрее… Нападение не может начаться достаточно быстро… Если все это вообще возможно, нападение должно быть осуществлено этой осенью».
Жестокость военных действий в Польше вывела Канариса из себя еще до того, как он увидел директиву 6. «Нельзя терять времени, — заявил он вечно колеблющемуся генералу Францу Гальдеру. — Гитлер должен уйти!» И снова встал вопрос, как же от него избавиться. Канарис велел Хансу Остеру вернуться к планам заговора годичной давности.
27Неудачи и взрыв
Абвер не был для Ганса фон Донаньи естественной средой. Друзья и жена часто слышали от него, что ему неприятны военные. Он считал, что военные отличаются «узким взглядом на мир и „кадетскими“ представлениями о чести и патриотизме»[368]. Но необычный двойной статус в штабе абвера ему нравился. Технически он был гражданским лицом, получившим статус Unabkoemmlich, то есть «незаменимого», и призыву не подлежал. Будучи заместителем полковника Остера, Донаньи получил соседний кабинет, охрану и чин майора. Он должен был носить военную форму, но делал это редко, предпочитая костюм с галстуком.
Формально в обязанности Донаньи входил анализ дипломатической и военной деятельности иностранных правительств — как союзников, так и противников. В действительности же адмирал Канарис хотел, чтобы он помогал Остеру в организации заговора.
Донаньи участвовал в подготовке заговора 1938 года, но все рассыпалось после подписания Мюнхенского соглашения. Тогда нацисты отправили его, беспартийного, в региональный суд Лейпцига. Вернувшись в Берлин и став «майором Донаньи», он оказался в эпицентре нового путча, но на сей раз Донаньи была отведена более важная и серьезная роль. Генерал Бек сказал, что он должен продолжать работу над «Хрониками позора». Бек считал, что нужно сохранить важный материал из Польши: донесения о жестокостях и провокации в Гляйвице. Шеф берлинской полиции Вольф фон Хельдорф показал Донаньи кинопленку с записью массовых убийств, совершенных СС. Донаньи также входил в некий комитет, членами которого были Бек, Клаус Бонхёффер и руководители крупных профсоюзов, запрещенных Гитлером. Комитет собирался призвать народ к общенациональной забастовке, которая могла бы совпасть с военным переворотом.
Пойди по плану, то Гитлер вскоре оказался бы в заключении, а генерал Бек выступил бы по радио и объявил себя временным главнокомандующим. Автором речи должен был стать Донаньи — ему предстояло подобрать нужные слова, способные успокоить пораженную и встревоженную нацию.
План заговора, разработанный Хансом Остером, умещался на трех листках: командиры 3-го артиллерийского, 15-го танкового и 9-го пехотного полков выступили бы на рассвете и заняли правительственный комплекс в центре Берлина. Команду по захвату Рейхсканцелярии вновь поручили майору Хайнцу. Остер составил два списка: участников заговора и тех, кого Хайнц должен был найти и при возможности уничтожить: «Ги-Ге-Рибб-Ги-Гей-Ди» — Гитлер, Геринг, Риббентроп, Гиммлер, Гейдрих и командующий СС Йозеф Дитрих. Вскоре добавился еще один список — правительственных и партийных чиновников, которых следовало арестовать. Донаньи попросил исключить из этого списка своего бывшего начальника, министра юстиции Франца Гюртнера.
На сей раз заговорщики продумали все более тщательно. Среди прочего они хотели привлечь профессиональных комиков и сатириков, которые после переворота стали бы высмеивать нацистское правление — это преуменьшило бы масштабы личности главных нацистов и помогло бы обычным немцам спокойнее отнестись к свержению гитлеровского режима.
Возможно, стоило привлечь комиков к работе в штабе вермахта до переворота. Они весьма преуспели бы в убеждении колеблющихся.
Генералам Вальтеру фон Браухичу и Францу Гальдеру вновь пришлось работать вместе. Главнокомандующий и начальник Генерального штаба играли важнейшую роль в перевороте. Немногие солдаты решились бы на подобные действия, не получив приказа свыше. 27 октября 1939 года Гитлер встретился с офицерами вермахта и выдвинул ультиматум: начать наступление на Западном фронте 12 ноября. Столь сжатые сроки сильно напрягали Браухича и Гальдера. Чтобы обеспечить должный уровень доверия, необходимый для мирных переговоров с правительствами Британии и Франции, заговорщикам требовалось устранить Гитлера, прежде чем немецкая армия начнет действовать — то есть всего за две недели. Кроме того, в пылу сражений будет почти невозможно убедить военных взбунтоваться против Гитлера.
