. Канарис не верил в успех. Поскольку сам он в заговоре не участвовал, то предпочел безопасный выход. Он отправил Гитлеру телеграмму по поручению своего штаба. В ней адмирал поздравлял фюрера с тем, что ему вновь удалось избежать смерти.
Лишь немногие заговорщики продолжали действовать по плану «Валькирия». Генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель в Париже арестовал 1200 солдат СС. Генерал Пауль фон Хазе в Берлине вывел из пригорода дивизию «Великая Германия». Командиру дивизии, майору Отто Ремеру, он приказал охранять здание службы безопасности и все правительственные здания на Вильгельмштрассе. Затем Ремеру было приказано арестовать Йозефа Геббельса в Министерстве пропаганды. Этого не произошло. Геббельс перехитрил Хазе: он связал майора Ремера с Адольфом Гитлером по телефону, и тот быстро убедил его не выполнять приказ. К семи часам дивизия сняла все блокпосты на дорогах.
Примерно через час фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен наконец-то появился в Бендлер-блоке. Беспорядок и хаос ему не понравились. «Положение пиковое», — пробормотал Вицлебен[799]. Последовал раздраженный разговор с Беком и Штауффенбергом. Фельдмаршал так разъярился, что все бросил и уехал домой.
Когда стемнело, войска СС окружили Бендлер-блок и осветили здание прожекторами. Генерал Ольбрихт гадал, есть ли еще хоть какой-то способ «отыграть все назад»[800]. Лейтенант Гефтен начал сжигать документы. Младшие офицеры запаниковали и принялись стрелять в вышестоящих. Штауффенберг был ранен в левую руку, прежде чем порядок был восстановлен.
К десяти часам заговорщики поняли, что надежды не осталось. Генерал Фромм быстро вернул себе командование и сразу же постарался уничтожить всех, кто мог связать его с неудачным заговором. Людвигу Беку позволили покончить с собой. Старый солдат взял пистолет и выстрелил себе в голову. Дважды. Ни один из выстрелов не оказался смертельным. Пришлось вызывать кого-то из гвардейского батальона, чтобы тот положил конец страданиям генерала выстрелом милосердия.
Фромм провел импровизированный суд над Штауффенбергом, Гефтеном, Ольбрихтом и Квирнхаймом — «от имени фюрера». Это было скорее вынесение приговора, нежели настоящее судебное разбирательство. Фромм объявил всех четырех виновными в государственной измене и приговорил к смерти[801]. Около полуночи их вывели во двор и расстреляли по одному. Перед смертью Клаус фон Штауффенберг выкрикнул: «Да здравствует священная Германия!» Это был заключительный аккорд «Черной капеллы»[802].
В семь вечера немецкие радиостанции выпустили в эфир программу под названием «Истребление крыс», в которой говорилось о покушении на Гитлера. Остальное время было заполнено торжественной музыкой. В час ночи в эфир вышел Гитлер и произнес шестиминутную речь — как писала The New York Times, «он буквально визжал от маниакальной ярости»[803].
Он заявил, что «ничтожная кучка тщеславных, бессовестных и преступно недальновидных офицеров вступили в заговор с целью устранить меня. Бомба, подложенная полковником графом фон Штауффенбергом, взорвалась всего в двух метрах от меня»[804]. Как и раньше, Гитлер объяснил свое спасение чудом: «Я вижу волю Провидения, которое велит мне завершить дело всей моей жизни, и я его завершу!»
Он уже вынашивал планы мести. Это покушение «не знало равных в немецкой истории». Его совершила «ничтожная, жалкая клика преступных элементов, которую мы истребим с корнем».
Лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф, адъютант Хеннинга Трескова, слушал речь Гитлера по радио в штабе 2-й армии на северо-востоке Польши близ белорусской границы. Упоминание имени Штауффенберга заставило его разбудить генерал-майора. Если Гитлер знает о роли Штауффенберга, то скоро станет известно обо всех других. На неудачный заговор Гитлер отреагирует «безжалостно».
Дела были катастрофически плохи. Тресков и Шлабрендорф обсудили ситуацию. Оба были еще молоды — сорок три и тридцать семь, у обоих семьи и дети. Приняв участие в заговоре 20 июля, они подвергли себя огромному риску, но, как сказал Тресков, «никто из нас не имеет права сетовать, что пришлось умереть… Нравственная ценность человека начинается только с готовности отдать жизнь за свои убеждения»[805]. Генерала пугали лишь пытки после ареста — а вдруг он назовет имена других заговорщиков?
Тем же утром генерал-майор Хеннинг фон Тресков приказал шоферу отвезти его на линию фронта — на несколько миль к востоку. Он вышел из машины и один пошел по полю в направлении советских войск. Потом он остановился и несколько раз выстрелил в воздух из пистолета. А потом достал из кармана гранату, выдернул чеку — и поднес к голове.
