— Госпожа Эттвуд, — задумчиво повторил Морохин, словно пробуя фамилию на вкус. — А она кто?
— Вообще-то она вдова известного лондонского адвоката. Но дело не в этом.
— А в чём?
— Госпожа Эттвуд — праправнучка графа Петра Алексеевича фон дер Палена.
Вот тут Морохин откровенно удивился.
— Позвольте! Не тот ли это Пален…
— Он самый, Дмитрий Петрович. В начале прошлого века — столичный градоначальник и организатор заговора против императора Павла Первого.
Глава четвертая
Кирилл Ульянов
Дверь открыла ядрёная девица с толстой косой и румянцем во всю щёку.
— Чего надо? — спросила густым голосом, почти басом.
— К Дарье Степановне. Договаривались о встрече, — лаконично ответил я.
Отойдя на шаг, девица заголосила:
— Дарья Степановна! Тут вот к вам мужчины! Двое! Договаривались, мол!
Из глубин квартиры, страдальчески морщась, выплыла вдова профессора Себрякова.
— Ну, что ты орёшь на весь дом? (Это прислуге.) Добрый день, господа, проходите, пожалуйста. (Это уже нам.)
Следуя за хозяйкой, мы с Морохиным прошли в гостиную. По пути я оглядывался. Везде царил порядок, и ничто не напоминало о недавней трагедии.
В гостиной навстречу нам поднялся высокий представительный человек в солидном костюме-тройке стального цвета. Густые поседевшие волосы, аккуратные усы и небольшая холёная бородка придавали ему вид равно интеллигентный и мужественный. Человек был немолод, однако твёрдые черты лица, уверенный взгляд и серьёзные плечи подсказывали, что есть ещё порох в пороховницах. Золотой перстень с чёрным агатом на безымянном пальце правой руки намекал на состоятельность и хороший вкус.
— Знакомьтесь, господа: Евгений Ильич Зароков. Профессор истории, коллега и друг покойного Викентия Павловича, — сообщила вдова. — Он помогает мне привести научные дела покойного мужа в порядок, и я попросила его участвовать в нашей беседе.
Ну, конечно… В одной из пьес моего любимого Чехова героиня жалуется: «Я женщина слабая, беззащитная, я нынче кофий без аппетиту кушала…» Похоже, Дарья Степановна относилась к женщинам подобного склада. И, стало быть, хотела опереться на сильную мужскую руку. А рука у профессора, судя по внешности, была сильная, — в отличие от покойного Себрякова.
Зароков сдержанно поклонился. В свою очередь представились и мы.
— Располагайтесь, господа. И не обращайте внимания на мой ужасный вид. Уже который день всё пла́чу, пла́чу…
С этими словами мадам Себрякова прижала к глазам кружевной платок. Насчёт ужасного вида она кокетничала неуместно и беззастенчиво. Вдова была молода и очень привлекательна. Траурное платье выгодно облегало аппетитные формы, красивое лицо с тонкими чертами и русые волосы способны были свести мужчину с ума. Даже такого погружённого в науку и размышления, как Себряков. Рассуждая с долей цинизма, обладать такой женщиной — дело трудное и нервное. Это вам не книги писать, тут одним умом не возьмёшь. Был ли немолодой, обременённый болезнями, вечно занятый Себряков счастлив в браке, — бог весть. Что-то подсказывало, что нет…
Морохин произнёс дежурную формулу («Некоторые обстоятельства смерти профессора требуют прояснения, с этой целью мы опрашиваем его родных, близких и коллег»), после чего приступил к расспросам.
— Дарья Степановна, у вас было время, чтобы навести порядок и выяснить, исчезло ли что-нибудь из дома. Может быть, пропали какие-нибудь вещи, ценности?
Вдова отрицательно покачала изящной головкой.
— Нет, Дмитрий Петрович, вещи на месте. Что касается ценностей, то ювелирных изделий у меня немного и пока я жила в Сестрорецке все они были на мне или при мне. Что ещё? Банковские книжки грабитель не тронул, да и что ему с ними делать? Вот денег я никаких не нашла — пропали из ящика мужниного стола. Впрочем, большие суммы наличных денег мы в доме обычно не держали.
— Получается, что с материальной точки зрения ущерб минимальный?
— Именно так.
Я кашлянул.
— Судя по наведённому беспорядку, преступник что-то долго и упорно пытался найти, — заметил негромко. — И если всё на месте, не считая небольшой суммы денег, то не искал ли он ценность нематериальную?
Дарья Степановна задумалась.
— Не очень поняла, — призналась честно после короткой паузы.
— Ваш покойный муж был крупным историком, писал книги, работал с источниками, — терпеливо пояснил я. — Следствию было бы важно знать, все ли его рукописи и архивные документы на месте.
Вдова беспомощно оглянулась на Зарокова.
— Боюсь, на этот вопрос вам не ответит никто, — сказал профессор приятным мягким баритоном. — Во всём, что касалось работы, Викентий был чрезвычайно скрытен. Такой уж характер… Даже я, ближайший друг и коллега, не мог бы вам сказать, над чем он трудился перед смертью. Знаю только, что готовил новую книгу…
— О чём? Её тема? — тут же спросил Морохин.
— Представьте себе, не в курсе. Впрочем, он не раз упоминал, что есть короткий, но чрезвычайно интересный и важный отрезок российской истории, крайне слабо освещённый в трудах российских учёных. Речь о шестилетнем правлении старшего единокровного брата Петра Великого — царя Фёдора Михайловича. Викентий говорил, что сразу же сядет за книгу о нём, как только руки дойдут. И вполне вероятно…
— Ясно. А можно ли это уточнить?
