[422]. Аналитики разведки перехватили и расшифровали телеграммы, которые посол Бельгии в Ватикане, Адриен Ньювенхейс, отправил в Министерство иностранных дел 2 и 3 мая. В телеграммах он извещал о грядущем нападении. Прослушка телефона майора Гисбертуса Саса показала, что 9 мая он связывался с голландским военным министерством в Амстердаме и сообщал о возможном вторжении немецкой армии, ссылаясь на анонимный источник, которым явно был его друг Ханс Остер.
Гитлер приказал Канарису и Гейдриху найти предателя или предателей. Гейдрих с радостью принес бы фюреру несколько скальпов, но следователи СС и СД не нашли подозреваемых. Вильгельм Канарис прекрасно знал виновных, но не собирался никого из них передавать Гитлеру. Для карьерного офицера предательство было смертным грехом, и он всегда учил сотрудников своего штаба быть «безжалостно бдительными»[423]. Но он же был хранителем участников заговора в абвере и не мог их предать, если только они сами не предадут его.
Канарис приказал Донаньи позвонить Йозефу Мюллеру и немедленно вызвать его в штаб абвера. Тот приехал из Мюнхена в Берлин и сразу же направился на квартиру Ханса Остера. Остер вкратце рассказал ему о содержании доклада — было ясно, оба заговорщика, мягко выражаясь, «по уши в чернилах»[424]. Мюллер отправился в штаб абвера и встретился с Канарисом. Адмирал дал ему очень сложное задание: придумать историю, чтобы объяснить результаты расследования бюро Ф и защитить сотрудников абвера. К счастью, Мюллер обладал потрясающим талантом искажать истину, так что он идеально подходил для этой задачи.
Мюллер вылетел в Рим, переговорил с отцом Лейбером и другими своими контактами и придумал историю прикрытия. Агент разведки из подчиненных итальянского министра иностранных дел Галеаццо Чиано (зятя Бенито Муссолини) вытянул информацию о западном наступлении у ничего не подозревающего подчиненного немецкого министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа… Этот агент передал информацию жене высокопоставленного дипломата, бельгийке по происхождению… Та сообщила священнику Ватикана, тоже бельгийцу (слава богу, он только что отбыл в длительную миссию в Конго)… Ну а священник передал информацию бельгийскому послу в Ватикане, который немедленно уведомил свое правительство в Брюсселе.
Увы, запутанная история никак не объясняла, откуда о дате вторжения узнали майор Сас и голландское правительство. Однако Канарис решил, эта версия удовлетворит Гитлера, который уже был весьма доволен действиями диверсантов и агентов абвера по обеспечению западного наступления. Кризис удалось предотвратить.
Но было одно осложнение.
Подполковник Иоахим Роледер в абвере отвечал за контрразведку, но не был связан с заговорщиками. Он узнал о «коричневой птице» и решил действовать самостоятельно. Роледер отправил в Рим собственного оперативника для сбора информации. За несколько недель Роледер составил доклад под кодовым названием «Пальмовая ветвь»[425]. Он вычислил предателей — Ханса Остера и Йозефа Мюллера.
Будучи полностью уверенным в своих выводах, Роледер явился в кабинет Остера. Между ними произошел очень жаркий разговор, который закончился в кабинете Канариса. Адмирал сказал Роледеру, что его информация «неубедительна», но он все же рассмотрит доклад. Через три дня он приказал Роледеру заняться другими делами и забыть о «Пальмовой ветви». Еще один кризис был предотвращен.
Но тут возникло еще одно осложнение.
Подполковник Эрих Прук сотрудничал с разведывательным отделением абвера в Норвегии. Три месяца до вторжения он работал под прикрытием в немецком посольстве в Осло, собирал информацию о готовности норвежской армии и состоянии прибрежных оборонительных укреплений. По личной инициативе он в первые дни нацистской оккупации составил доклад о жестокостях, творимых в Норвегии гестапо и СД.
Этот доклад обеспокоил Канариса, которому не хотелось конфликтов с СС и со своим противником и соперником Генрихом Гиммлером. Он решил, что Прук серьезно нарушил протокол. Одиннадцатого июня генерал вызвал его в штаб абвера, чтобы все обсудить. В Берлине Прук услышал разговоры о расследовании Роледера и неосторожно поделился информацией со своей женой Кете, которая (без ведома мужа) написала письмо адмиралу Канарису. В нем она обвиняла в государственной измене неизвестного офицера СС, Ханса Остера, Йозефа Мюллера и Ганса фон Донаньи.
Письмо взбесило Канариса — адмирал не терпел такого легкомыслия. Это было особенно опасно сейчас, когда ему еле-еле удалось погасить два пожара, вызванных «коричневыми птицами». Он знал, насколько безжалостна может быть система. Канарис написал Гиммлеру, сообщил, что Кете Прук сделала некие «безумные» заявления в адрес СС и, по-видимому, нуждается в психиатрической помощи. Затем он заставил Прука уволиться из армии из-за поведения, недостойного офицера.
