Операция под кодовым названием «Валькирия» постепенно обретала форму. Планы покушения уже были разработаны достаточно подробно. Капитан 9-го пехотного полка Аксель фон дем Бусше вызвался ликвидировать Гитлера даже ценой собственной жизни[739]. Фюрер любил «военные игрушки» и требовал, чтобы ему показывали новейшее оружие и прототипы военного снаряжения, прежде чем пустить их в массовое производство. Военные только что разработали новые шинели и вещмешки для зимней войны. Штауффенберг как начальник штаба генерала Ольбрихта мог сделать Бусше тем, кто продемонстрирует новую шинель Гитлеру. А сам Бусше планировал положить в карманы две гранаты. Демонстрация должна была состояться в «Волчьем логове» на Восточном фронте.
График Гитлера постоянно менялся, и точную дату показа все никак не могли назначить. Бусше уже собирался в «Волчье логово», но тут, 16 декабря, британские самолеты совершили очередной налет на Берлин. Они разбомбили железнодорожные пути — и вагоны с тоннами амуниции и боеприпасов. Погибли и образцы новых шинелей. Показ пришлось отменить. Покушение сорвалось, и капитан Бусше присоединился к своему полку на Восточном фронте. Через несколько недель он был тяжело ранен. Ему ампутировали правую ногу. На этом закончилась его военная карьера — и путь заговорщика.
Когда Ханса Остера в центре заговора сменил Штауффенберг, вся активная деятельность переместилась из абвера в верховное командование. Штауффенберг и генерал Ольбрихт выстроили разветвленную сеть, необходимую для подрыва правительства изнутри. Ольбрихт отвечал за набор резервной армии — «армии замещения». От него требовалось подготовить новых солдат, необходимых для пополнения регулярной армии. Кроме того, резервная армия должна была поддерживать порядок в случае погромов — миллионы людей, насильно согнанные на работу на немецких заводах и в полях, и узники концлагерей могли поднять настоящее восстание.
В 1942 году Ольбрихт разработал план привлечения резервистов к борьбе с внутренним кризисом — ту самую операцию «Валькирия». Заговор зрел летом и осенью 1943 года — именно тогда Ольбрихт и Штауффенберг вновь вернулись к «Валькирии», которая могла помочь заговорщикам получить контроль над страной после убийства Гитлера. Однако никто из них не мог отдать приказа о мобилизации. Этим правом был наделен лишь командующий резервом армий генерал Фридрих Фромм. Карьерный военный, он никак не мог решить, на чью сторону встать. Чтобы не зависеть от Фромма целиком и полностью (заговорщики были готовы арестовать его, если он не поддержит заговор), Ольбрихт и Штауффенберг переговорили со сторонниками заговора — раньше и сейчас. Один из ветеранов неудавшегося заговора 1938 года поддержал новые планы без раздумий. Дитрих Бонхёффер называл этого человека «дядей» — это был генерал Пауль фон Хазе, военный комендант Берлина.
Донаньи был рад услышать от друзей новости об антифашистском сопротивлении, но не мог избавиться от мыслей о так и не уничтоженных «Хрониках позора». Если Манфред Рёдер обнаружит материалы, новая попытка переворота сорвется, еще не начавшись. Книга покажет масштабы антигитлеровского заговора и раскроет имена участников. Зять Клауса Бонхёффера Юстус Дельбрюк тоже навестил Донаньи в госпитале Шарите. По просьбе Ганса он несколько месяцев назад переговорил с Остером, и тот заверил его, что все материалы находятся в безопасном месте. Ни тогда, ни сейчас этот ответ не удовлетворил Донаньи. Он снова просил Дельбрюка забрать «Хроники», где бы они ни находились, и сжечь. Материалы исключительно опасны, и обращаться с ними нужно с особой осторожностью, чтобы не пропал ни один листок.
«Каждая заметка, — сказал Донаньи, — это смертный приговор»[740].
Манфред Рёдер и Ганс фон Донаньи жили по разному времени. Рёдер стремился привлечь Донаньи и Бонхёффера к суду как можно быстрее, добиться двух смертных приговоров, а затем заняться «Черной капеллой». Донаньи был настроен куда пессимистичнее Бонхёффера. Ему хотелось избежать суда — он чувствовал, что вероятность смертного приговора очень высока. Почти все в Германии, кроме Адольфа Гитлера, знали, что война скоро будет проиграна. Донаньи хотел максимально отсрочить суд — он надеялся, что покушение на фюрера или победа союзников даруют свободу.
Замедлить процесс удалось, отстранив от дела Манфреда Рёдера. Вильгельм Канарис и Карл Зак убедили фельдмаршала Вильгельма Кейтеля сделать это. Донаньи написал жалобу на агрессивное поведение Рёдера в военный суд. Судебный юрист, друг Зака, составил еще одну жалобу: он писал, что Рёдер слишком часто похваляется на публике этим делом. Третью жалобу подал юрист абвера: Рёдер пренебрежительно и грубо отзывается о командовании абвера и называет военных разведчиков трусами, уклоняющимися от призыва. Донаньи заявил, что тоже слышал подобные высказывания.
