Двадцать третьего марта 1943 года Шмидт написал Марге очередное письмо: «Трижды или четырежды в неделю я оказываюсь на краю бездны и хотя заставляю себя спокойно смотреть вниз, но ожидаю малого толчка, который отправит меня в свободное падение»[623]. Через двенадцать дней он перестал играть на своем воображаемом рояле. В воскресенье, 4 апреля, охранник подошел к его камере, остановился — и на этот раз отпер дверь. А вот и запоздалый толчок.
Охранник перевел Шмидта в камеру смертников. Ночь с ним провел пастор Пёльхау. Шмидт съел половину куска хлеба, а вторую отдал пастору. Тот спрятал хлеб в пиджаке вместе с прощальным письмом Марге Дитрих: «Это наш свадебный завтрак. Съешь его, как съел я… А потом живи своей жизнью и держись за нее обеими руками!»[624]
На рассвете 5 апреля палач уложил Альфреда Шмидта на гильотину. Через несколько секунд Шмидт уже летел в бездну.
В день казни Шмидта в половине первого Ганс фон Донаньи встретился с Хельмутом фон Мольтке. Встреча проходила в кабинете Мольтке в штабе абвера. Он получил важную информацию: Донаньи могут арестовать в любое время. Это известие противоречило другому: всего несколько дней назад глава юридического отдела верховного командования Рудольф Леман заверил адмирала Канариса, что никаких арестов в абвере не планируется.
Но слухи множились, и Донаньи решил подстраховаться. В его кабинете хранились тридцать тысяч рейхсмарок, предназначавшихся для совета Исповедующей церкви. Он забрал деньги из сейфа и спрятал дома. Кроме того, он, Бонхёффер и Остер написали подложные письма. Эти письма должны были создать впечатление, что Бонхёффер решил поступить на службу в абвер давно, и его решение никак не связано с призывом в армию. В одном фальшивом письме к Донаньи, датированном 4 ноября 1940 года, Бонхёффер писал, что его международные контакты с епископом Беллом и другими деятелями Церкви могут быть полезны «для получения надежной информации о зарубежных странах»[625]. К великому облегчению Донаньи, майор Фридрих Хайнц нашел надежное место для «Хроник позора»: отныне они лежали в сейфе на военной базе Цоссен, попасть куда было непросто[626].
Донаньи повезло — он успел. Источники Хельмута фон Мольтке оказались более надежными, чем у главы юридического отдела. После разговора с Мольтке Донаньи вернулся в свой кабинет. А ближе к вечеру в штаб абвера явились полковник Манфред Рёдер и следователь гестапо Франц Зондереггер. С ордером на арест.
Копии доклада Зондереггера о подозрительной активности абвера легли на стол Генриха Гиммлера и фельдмаршала Вильгельма Кейтеля. Странные отношения Гиммлера с абвером можно было назвать любовью-ненавистью. Гиммлер вернул доклад с надписью: «Оставьте Канариса в покое. Я разберусь»[627]. Кейтель и подумать не мог, что потомственный военный, адмирал Канарис, способен на измену. Но обвинения были слишком серьезны, чтобы просто отмахнуться от них.
Третьего апреля с согласия Гиммлера военный суд официально поручил «дело о наличных средствах» судебному юристу Манфреду Рёдеру. Стало ясно, что следствие будет проведено тщательно, без уступок и симпатий — и без малейшего милосердия. Рёдеру чужды сантименты. Маниакальное честолюбие и верность долгу он продемонстрировал в январе, когда выступал обвинителем по делу члена «Красной капеллы». Восемнадцатилетнюю Лиану Берковиц, которая находилась на шестом месяце беременности, обвинили в расклейке антифашистских листовок[628]. Рёдер не только добился обвинительного приговора, но и потребовал смертной казни. Его требование удовлетворили. Теперь он с той же решимостью приступил к делу «Черной капеллы». И ему было плевать на их высокое положение в эшелонах власти.
Прибыв в штаб абвера, Рёдер попросил о встрече с Канарисом. Адмиралу он сообщил, что они с Зондереггером собираются арестовать майора Ганса фон Донаньи, которого подозревают в «нарушении валютного законодательства» и в других, более серьезных преступлениях. Визитеры предъявили ордер на обыск кабинета Донаньи, подписанный Кейтелем и Германом Герингом. Не желая, чтобы Рёдер обыскивал кабинеты его штаба без присмотра, Канарис пошел с ними. Штаб абвера был похож на лабиринт. Чтобы попасть к Донаньи, им пришлось пройти через кабинет генерала Остера. Поняв, что происходит, Остер вступился за друга и коллегу.
«Арестуйте и меня тоже, — заявил он, — потому что господин Донаньи не делал ничего, о чем я не знал»[629].
Рёдер не обратил внимания на его слова и прошествовал в соседний кабинет — в кабинет Донаньи. Он потребовал ключи от шкафа, Донаньи подчинился. Рёдер открыл шкаф, вынул несколько папок, и они с Зондереггером принялись изучать их содержимое. Остер наблюдал за ними. Он попытался за спиной протянуть левую руку и незаметно взять несколько листков со стола друга. Зондереггер заметил и перехватил бумаги. Рёдер приказал Остеру немедленно выйти.
