В начале декабря 1940 года Ширер забронировал последний билет из аэропорта Темпельхоф. Больше никаких затемнений и бомбежек. Никаких нацистов. Он устремился к «свету и цивилизации».
Дитрих Бонхёффер чувствовал, что удавка на его шее сжимается, но принял решение остаться в Германии. Он обратился к Гансу фон Донаньи и признал, что как бы дико это ни звучало, но работа в абвере имеет практический смысл. Либо это, либо призыв в действующую армию, а пастор Бонхёффер не собирался становиться рядовым Бонхёффером. Вильгельм Канарис нашел ему место. Поскольку Бонхёффер не мог выступать публично и свободно передвигаться, его переезд должно было одобрить гестапо. Полиция решила убедиться, что он более не занимается «подрывной» деятельностью. Эти проблемы решали Донаньи и Остер, а Бонхёффер летом и осенью 1940 года старался не привлекать к себе лишнего внимания. Он не стал публично высказываться об «убийствах милосердия». Сентябрь и октябрь он провел в загородном поместье Рут фон Кляйст-Ретцов.
На вопрос, почему он хочет пригласить пастора Бонхёффера в абвер, у Остера был готов ответ: «Военная разведка сотрудничает со всеми, даже с коммунистами и евреями. Почему бы и не с членами Исповедующей церкви?»[465]
Остер и Донаньи всячески пытались представить Бонхёффера как исключительно полезное для абвера приобретение. Они собирались использовать его в качестве гражданского агента — V‐Mann, то есть человека, который собирает разведывательную информацию в Европе, не занимаясь делами «плаща и кинжала»[466]. Бонхёффер был приписан к мюнхенскому отделению, так что гестапо не приходилось беспокоиться об его участии в берлинской политике.
Цена оказалась справедливой: Бонхёффера не призвали в армию. Управляющий совет братства Исповедующей церкви пытался помочь. Ему предоставили отпуск с сохранением минимальной зарплаты, чтобы он мог продолжить «теологическую деятельность», то есть работу над книгой по этике, одновременно исполняя определенные военные обязанности. Сестра и зять Бонхёффера, эмигрируя в Британию, оставили в Германии открытый банковский счет. Теперь Лейбхольцы дали Дитриху разрешение пользоваться этими средствами. Если денег из этих двух источников будет недостаточно, гражданский лидер заговора Карл Гёрделер был готов ежемесячно выплачивать 500 рейхсмарок на жалованье V-Mann[467]Бонхёффера.
Эберхард Бетге также изо всех сил пытался избежать призыва. В сентябре 1940 года он начал работать в миссии Госснера в Берлине. Это независимое миссионерское общество занималось проектами в Индии, но поддерживало тесные связи с Исповедующей церковью. Именно в миссии Госснера располагалась первая семинария Исповедующей церкви. Новая работа дала Бетге освобождение от призыва, и он скоро настолько освоился в Берлине, что переехал в дом Паулы и Карла Бонхёфферов, поселившись в той же комнате, где во время визитов в Берлин останавливался их младший сын.
Дитрих оказался в Берлине проездом в конце октября. Вместе с Донаньи он ехал в Мюнхен, где его должны были представить узкому кругу сотрудников абвера, в том числе Йозефу Мюллеру и начальнику отделения Вильгельму Шмидхуберу, капитану-резервисту вермахта. Шмидхубер слыл человеком предприимчивым: он вложил деньги в несколько пивоварен, был почетным консулом Португалии. Впрочем, полковник Остер считал его «пройдохой», за плечами которого было немало «сомнительных сделок»[468].
Встреча со Шмидхубером и другими сотрудниками прошла хорошо. Бонхёффер окончательно закрепился на новом месте, зарегистрировавшись в мюнхенской полиции. В качестве адреса он назвал адрес своей тети, Кристины фон Калькрейт. Теперь нужно было дождаться, когда мюнхенский военкомат и гестапо окончательно освободят его от призыва и снимут ограничения на передвижения. На это потребовалось время. А пока что Мюллер познакомил его с аббатом Ангелюсом Купфером из бенедиктинского аббатства в Эттале. Этот баварский городок располагался в 80,5 километра к югу от Мюнхена в предгорьях Альп. Купфер и его монахи были решительно настроены против Гитлера. Они пригласили Бонхёффера пожить в монастыре[469]. Он приехал в середине ноября и быстро оценил одиночество (здесь можно было спокойно читать «Дон Кихота» и «Братьев Карамазовых»), духовное братство — и темное пиво, которое монахи варили в свободное время[470].
К пастору приезжали гости — Кристина и Ганс фон Донаньи с детьми, Бетге, Шмидхубер, Мюллер и отец Роберт Лейбер из Рима. Увы, к концу февраля 1941 года Бонхёфферу пришлось вернуться в реальный мир. Он получил официальное освобождение от военной службы. С помощью адмирала Канариса пастор преодолел все препоны нацистской бюрократии и официально стал V-Mann. Его ожидало первое задание абвера.