Кейтель вообще не хотел затевать это дело, а новые драмы ему и подавно были не нужны. В результате Рёдера назначили судьей люфтваффе и перевели на военно-воздушную базу во Львов. К своим новым обязанностям Рёдер приступал 1 января 1944 года — до этого времени он должен был передать дела новому прокурору[741].
Канарис отчасти действовал в собственных интересах — ему требовалось отстранить Рёдера, чтобы тот не совал нос в дела абвера. Адмирал отправил в госпиталь Шарите к Донаньи генерала Александра фон Пфульштайна, главу формирования особого назначения «Бранденбург-800». Донаньи должен был рассказать, что конкретно говорил об абверовцах Рёдер. Услышанное так взбесило Пфульштайна, что в середине января он вылетел во Львов. Ворвавшись в кабинет судьи Рёдера, он взревел: «Это вы работали по делу Донаньи?!» Рёдер подтвердил[742].
«В ходе расследования вы заявили: „Спецформирование `Бранденбург-800` — это клуб уклонистов“!» Рёдер попытался возразить, но Пфульштайн не дал ему и слова сказать. «Я — командир „Бранденбурга“. Вы смертельно оскорбили моих людей. Я прибыл сюда от их имени. Вот мой ответ». С этими словами генерал дал Рёдеру пощечину, вышел из кабинета и улетел назад в Берлин.
Двадцать первого января к Гансу фон Донаньи в госпитале Шарите пришли незваные гости: два военных врача и судебный юрист Гельмут Кутцнер, сменивший Манфреда Рёдера[743]. В тот день Фердинанд Зауэрбрух не работал, а потому визитеры без труда смогли перевести Донаньи в военный госпиталь Бух на северной окраине города.
Донаньи был знаком с Кутцнером еще по работе в Министерстве юстиции. Он не считал его политически ангажированным. В личной беседе с Карлом Заком Кутцнер отметил, что дело о растрате средств абвера не заслуживает суда. И все же гарантий никто дать не мог. Франц Зондереггер тоже был аполитичен, но следствие вел как истинная ищейка. И он продолжал работать над этим делом. Кроме того, перед отъездом Рёдер договорился с главой психиатрического отделения госпиталя Шарите Максимилианом де Кринисом провести повторное обследование Донаньи. Де Кринис был гражданским членом СС и неофициальным консультантом программы стерилизации и уничтожении «врагов Рейха» Т-4[744]. Десятого февраля он уведомил службу безопасности, что, по его профессиональному мнению, заключенный Донаньи «в состоянии предстать перед судом»[745].
Хотя из мертвой хватки Рёдера вырваться удалось, Донаньи понимал, что опасность по-прежнему рядом. Доктор де Кринис был живым тому напоминанием: пускай в Германии нехватка продуктов и топлива, зато безумно амбициозных нацистов — с избытком.
53Последняя соломинка
Стамбул превратился в мировой центр шпионажа. Секреты стали главной валютой, и Эрих Вермерен считался богатым человеком. Двадцатичетырехлетний, с маленькими усиками, юрист, он работал в немецком консульстве как юридический консультант помощника военного атташе Пауля Леверкюна. Впрочем, это было лишь прикрытие — в действительности оба работали на абвер. Вермерен — агентом, Леверкюн — начальником стамбульского отделения, отвечавшим за разведку на Балканах и Ближнем Востоке[746].
Вермерен вырос в аристократической семье на севере Германии, близ побережья Балтийского моря. Сотрудник Министерства иностранных дел заговорщик Адам фон Тротт был его двоюродным братом. Жена Вермерена, графиня Элизабет фон Плеттенберг, выросла в аристократической семье близ Кёльна — ее полное имя звучало так: Минита Элизабет София Ида Мария Йозефа графиня фон Плеттенбург-Ленхаузен. Она была дальней родственницей политического карлика Франца фон Папена, который сейчас исполнял обязанности посла Германии в Турции. В 1941 году Вермерен окончил юридический факультет университета. Он свободно говорил по-английски, поэтому в армии его привлекли к работе в лагерях для военнопленных. Осенью 1942 года благодаря помощи Тротта Вермерен поступил на работу в абвер и накануне Рождества отправился в Стамбул к Леверкюну, давнему другу его отца[747].
Несмотря на должность и происхождение, в Германии Вермерену было некомфортно. В четырнадцать лет он вступил в гитлерюгенд, но спустя всего год Эриха исключили — он никак не поддавался идеологической обработке[748]. Прошло почти десять лет, но он по-прежнему слыл белой вороной. И он, и его жена были убежденными католиками и ярыми антифашистами. Элизабет высказывалась более публично. У нее были связи в католическом сопротивлении. Гестапо допрашивало ее более двадцати раз — ее периодически брали под наблюдение. Как убежденные христиане, Вермерены решили, что оставаться в Германии более нельзя. Но для отъезда им требовалась помощь, особенно учитывая, что за Элизабет пристально следили. Эрих знал, что может выгодно разыграть свои знания об абвере. Он стал искать контакты в британской разведке, и к январю 1944 года сумел связаться с шефом стамбульского отделения MI6, Николасом Эллиоттом