Листки, которые Остер пытался забрать, были связаны с заговором. На них излагались идеи реструктуризации немецкого правительства без Адольфа Гитлера и нацистской партии. Рёдер и Зондереггер обнаружили и другие доказательства заговора: письмо Бонхёффера с просьбой помочь пастору Исповедующей церкви избежать призыва, детали депортации евреев из Германии, разрешение на поездку Бонхёффера и Йозефа Мюллера в Рим, где они сообщили своим контактам в Ватикане о попытках убийства Гитлера 13 и 21 марта.
Рёдер и Зондереггер два часа перебирали бумаги, а затем ушли, забрав некоторые документы — и Ганса фон Донаньи. Его поместили в Моабитскую тюрьму на Лертерштрассе в центре города. Там Донаньи держали под фальшивым именем. Затем Рёдер и Зондереггер отправились в дом Донаньи в Потсдаме и арестовали его жену. Кристину Донаньи отвезли в Шарлоттенбург, в женскую тюрьму. А в Мюнхене агенты гестапо перевернули весь дом и юридическую контору Йозефа Мюллера вверх дном и арестовали его, его жену и секретаря[630].
В тот день Дитрих Бонхёффер находился у родителей — несмотря на предполагаемую работу в мюнхенском отделении абвера, он проводил в Берлине очень много времени. Днем он позвонил сестре Кристине. На звонок ответил незнакомый мужской голос. Не сказав ни слова, Бонхёффер повесил трубку. Первая мысль: «Гестапо!» Вторая: «Я следующий!»
Он навел порядок в своей комнате и убедился, что у него нет никаких компрометирующих документов. Затем он отправился в соседний дом, чтобы обсудить ситуацию со Шлейхерами и их будущим зятем Эберхардом Бетге. Урсула мгновенно приготовила брату обед. Все знали, как ужасно кормят в тюрьмах. В четыре часа пришел Карл Бонхёффер. «Наверху в твоей комнате двое мужчин, — сказал он. — Они хотят поговорить с тобой»[631].
Манфред Рёдер и Франц Зондереггер разговаривали недолго. Им нечего было сказать. Они вывели пастора, усадили в машину и увезли.
Настала его очередь узнать цену благодати.
45Битва с драконом
Тюрьма Тегель занимала шесть с лишним гектаров в северной части Берлина[632]. В трех зданиях из красного кирпича, которые назывались просто корпус 1, корпус 2 и корпус 3, содержались около полутора тысяч военных и гражданских заключенных. В полутора километрах к западу находилось озеро Тегель. Всего в нескольких кварталах располагался военный завод Борзиг, где трудилось свыше 17 тысяч рабочих и заключенных. Они производили автоматы, пулеметы, мины, пушки… Башня, в которой располагалась управляющая компания, высотой 64 метра, была самой высокой постройкой в Берлине и отличным ориентиром для бомбардировщиков союзников.
Дитриха Бонхёффера поместили в корпус 3, в маленькую камеру на верхнем этаже. Большинство заключенных на четвертом этаже были приговорены к смерти и ожидали казни. Их жизнь отмерялась сутками. По ночам Бонхёффер не мог заснуть — слишком промозгло, а тюремные одеяла воняли так, что к ним было страшно прикоснуться. По утрам разносили завтрак — охранник швырял в камеру кусок хлеба.
Манфред Рёдер был убежден, что Бонхёффер — член «Черной капеллы», а потому планомерно превращал тюремное существование пастора в ад. Бонхёфферу запретили общаться с кем-либо. Охранники могли осыпать его проклятиями, как любого другого заключенного, но никогда не отвечали на его реплики. Книги, газеты и табак были под строжайшим запретом. Посещения и прогулки в тюремном дворе — тоже. В двери камеры был крошечный глазок, а дверь в узилище приоткрывалась дважды в сутки — чтобы швырнуть еду или вынести ведро. Пастору оставили только Библию.
В паре километров от тюрьмы Тегель то же самое происходило с Гансом фон Донаньи. В Моабитской тюрьме держали преимущественно военных. Донаньи был майором-резервистом. Йозефа Мюллера тоже привезли из Мюнхена в Моабит. Его жену и секретаря освободили. Кристина Донаньи находилась в тюрьме Шарлоттенбург — мужу о ее аресте не сообщили.
Все общение сводилось к допросам. Бонхёффера, Донаньи и Мюллера в наручниках приводили в военный суд. Допросы длились две недели. Следователи сосредоточились на Бонхёффере и Донаньи. Вместо физических пыток их подвергали психологическим — каверзные вопросы, обвинения, угрозы, запугивание и другие «классические» методы Рёдера. Зондереггер действовал чуть более тонко. Донаньи тайком писал в камере заметки, стараясь быть максимально осторожным в своих словах. «5 апреля — 6 дней в одиночке… 2 апреля Первый допрос. Кристель [так Донаньи называл жену] арестована!..16 апреля. Третий допрос. Дитрих арестован!..20 апреля Письмо Рёдеру… 21 апреля. Пятый допрос. Он не отпустит Кристель. Надуманные предлоги… 4 мая. Шестой допрос. Угрозы передать меня в гестапо, если продолжу молчать.