Первой отправилась Шарлотта Фриденталь. Ей было проще — она получила швейцарскую визу год назад, и подавать новое прошение было не нужно. Ее виза истекала 5 сентября 1942 года. Вечером 4 сентября Шарлотта собирала вещи и уже хотела срезать желтую звезду с пальто, но тут в групповой дом, куда ее отправили как еврейку, пришел Ганс фон Донаньи. Он сказал, что лучше путешествовать со звездой — во избежание возможных проблем[522]. Фриденталь послушалась совета.
Шарлотта отправлялась с вокзала Анхальтер, одного из самых оживленных вокзалов Берлина. Отсюда среди прочего отправлялись депортационные поезда. Фриденталь знала, что, сложись ее жизнь иначе, она поехала бы не в Базель, а в один из лагерей смерти. Ощутив вкус свободы, она заняла место в одном из незанятых спальных купе, предназначенных только для арийцев. Она свернула пальто так, чтобы было не видно желтой звезды, и подложила его под голову как подушку.
Поезду предстояло преодолеть порядка 800 километров. Последняя проверка документов в Германии была на станции Вайль-ам-Рейн. Сердце Шарлотты тревожно билось.
Когда поезд прибыл в Базель, солнце уже встало. Начался новый день. Шарлотта направилась к паспортному контролю, и тут двое работников вокзала заметили звезду на ее пальто. «Можете снять звезду, — с улыбкой сказал один из них. — Вам повезло!» В Швейцарии носить желтые звезды не требовалось[523].
Остальные семьи в рамках «Операции 7» прибыли в Базель 29 сентября. Только взрослая дочь Фрица Арнольда задержалась до декабря. Арнольд пришел в штаб абвера, чтобы поблагодарить Вильгельма Канариса за все, что он сделал. С Гансом фон Донаньи все сердечно распрощались на вокзале. Впрочем, он сделал вид, что все так, как должно быть. «Я лишь исполнил свой долг, — сказал Донаньи, — свой долг перед Германией»[524].
Агент абвера сопровождал двенадцать евреев до Базеля, чтобы все прошло нормально. Поездка прошла спокойно, но отъезд был связан с трагедией. Швейцария отказывалась принимать иммигрантов преклонного возраста, поэтому восьмидесятилетней теще Юлиуса Флисса, матери и теще Фрица Арнольда пришлось остаться в Германии[525]. А вот для депортации возраст значения не имел. Все три пожилые женщины получили уведомление о депортации.
Накануне отъезда группы «Операции 7» из Берлина были арестованы горничная Флисса, еврейка, и его сестра Грета. Их отправили в концлагерь. Адольф Эйхман и гестапо посылали Канарису и Донаньи недвусмысленный сигнал: задача немецкого правительства — убивать евреев, а не спасать их.
39Война и любовь
Изначально в «Операции 7» Дитрих Бонхёффер играл вспомогательную роль, поскольку на четыре месяца слег с пневмонией. Он лечился в родительском доме в Берлине, а позже в загородном поместье Рут фон Кляйст-Ретцов в Кляйн-Кроссине. Во время болезни он немного писал — и много волновался. А вдруг он потеряет защиту абвера из-за эскалации войны?[526]
Опыт семинаристов Финкенвальде, которых призвали и отправили воевать в Советскую Россию, добавлял тревоги. В феврале 1942 года Бонхёффер получил два откровенных письма от бывших студентов. Эрих Клаппрот писал, что из его подразделения в сто пятьдесять человек в живых остались лишь сорок[527]. Им приходилось воевать в жуткие морозы — температура опускалась ниже тридцати градусов. Одежда примерзала к телу. «Много дней мы не могли даже помыть рук. От мертвых тел мы шли есть, а потом снова брались за оружие». Во втором письме была описана еще более жуткая картина: моральное разложение затронуло даже самых благочестивых. «В середине января нашему подразделению пришлось за день расстрелять пятьдесят военнопленных, потому что мы были на марше и не могли вести их с собой, — писал Эрвин Сандерс. — Женщин и детей подозревали в снабжении партизан продовольствием. Мы расстреляли их. От этих людей нужно было избавиться, чтобы не рисковать жизнями немецких солдат… За последние три недели нам пришлось сжечь много деревень… Но при всем этом остается чудесным утешением знать, что Христос присутствует повсюду в Своей прощающей любви»[528].
Из России Клаппрот и Сандерс не вернулись. Они погибли в том же году.
Когда Бонхёффер выздоровел, зять вновь привлек его к работе в абвере. Сложная ситуация складывалась в оккупированной Норвегии. В феврале нацисты поставили во главе государства своего человека, Видкуна Квислинга. Квислинг уничтожил независимость церквей и создал свой вариант гитлерюгенда. В знак протеста уволились тысяча учителей, а также все семь лютеранских епископов. Через три дня был арестован лютеранский епископ Осло, Эйвинд Бергграв.