Позиция Браухича была сомнительна, но Гальдер явно дал понять, что готов поддержать заговор. Он много раз открыто говорил о Гитлере: «Неужели никто не может прикончить этого пса?» Одному из своих помощников он сказал, что сам подумывает о подобном и несколько недель носит в кармане пистолет, чтобы при удобном случае застрелить фюрера. Похоже, такого случая не представилось. Гальдер отправил на Западный фронт одного из своих доверенных генералов, чтобы проверить, поддержат ли заговор военные[369]. Остер тоже зондировал почву. Полученная информация не вдохновляла. Генерал Герд фон Рундштедт, командующий группой армий «А», стоящих на французской границе в ожидании приказа, признался, что его люди не склонны поддерживать заговорщиков. «Если я подниму этот меч, — поэтично сказал он, — он сломается прямо у меня в руках».
Несколькими неделями раньше Гальдер забрал из абвера майора Гельмута Гроскурта (он занимался организацией диверсий) и сделал его главой нового «департамента специальных операций» в Верховном командовании. Тайной задачей этого департамента стала подготовка новой попытки переворота. Работа Гроскурта была аналогична работе Ганса фон Донаньи. Они даже были похожи: худые, напряженные, в очках, весьма пессимистичные. Но воодушевленный неожиданной твердостью генерала Гальдера Гроскурт 2 ноября 1939 года сделал в дневнике краткую запись: «Похоже, скоро будут подвижки». Через два дня Гальдер приказал Хансу Остеру завершить план переворота как можно быстрее. Временное правительство должны были возглавить Карл Гёрделер и Людвиг Бек. Им сообщили, чтобы они были готовы.
Чтобы переместить войска и вооружение и сформулировать боевую стратегию, военным была нужна как минимум неделя. Вальтер фон Браухич, как большинство генералов вермахта, считал, что начинать военную кампанию поздней осенью неразумно. Двенадцатое ноября приближалось. Пятого ноября Браухич попросил Гитлера о встрече — это был предельный срок для принятия решения о нападении на Бельгию, Голландию и Францию. Гитлер принял его наедине. Встреча, продлившаяся ровно час, началась в полдень. В Рейхсканцелярию Браухича сопровождал Гальдер — ради моральной поддержки. Они вместе приехали из военного центра в Цоссене, южном пригороде Берлина.
Гальдер остался в приемной, а Браухич вошел в зал совещаний Рейхсканцелярии — вошел с уверенностью третьеклассника, которого вызвали в кабинет директора. В присутствии Адольфа Гитлера главнокомандующий лишался дара речи. Впрочем, на сей раз он несколько дней репетировал свою речь, а потому надеялся все же высказать свою точку зрения: нужно подождать до весны.
Браухич действительно смог выдавить из себя эти слова. Он сказал фюреру, что холодная сырая погода неблагоприятна для наступления, осень — неподходящее время для серьезной военной операции. Вдобавок многие немецкие войска, использованные в Польше, были неопытны, из-за чего происходили нарушения военной дисциплины. Дополнительная тренировка пойдет молодым солдатам на пользу и…
«Дождь льет и на врага», — прошипел Гитлер. О каких проблемах с дисциплиной говорит главнокомандующий? В каких подразделениях? Кто понес наказание? Гитлер терзал главнокомандующего минут двадцать, а затем развернулся на каблуках и вышел из зала. И тут же отдал приказ о наступлении 12 ноября.
Браухич вышел в приемную белый как мел. Он дрожал. По дороге в Цоссен он рассказал Гальдеру об истерике Гитлера, о его словах, что он все знает о «духе Цоссена» и положит этому конец. Фюрер явно имел в виду негативный настрой армейского верховного командования. Но Гальдер понял слова о «духе Цоссена» неправильно — он решил, что Гитлер почувствовал: против него готовится заговор. Вернувшись в кабинет, Гальдер немедленно связался с заговорщиками и приказал сжечь все компрометирующие документы и бумаги.