Абвер был нужен Бонхёфферу гораздо больше, чем он сам заговорщикам внутри ведомства. И все же отношения нельзя назвать абсолютно односторонними. Заговорщики все еще мечтали о поддержке британского правительства, но теперь, когда страны находились в состоянии войны и агенты СС, притворяясь офицерами-антифашистами, похитили двух британских агентов в Венло, эта перспектива становилась все более призрачной.
Заговорщики надеялись, что Бонхёффер поможет преодолеть недоверие, используя свои международные связи и близкую дружбу с британским епископом Джорджем Беллом. 24 февраля Остер и Донаньи отправили Бонхёффера в Швейцарию, чтобы начать процесс и показать, что немецкое сопротивление все еще активно. Оружия ему не дали, путешествовал он под своим именем, но риск от этого не становился меньше. Переговоры, которые ему предстояло вести в Швейцарии, в Германии считались бы государственной изменой.
Пастор отсутствовал месяц. В Базеле Бонхёффер несколько раз встречался со своим старым наставником Карлом Бартом, который хотел понять причины его решения поступить на работу в абвер. Дважды встречался с президентом Швейцарской федерации протестантских церквей Альфонсом Кёхлином. В Цюрихе он увиделся с Фридрихом Зигмунд-Шульце, немецким эмигрантом, имевшим связи с Карлом Гёрделером. Кроме того, он встретился с бывшим однокашником по Объединенной теологической семинарии Эрвином Сутцем. Полный оптимизма Бонхёффер сказал ему: «На это можно положиться. Мы свергнем Гитлера!»[471]
Во время поездок Бонхёффер мог не опасаться, что гестапо будет читать его почту. Он написал епископу Беллу («Мои мысли почти всегда с Вами и Вашими соотечественниками-христианами… Когда мы снова увидимся? Бог знает…») и сестре Сабине («Не можешь представить, как радостно мне иметь возможность написать тебе лично после… всего, что вы пережили за последний год»).
Самой важной частью поездки стал визит в Женеву, где располагался Всемирный совет церквей. Бонхёффер провел неделю с генеральным секретарем Виллемом Виссер’т Хоофтом, богословом Нидерландской реформаторской церкви, принимавшим активное участие в экуменическом движении и сопротивления нацизму. С помощью сотрудников Всемирного совета был составлен документ «Некоторые соображения касательно послевоенного устройства». Документ призывал Церкви играть более важную миротворческую роль в таких странах, как Германия, Франция и Италия. Целый день они обсуждали проблему еврейских беженцев и известия из оккупированной Франции.
Виссер’т Хоофт и Бонхёффер почти десять лет бывали на одних и тех же экуменических конференциях, хорошо знали друг друга, но лично встречались лишь однажды[472]. В конце марта 1939 года оба оказались в Лондоне, и Бонхёффер решил познакомиться через епископа Белла[473]. Они недолго побеседовали на вокзале Паддингтон. В то время Бонхёффер думал об отъезде из Германии, чтобы избежать призыва. К Виссер’т Хоофту он относился с глубоким уважением и хотел получить его совет в этой сложной ситуации.
Тогда Бонхёффер решил поехать в Нью-Йорк и почти сразу же вернулся в Берлин. Встретившись с ним в Швейцарии спустя два года, Виссер’т Хоофт с радостью узнал, что политические взгляды пастора и отношение к Гитлеру не изменились. Беллу он сказал, что находит это «замечательным», учитывая, что Бонхёффер живет в такой замкнутой и репрессивной стране[474].
Конечно, в Германии проявлять негативное отношение к нацизму было опасно. Когда 24 марта 1941 года Бонхёффер вернулся из Швейцарии, его ожидало письмо от Вильгельма Иде, президента Палаты по литературе — подразделения цензурной Палаты культуры, находившейся под контролем Геббельса.
Пастору Бонхёфферу уже было запрещено выступать публично, но в письме говорилось, что теперь ему «запрещена и любая писательская деятельность»[475]. Этого следовало ожидать. Несколько месяцев назад было объявлено, что все богословы, чтобы публиковать свои труды в Германии, должны присоединиться к Палате по литературе. Бонхёффер заполнил все документы, прося либо принять его, либо сделать исключение и позволить и дальше писать самостоятельно. Обе просьбы были отклонены.
Вот таким было его макабрическое существование. Как V-Mann абвера он мог представлять интересы государства за рубежом. Как частному лицу ему было запрещено выступать и печататься. Господин Иде писал, что это объясняется «отсутствием доказательств политической благонадежности»[476].
35Печальные обстоятельства
Бонхёффер пробыл в Германии всего неделю, когда Гитлер еще больше усугубил его страдания. Тридцатого марта в Рейхсканцелярии собралось двести офицеров вермахта. Фюрер выступил перед ними с очередной двухчасовой речью, в которой сообщил о новой директиве: в декабре он отдал своим ведущим военным советникам приказ «сокрушить Советскую Россию в ходе быстрой кампании»