[391]. Доклад Х должен был стать «маркетинговым ходом», последней попыткой убедить генералов вермахта свергнуть Гитлера до начала наступления на Западном фронте, которое втянуло бы Европу в войну на долгие годы.
Мюллер и Донаньи были поражены тем, как близко к сердцу принял Папа интересы Германии во время переговоров с послом Осборном[392]. Это вселяло в сердца заговорщиков надежду. Британцы заявили, что не используют военные преимущества переговоров, если нацистский режим сменит «децентрализованная» система управления. Они также хотели, чтобы в Австрии был проведен плебисцит, но соглашались (как и в Мюнхене) с тем, что Судетская область останется немецкой[393].
В последующие шесть недель над «Докладом Х2» работали Бек, Остер и ряд других заговорщиков. С документом ознакомился даже Дитрих Бонхёффер. Он периодически жил с родителями, когда приезжал в Берлин. В середине марта отложенный осенний семестр в семинариях Зигурдсхофа и Кёслина закончился. Через два дня полиция закрыла их навсегда. Столкнувшись с преследованием гестапо и финансовыми проблемами, управляющий совет Исповедующей церкви был вынужден урезать жалованье Бонхёффера и перевести его на другую работу, к которой он был совершенно не готов. Он стал странствующим пастором на Балтийском побережье Восточной Пруссии и проповедовал в церквях, которые лишились священников (чаще всего из-за военного призыва). Бонхёффер опасался, что скоро то же самое произойдет и с ним. Прошение о принятии на должность военного капеллана было отклонено.
В настоящее время постоянного адреса у пастора не было. Рут фон Кляйст-Ретцов звала его пожить в своем загородном поместье, но Бонхёфферу было спокойнее у родителей в Берлине. К ним он и приехал 24 марта, проведя пасхальную службу в одной из опустевших из-за войны церквей.
В тот день на обед к Бонхёфферам пришел Ханс Остер. Посреди праздничной суеты с детьми, внуками, вкусной едой, пивом и шоколадными кроликами полковник осторожно отозвал пастора Бонхёффера в сторону. Они не очень хорошо друг друга знали, но полковник хотел поговорить о смерти и воскрешении. Применительно к военной карьере.
Погода окончательно наладилась, и Остер знал, что наступление на Западе может начаться со дня на день. Положение его было очень опасным. Он чувствовал, что должен предупредить своего голландского друга майора Гисбертуса Саса и других иностранных друзей. Но это ставило его перед страшным выбором. Если он раскроет дату наступления, это будет стоить жизни десяткам тысяч немецких солдат. Обсудить это с Канарисом или другими старшими офицерами, придерживавшимися традиционных взглядов, он не мог. Заговор против нацистского правительства — это одно. Сотрудничество с врагом, которое может стоить жизни соотечественникам, это совершенно другое: Hochverrat, высшая измена.
Но что стоит выше? Преданность стране или совесть? Верность Гитлеру или человечности? Как сказал Ханс Остер Сасу, «кто-то может сказать, что я предатель… Но я лучше тех немцев, которые покорно следуют за Гитлером»[394]. Остер был христианином, сыном священника. Выдавая совершенно секретную информацию, он считал, что поступает правильно, но все же хотел поговорить с пастором Бонхёффером, человеком, сведущим в богословии, побывавшим в разных странах Европы и даже в Америке.
Бонхёффер согласился с моральной логикой Остера и поддержал избранный им рискованный путь. Нацисты полностью изменили традиционную систему ценностей. То, что в нормальной ситуации было бы «изменой», сейчас стало проявлением истинного патриотизма. Стойте на своем, полковник. Даже христианину порой приходится браться за меч.
Наконец «Доклад Х» был готов. Все формулировки тщательно выверены — так, чтобы убедить осторожных генералов. 4 апреля генерал Георг Томас добровольно вызвался передать доклад Францу Гальдеру, который просмотрел содержание и передал документ главнокомандующему Вальтеру фон Браухичу. На следующее утро тот примчался к Гальдеру. «Вы не должны были мне это показывать, — заявил он. — Это измена. Мы ни при каких обстоятельствах не можем в этом участвовать. Мы ведем войну»[395].
Он хотел знать, кто составлял «Доклад Х». Гальдер отказался отвечать, а Браухич не стал настаивать. Высших офицеров вермахта объединяла абсолютная преданность друг другу, которая была выше их присяги Гитлеру. Они часто говорили друг с другом об измене — безо всяких трагических последствий. Браухича возмутило, что кто-то изложил эти взрывоопасные мысли на бумаге. Кроме того, трудно было выбрать более неудачное время для переворота. Гитлер только что отдал приказ о начале подготовки к наступлению на Западе. Все должно было начаться во вторник, 9 апреля 1940 года — немецкая армия собиралась неожиданно напасть на нейтральные Данию и Норвегию.