Зароков задумчиво огладил бородку.
— Попробую, — сказал как-то неуверенно. — Дело в том, что императорское историческое общество уполномочило меня провести такую, что ли, ревизию научного наследия Викентия Павловича. В том числе составить опись архива. Всё это, разумеется, с согласия Дарьи Степановны. — Он коротко поклонился в сторону вдовы. Кивнув, та снова приложила платок к глазам. — Если я найду какие-либо рабочие записи или незавершённые рукописи покойного, я непременно дам вам знать.
— Сделайте одолжение, — согласился Морохин. — Более того, следствие официально просит вас предоставить по итогам архивной описи соответствующую справку.
Зароков степенно кивнул.
— Непременно! Тем более, что такую справку я должен буду подготовить для общества. Вы только сделайте им формальный запрос, а то, знаете, некорректно было бы снимать копию без ведома заказчика.
— Договорились… С этим пока всё. Впрочем, возможно, Дарья Степановна сможет что-нибудь пояснить насчёт научных занятий покойного супруга?
С этими словами Морохин пытливо посмотрел на вдову. В ответ та лишь замахала руками.
— Господь с вами! — воскликнула с некоторым испугом. — Викентий Павлович никогда мне… то есть, я хочу сказать, ни о чём таком со мной… запирался в кабинете надолго и работал… я и близко не могла…
Зароков успокаивающе тронул её за рукав. Обращаясь к нам, уточнил:
— Дарья Степановна подтверждает мой тезис о скрытности покойного Викентия Павловича. (Та закивала.) Никто из близких не был в курсе его научных занятий. Вот, правда, его помощник, приват-доцент нашего университета Варакин, — уж он-то знал, чем занимается Себряков. Но Варакин, увы…
— Да, — подтвердил я, — Варакин, увы…
Зароков на миг прикрыл глаза и провёл рукой по лицу. Вероятно, знал Варакина.
— А как вы полагаете, Евгений Ильич, могла ли поездка Себрякова в Англию незадолго до смерти быть как-то связанной с его научной работой? — спросил Морохин, меняя тему разговора.
— Ну, это маловероятно, — ответил Зароков после короткой заминки. — Все его научные интересы были связаны с российской историей, с династией Романовых. Архивные изыскания вёл тут же, в России… Нет, не думаю.
— Но для чего-то же он туда ездил? Или просто любил вояжировать?
— Какое там вояжирование! Викентий был тяжёл на подъём. Дом, университет, архивы, издательства, академия наук — всё тут, в Санкт-Петербурге. Изредка, правда, выезжал в провинции по приглашению губернских исторических обществ. Прочтёт лекцию-другую и обратно домой. — Зароков слегка улыбнулся. — Я его, конечно, спрашивал, зачем ему в Англию. Так он отшутился. Хочу, мол, попробовать знаменитый английский чай. Он, видите ли, был заядлый чаёвник… Возможно, какая-то причуда.
— Ну, допустим… А вы, Дарья Степановна, знаете, для чего ваш покойный супруг посетил Англию?
Вдова лишь отмахнулась.
— Откуда? Характер у Викентия Павловича был непростой, и в последнее время наши отношения, что уж тут скрывать, разладились… Но вы же понимаете, господа, что это между нами, только для следствия? (Мы с Морохиным синхронно кивнули.) В общем, он совершенно перестал посвещать меня в свои дела. Просто сказал однажды, что уезжает в Англию на несколько дней, и только. Мол, есть такая необходимость, а на расспросы ничего не ответил. — Наморщив безмятежный лоб, закончила плаксиво: — И даже не привёз мне ничего английского…
Зарыдала. Зароков поспешно налил ей стакан воды. Пока вдова успокаивалась, я размышлял, горюет ли она сейчас о муже или о несостоявшихся подарках.
— Скажите, Дарья Степановна, давно ли у вас работает прислуга? Ну, вот эта девушка, что открыла нам? — спросил Морохин неожиданно.
Вдова перестал плакать и удивлённо заморгала.
— Паша? Давно, лет пять, а то и больше. Когда я вышла замуж за Викентия Павловича, она уже у него работала. Стряпала, убирала… Полная дура. А что?
— Я хотел бы задать ей несколько вопросов, — пояснил Морохин, поднимаясь. — С вашего позволения, мы сядем на кухне и коротко побеседуем. Так сказать, в интересах следствия. А Кирилл Сергеевич пока закончит разговор с вами.
— Да что эта деревенщина может вам рассказать, — произнесла вдова раздражённо. — Ну, если в интересах следствия, — ради бога… Паша!
Появившейся девушке Дарья Степановна строго велела увести господина следователя на кухню и там чистосердечно ответить на все его вопросы.
Морохин беседовал с Пашей около получаса. За это время роли переменились. Теперь уже деликатно, однако настойчиво расспрашивал Зароков — далеко ли продвинулось следствие и что успело выяснить. «Ну, с Викентием всё ясно — инфаркт, сердце у него было слабое. Но почему в квартире появился труп швейцара?» — «А вам откуда про то известно?» — «Дарья Степановна рассказала… Я ничего не понимаю» — «Не волнуйтесь, мы тоже. Пока» — «Но всё-таки…» — «Следствие разберётся». Старательно изображая недалёкого полицейского, я произносил незначительные фразы и делал при этом значительный вид.