58Одна неделя
Как все заключенные Тегеля, ночью, когда Гитлер обращался к нации, Дитрих Бонхёффер спал. Новости он узнал позже, тайно слушая Би-би-си в тюремном лазарете. Неудачный заговор был самым худшим, что только можно представить. Опасность для Бонхёффера и Донаньи резко возрастала — их дела могли связать с неудачной попыткой покушения. Пастор бросился писать письмо — Эберхарду Бетге, а не своей невесте.
За последний год, писал Бонхёффер, он понял, что ошибался, думая, что «можно обрести веру, пытаясь вести благочестивую жизнь»[806]. Истинная вера — это результат полного погружения в реальный мир, отказа от эго и амбиций во имя «глубокого переживания обязанностей, проблем, успехов и неудач, опытов и сложностей жизни». И сейчас он должен полагаться на веру сильнее, чем когда бы то ни было, хотя и находится в страшном и мрачном месте.
«Пусть Бог в милосердии Своем проведет нас через эти времена, — добавлял пастор, — но больше всего я надеюсь, что Он приведет нас к Себе».
Проблемы и сложности, созданные с неудавшимся покушением, возникли очень быстро. Заговорщики оказались в эпицентре урагана. Некоторых арестовали еще до ночного выступления Гитлера по радио — в первую очередь генералов Пауля фон Хазе и Эриха Фельгибеля, лейтенантов Петера Йорка и Бертольда Штауффенберга и потрясенного генерала Фридриха Фромма. На следующий день Гиммлер приказал службе безопасности сформировать специальную комиссию по делу 20 июля 1944 года. Вскоре над расследованием трудились уже четыреста человек. Гитлер заявил, что всех обвиняемых необходимо лишить званий и изгнать из армии, а значит, передать в руки гестапо и народного суда Роланда Фрейслера.
Комиссия по делу 20 июля работала быстро. В штабе резервной армии был найден список заговорщиков, где среди прочих фигурировал Ханс Остер. Его арестовали 21 июля вместе с фельдмаршалом Эрвином фон Вицлебеном. Полковник Георг Хансен, который какое-то время возглавлял абвер после отставки Вильгельма Канариса, был арестован 22 июля. Он сразу же сделал письменное заявление: «Я считаю Канариса духовным основателем и вдохновителем движения Сопротивления, что и привело к событиям 20 июля»[807].
Майор СС Вальтер Шелленберг, который знал Канариса много лет, арестовал адмирала в его собственном доме 23 июля[808]. «Очень жаль, что мы прощаемся подобным образом», — сказал Канарис[809]. Шелленберг был готов на несколько минут отвернуться, если адмирал захочет скрыться от гестапо. Канарис предложение отклонил, добавив, что и совершать самоубийство не собирается. Его поместили в маленькую тюрьму-крепость за штабом гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, где в одной из маленьких камер уже сидел Ханс Остер. Канариса, как и Остера, постоянно держали в наручниках. Адмирала подвергли и другой пытке — в его камере постоянно горел свет[810].
В день ареста Канариса перед тяжелым выбором стоял генерал Эдуард Вагнер. Он предоставил Штауффенбергу самолет и пилота. Кроме того, он часто беседовал с Вицлебеном о ходе заговора. Он знал, что гестапо или СС скоро придут и за ним тоже. Эта мысль была невыносима. Примерно в полдень Вагнер застрелился в своем кабинете на военной базе Цоссен.
Через неделю после взрыва в «Волчьем логове» Сусанна Бонхёффер ехала на велосипеде через весь Берлин в тюрьму Тегель. К багажнику был прикреплен небольшой портфель. Она была младшей в семье — на три года младше Дитриха. Сусанна вышла замуж за университетского приятеля старшего брата, пастора Вальтера Дресса. Посещения в Тегеле были ограниченны, и, хотя после ареста брата уже прошло больше года, Сусанна виделась с ним всего пару раз. В тюрьму она чаще всего приезжала, чтобы забрать грязную одежду Дитриха и передать ему чистую, продукты, сигареты и книги с тайными сообщениями.
Она оставила велосипед на тюремном дворе, вошла в зал ожидания, передала охраннику все, что лежало в портфеле, забрала белье в стирку и пустые коробки для следующих передач и вышла во двор[811]. Когда она уже отстегивала свой велосипед от стойки, открылась дверь, и во двор вышел Дитрих вместе с охранником Кноблохом. Так совпало, что у брата как раз была получасовая прогулка. Дитрих часто говорил, как ему не хватает солнца — тепла, энергии, духа свободы. Надеясь хоть немного поговорить с братом, Сусанна сделала вид, что у нее спустила шина. К ее удивлению, Кноблох подошел и тихо спросил: «Могу я вам помочь?»
«Мы можем поговорить, — шепнул Дитрих. — Господин Кноблох надежный человек».
Целый час Кноблох делал вид, что накачивает шину. Сусанна заметила, что Дитрих научился говорить, практически не шевеля губами — полезный навык для тюрьмы. Он знал, что дядю Пауля арестовали, а Штауффенберг и другие казнены