Ханс Остер знал, что наступление вот-вот начнется, но не знал точной даты. Третьего апреля он велел Мюллеру предупредить Ватикан. Гисбертусу Сасу он сообщил, что отложенное ранее наступление на западе может начаться 8–10 апреля, и попросил сообщить об этом руководству в Гааге, чтобы те связались с правительствами Дании, Норвегии и Британии. Сас лично переговорил с датским военно-морским атташе в Берлине и вице-консулом Норвегии Ульрихом Стангом. «Невозможно! Чушь!» — заявил Станг[396]. У него имелись данные собственной разведки, согласно которым войти в Норвегию и взять под контроль важнейшие морские порты собирается Британия, а вовсе не Германия.
Проблема Саса и его анонимного источника заключалась в том, что они слишком часто кричали: «Волки!» С ноября заговорщики не раз поднимали ложную тревогу. В какой-то момент раздраженный главнокомандующий голландской армией сорвался: «Черт побери! Вы называли мне столько дат! Что я должен со всем этим делать?!»[397]
На сей раз дата была верной, но никто не поверил. Голландскую и норвежскую армии застигли врасплох, а британский флот почти не отреагировал. Дания сдалась к полудню. Немцы установили контроль над Осло за один день, а король Хокон VII и его министры бежали в Британию. Небольшой британско-французский корпус прибыл лишь через неделю и оказал слабое сопротивление, которое смогло отсрочить неизбежную капитуляцию Норвегии до начала июня.
Нацистская пропаганда представила эти действия как операцию в рамках добрососедских отношений. «Германия защищает слабые государства от британских грабителей с большой дороги», — писала газета Börsen Zeitung[398]. Партийная газета Völkischer Beobachter и вовсе вышла с кричащим заголовком: «ГЕРМАНИЯ СПАСАЕТ СКАНДИНАВИЮ!»
Агенты абвера помогали гитлеровской армии. Они обеспечивали безопасность железнодорожных мостов на датско-немецкой границе и перерезали линии связи между двумя главными прибрежными городами Дании. Один агент, внедренный на торговое судно, стоявшее близ Осло, использовал портативный передатчик для связи с пилотами люфтваффе. Пятнадцать агентов получили награды за достойную службу. По иронии судьбы награды им вручал старший офицер абвера, который больше всех надеялся, что у них ничего не получится, — Ханс Остер.
30Желтый план
Гитлер не хотел терять импульс. К чему откладывать наступление на Люксембург, Нидерланды, Бельгию и, возможно, даже Францию? Двадцать седьмого апреля он сообщил генералам, что собирается привести в действие Желтый план — продвинуться на запад в первую неделю мая.
Остер немедленно попросил Гисбертуса Саса поднять тревогу — на сей раз на кону стояла судьба его собственной страны. В штабе абвера велись споры о том, насколько громко можно звонить в колокола. «Мы должны остаться с чистой совестью», — заявил Ганс фон Донаньи, полагая, что любое умолчание будет считаться соучастием[399]. Поскольку ватиканские инициативы Мюллера ни к чему не привели, возможно, ему самостоятельно следует отправиться в Рим и сообщить о следующих шагах Гитлера.
Последнее слово осталось за генералом Беком. В интересах сохранения каналов связи он решил, что британскому правительству и Ватикану «следует показать, что существует достойная Германия, с которой можно вести переговоры»[400].
Йозеф Мюллер вернулся в Италию 1 мая. Он передал отцу Лейберу записку для Папы Пия XII. В послании говорилось: «Гитлер собирается напасть, и это нападение неминуемо»[401]. Мюллер также поговорил со своим бельгийским другом аббатом Юбером Ноотсом, главой католического ордена Премонтре, и сообщил ему те же известия. Ноотс предупредил Адриена Ньювенхейса, посла Бельгии при Святом Престоле. Тот был поражен, что информация исходит из Рейха: «Ни один немец не может такого сделать!»[402]
На следующий день посол отправил шифровку в Министерство иностранных дел в Брюссель: «Я передаю эту информацию, не имея возможности проверить ее истинность»[403]. Третьего мая он отправил в Брюссель еще одну шифровку с деталями, которые явно выдавали источник — Йозефа Мюллера. Ньювенхейс писал: немецкий информатор сообщил, что вскоре произойдет «вступление Италии в войну», и «подтвердил, что Гитлер окончательно решил вторгнуться в Голландию и Бельгию… Война будет вестись всеми средствами: газом, бактериями, тотальным грабежом, включая разворовывание банковских ячеек»[404].
Тем временем представители Ватикана уведомили папских нунциев в Брюсселе и Гааге, дипломата из французского посольства в Риме и посла Фрэнсиса д’Арси Осборна, который тут же отправил депешу в Министерство иностранных дел в Лондоне.