Такое неожиданное и весьма нежелательное внимание имело последствия для штаба абвера. Канарис еще больше дистанцировался от Ханса Остера. Он приказал Остеру и Мюллеру прекратить совместную работу и оборвать связи в Ватикане. Одновременно он потребовал уничтожить все документы, связанные с неудачными попытками организации заговора в 1938 и 1939 годах. Но Ганс Донаньи не хотел уничтожать свои «Хроники позора». Они с Остером решили не подчиняться приказу адмирала и решили действовать за его спиной. Впоследствии они стали контактировать с майором Фридрихом Хайнцем, который должен был атаковать Рейхсканцелярию. Его сводный брат был председателем совета директоров Прусского государственного банка, и эти связи очень пригодились. Донаньи сложил свои «Хроники» в коробку, а Хайнц отнес ее в хранилище банка в центре Берлина.
С этого момента об убийстве Гитлера больше не говорили. Теперь речь шла не о свержении нацистского режима, а о противостоянии ему — как говорил Ханс Остер, нужно было «подсыпать песочка в механизм»[426].
32Города мертвых
Пресс-секретарь Гитлера Отто Дитрих, который сопровождал железную немецкую армию, заявил: «Я был поражен тем, что сложнейшая, огромная кампания осуществляется с точностью часового механизма»[427].
Настала очередь Франции. Немецкие войска катком прошлись по стране, а мир с недоверчивым изумлением смотрел, как быстро был захвачен и оккупирован Париж. Четырнадцатого июня 1940 года немецкие танки победоносно прошли по Елисейским Полям. На Эйфелевой башне и Триумфальной арке развевались нацистские флаги. Более половины горожан ускользнули через заднюю дверь, когда немецкая армия ломилась с парадного входа. Улицы опустели, магазины закрылись. Корреспондент United Press отмечал: «Французская столица напоминает город мертвых»[428]. Торжествующая партийная газета Völkischer Beobachter воспользовалась случаем, чтобы в очередной раз плюнуть ядом в духе «Ку-клукс-клана»: «Париж был городом разврата и коррупции, демократии и капитализма, где евреев пускали ко двору, а негров — в салоны. Этот Париж никогда больше не возродится»[429].
Французский премьер-министр Поль Рейно с позором ушел в отставку. Его место занял маршал Филипп Петен, восьмидесятичетырехлетний герой Первой мировой войны. Семнадцатого июня около полудня Петен впервые обратился к нации по радио в качестве премьер-министра. Он подтвердил худшие опасения: «С тяжелым сердцем я сегодня должен сказать вам, что сопротивление следует прекратить»[430]. Переговоры о капитуляции уже велись.
В понедельник Дитрих Бонхёффер и Эберхард Бетге на пароме отбыли в Мемель. В этом городке на Балтийском побережье проходило совещание пасторов Исповедующей церкви. Вечером в Мемеле должна была состояться служба, поэтому друзья коротали время на веранде кафе, греясь на солнышке. В полдень ожил громкоговоритель. Йозеф Геббельс сообщил последние новости: маршал Петен только что признал поражение. Отныне Франция официально в руках Гитлера. Посетители кафе замолкли и замерли. А потом один за другим стали подниматься, взметая руки в нацистском приветствии. Все запели национальный гимн «Германия, Германия, превыше всего».
Бонхёфферу и Бетге стало неуютно, но им тоже пришлось встать. Бетге с ужасом смотрел, как его друг поднимает руку в нацистском приветствии. Бонхёффер наклонился к нему и прошептал: «Подними руку. Ты с ума сошел?»[431] Однако Бетге не мог пошевелиться. Когда они закончили обед и вышли из кафе, Бонхёффер объяснил свое поведение. Франция сдалась так быстро и легко, что это окончательно нарушило положение дел. Гитлер останется надолго. Военные не выступят против него. Война будет долгой. Чтобы не нарваться на неприятности, не попасть в тюрьму и остаться в живых, противникам режима нужно проявлять осторожность, а порой и следовать за нацистским большинством.
«Мы должны рисковать ради совершенно другого, — сказал он, — а не ради этого приветствия»[432].
Через четыре дня Германа Штюра, отказавшегося служить в армии по соображениям совести, казнили на гильотине в Берлине. Ему было сорок два года. Штюр, ветеран Первой мировой войны, имел докторскую степень по политологии и одно время сотрудничал с Международным братством примирения. Эту экуменическую антивоенную организацию создали британские и немецкие религиозные активисты[433]. В ноябре 1939-го Штюра приговорили к году заключения за отказ от службы. Согласно приговору, по отбытии срока он должен был пойти в армию в качестве чиновника или медика