Десятого апреля Донаньи послал в Норвегию Бонхёффера и фон Мольтке. Официально они должны были проверить, насколько опасны гражданские беспорядки для оккупантов и поддержания порядка в стране. В действительности же задачей Бонхёффера и Мольтке было оказать моральную поддержку норвежскому сопротивлению и по возможности осторожно склонить немецкую армию и Видкуна Квислинга ослабить хватку. Помощь врагу всегда считалась преступлением, за которое положена смертная казнь. Бонхёффер эту опасность осознавал. Перед отъездом из Берлина он оставил Эберхарду Бетге письмо: «На всякий случай пишу, чтобы ты знал: я хочу, чтобы ты когда-нибудь унаследовал мои книги, музыкальные инструменты и картины»[529].
Бонхёффер и Мольтке провели в Осло четыре дня. Не испытывая недостатка в деньгах, они остановились в роскошном Гранд-отеле, где ежегодно проводился банкет по случаю вручения Нобелевской премии мира. Представители норвежского сопротивления им понравились — небольшая группа пасторов вели с ними разговоры о политике до половины первого ночи. Бонхёффер советовал твердо стоять на своем и не уступать — лидерам Немецкой церкви этого сделать не удалось. Мольтке встречался с военными и гражданскими членами нацистского правительства. Он обедал с генералом Николаусом фон Фалькенхорстом, который спланировал и осуществил вторжение в Норвегию и оставался командующим немецкими войсками в этой стране. Именно он отвечал за контроль над населением. «Ужасная работа, — писал Мольтке жене. — Он не способен слушать, его речь — это всегда монолог. Он рассказывает дурацкие истории и поразительно глуп»[530].
Мольтке сообщил Фрейе, что миссия увенчалась успехом, «как в официальной, так и в неофициальной части»[531]. Отчасти успех объяснялся простым совпадением. Когда Мольтке и Бонхёффер были в Осло, Генрих Гиммлер приказал освободить епископа Бергграва из тюрьмы и перевести под домашний арест. Величайшим разочарованием стало то, что спутники не сумели поладить между собой, хотя оба были истинными христианами и антифашистами. Мольтке находил Бонхёффера скучным, Бонхёффер считал, что расходится с Мольтке по фундаментальным политическим вопросам[532]. Интересно, что самым непоколебимым пацифистом был юрист, а не проповедник. Мольтке все еще был против любых планов убийства Гитлера.
Чтобы оправдать свое нахождение в рядах абвера, Бонхёфферу приходилось собирать разведывательную информацию за пределами Германии — вернее, имитировать бурную деятельность. Через три недели после возвращения из Норвегии он вновь отправился в Швейцарию, хотя особой нужды в этом не было. В Цюрихе он встретился с Альфонсом Кёхлином и обсудил логистику «Операции 7». Восемь дней он провел в гостинице на Женевском озере, читая гранки последней книги Карла Барта — 899-страничное дополнение к его серии «Догматика Церкви». Двадцать пятого мая он посетил Барта в Базеле. Они слушали Би-би-си, когда передали новость о том, что Россия и Британия собираются подписать соглашение об отказе о проведении сепаратных мирных переговоров с Германией. Так Гитлер не сможет вбить клин между союзниками. «Что ж, — сказал Бонхёффер Барту, — теперь все кончено»[533].
Проведя две недели в Швейцарии, пастор вернулся в Берлин. Через день пришло известие о гибели Рейнхарда Гейдриха. Главе службы безопасности и автору «окончательного решения еврейского вопроса» было тридцать восемь лет. Временный правитель Богемии и Моравии — регионов бывшей Чехословакии, жестокий нацист, он быстро заслужил прозвище Пражский Мясник. Двадцать седьмого мая небольшая группа чешских борцов за свободу совместно с британскими диверсантами подстерегла его кабриолет «мерседес» и кинула ручную гранату. Граната взорвалась на заднем сиденье — и убила Мясника. В отместку за убийство Гейдриха нацисты расстреляли 1300 гражданских лиц и сровняли с землей соседний городок Лидице. Трудно сказать, почему адмирал Канарис отправился на похороны Гейдриха — из профессиональной преданности, личной симпатии или по иным причинам. Жене Гейдриха он отправил письмо: «Сегодня я потерял верного друга»[534].
Прошло всего трое суток с момента возвращения Бонхёффера в Берлин, а ему снова пришлось паковать вещи. Будучи в Швейцарии, он узнал, что епископ Джордж Белл отправился в Швецию с визитом доброй воли по поручению британского Министерства информации. Тридцать первого мая Белл собирался встретиться со шведскими богословами в Северном экуменическом институте чуть севернее Стокгольма.
Упускать такую возможность было нельзя. Член британской палаты лордов, с симпатией относящийся к немецким заговорщикам, прибыл с длительным визитом в нейтральную страну. Бонхёффер сообщил о визите Белла Донаньи и Остеру. Те велели ему немедленно садиться в самолет и убедить своего старого друга оказать поддержку заговору. Получать визу по обычным каналам времени не было, поэтому друг Хельмута фон Мольтке, Адам фон Тротт, работавший в Министерстве иностранных дел, сделал Бонхёфферу документы дипломатического курьера: «Носитель данного документа, господин Бонхёффер, отправляется в Стокгольм 30 мая 1942 года с официальными документами и багажом Министерства иностранных дел. Вышеупомянутому Бонхёфферу необходимо предоставить все необходимое для данной поездки»