Яркая внешность моей спутницы не осталась незамеченной. Из-за соседних столиков на неё поглядывали, и мужские взгляды она ловила на себе со снисходительной улыбкой.
Лощёный метрдотель во фраке, вручая меню, доверительно шепнул, что устрицы нынче свежайшие, консоме из дичи на удивление, а расстегаи с чёрной икрой выше всяких похвал.
Благодаря щедрым наградным я чувствовал себя вполне уверенно. Рябчики так рябчики, даньон так даньон, стерлядь так стерлядь. Ну, и всё остальное… Князева заказывала не чинясь, видно, проголодалась. Диктуя заказ метрдотелю, я попросил также заморозить бутылку шампанского и принести шабли, которое предпочитаю всем другим белым винам.
Собираясь на встречу, я подготовил несколько тем для лёгкого застольного разговора. Зря старался — Князева щебетала за двоих, причём поглощение блюд непринуждённой беседе отнюдь не мешало. Сначала выпили за будущий очерк, потом за журналистские успехи Катерины Владимировны, потом за следственные достижения Дмитрия Петровича. От шампанского Князева розовела и веселела.
Как выяснилось, девушка времени зря не теряла. Пока нам с Ульяновым было не до неё, она успела пообщаться с полудюжиной моих коллег-следователей. С благословения начальника коллеги рассказали обо мне много хорошего.
— Теперь я о вас, Дмитрий Петрович, знаю всё, — многозначительно сказала Князева, грозя пальчиком.
— А я о вас ничего, — пожаловался я, разрезая котлету.
— И не надо! В женщине должна быть тайна.
— Как раз тайны я и разгадываю. Следователь же.
— Ах так! Ну, вот и разгадайте меня.
С этими словами Князева, приняв эффектную позу, интригующе улыбнулась. А я чуть не рассмеялся. Девица была, как на ладони, хотя и воображала себя загадочной или даже роковой особой.
— Хорошо, — согласился я, откладывая нож и вилку. — Будет вам сеанс дедукции… — Выдержав паузу, пронзил девушку гипнотическим взором. — Прежде всего, вы одиноки. Не замужем, а жениха или постоянного друга нет. Так?
— Допустим, — обронила Князева, всё ещё улыбаясь.
— С такой внешностью поклонники у вас наверняка есть. И если вы ещё не сделали свой выбор, то лишь потому, что самодостаточны, независимы и разборчивы. А почему бы и нет? Вы из состоятельной, возможно, богатой семьи, получили хорошее образование. Смольный институт — вряд ли, оттуда выходят женщины иного склада, а вот Бестужевские курсы[9]… Угадал?
— Угадали. Бестужевские, словесно-историческое отделение.
— Вот видите! Обеспеченность и образование — это фундамент, на котором вы строите планы на жизнь. И планы, бьюсь об заклад, немаленькие. Замужество и семья для вас пока на втором, а то и на пятом плане. Двадцатый век даёт женщинам возможности, о которых вчера ещё и не мечтали. Так зачем связывать себя мужем и детьми? Надо работать, надо строить карьеру…
Я подлил внимательно слушающей Князевой шампанского.
— Пока всё соответствует, — признала девушка, салютуя бокалом. — Пью за вашу дедукцию… А дальше?
— С вашим образованием вы вполне могли бы преподавать, скажем, в женской гимназии, — неторопливо продолжал я. — Однако зачем вам скромный монотонный труд? По отцовской протекции вы идёте работать в газету, хотя, подозреваю, родители не в восторге от такого решения.
— Да уж, не в восторге…
— Выбор вполне соответствует вашему характеру. Журналист на виду, его материалами зачитываются, их обсуждают. Конечно, это относится лишь к успешным публицистам, но вы ведь и не собираетесь всю жизнь писать короткие заметки.
— Ещё чего…
— Значит, ваше честолюбие требует успеха и признания. На что ради них вы готовы пойти, — сказать не могу. Думаю, на многое. Отчасти вы это уже доказали. Женщина-журналист для общества пока ещё белая ворона. А чтобы сознательно стать белой вороной, нужны характер и мужество. — Я поднял бокал. — За вас, Катерина Владимировна! Чтобы всё у вас получилось!
Сказано было от души. Уважаю красивых, смелых, сильных женщин. И стараюсь держаться от них подальше.
Князева посмотрела на меня — кареглазо, пристально.
— Не хотела бы я быть вашей женой, Дмитрий Петрович, — сказала со вздохом. — С таким мужем и любовника завести страшно. Сразу раскусите.
— А вы и не заводите.
— А я за вас и не собираюсь… Так вот: я вас прощаю.
— За что? — изумился я.
— А вы меня вороной обозвали. («Белой» — торопливо уточнил я.) Ну, да бог с ним. А прощаю потому, что вы про меня всё поняли правильно. — Наклонилась ко мне, овеяв терпким запахом французских духов. — Я девушка свободная, независимая и эмансипированная. К тому же крепкая и постоять за себя умею. И я своего добьюсь. — Сверкнув глазами, добавила негромко, с силой: — Планы у меня большие, это верно. Я ещё буду первой в России женщиной-редактором. А в мемуарах, так и быть, упомяну, что на заре творческой юности довелось писать очерк о лучшем столичном следователе Морохине, который бесподобно дедуктирует…
Я не выдержал — засмеялся.
— Помилуйте, да отчего же лучшем? Есть и другие не хуже.
— Не скромничайте, Дмитрий Петрович, не скромничайте. Кому бы ещё поручили расследовать смерть профессора Себрякова…
Я насторожился. Внутри предупреждающе звякнул некий колокольчик.
— А откуда вы знаете, что я занимаюсь этим делом? Вроде бы я вам ничего такого не говорил.
— И что с того? — беспечно откликнулась Князева, обрывая ягоды с виноградной кисти. — Кто-то из ваших коллег упомянул, я уж и не помню кто.
Вот ведь трепачи…
— Да нет там никакого особенного дела, — неопределённо сказал я, страдая от необходимости врать, чего не люблю категорически. — Профессор скончался от инфаркта, это установлено. Так, рутина, выясняю мелкие подробности…
Князева прищурилась.
— Мелкие подробности — это второй труп на квартире профессора? Кажется, швейцар? А второго следователя… как его… Ульянова вам дали в подмогу, чтобы успешней бороться с рутиной?
К стыду своему, я онемел, мысленно проклиная болтливых коллег.
— Я знаю, что Себряков умер от инфаркта, — продолжала Князева. — Все газеты о том писали, и наша тоже. Но, по всему видать, дело нечисто. Опять-таки, не просто человек умер — знаменитый историк, биограф царской семьи.
— Все умирают, и знаменитости тоже…
— Да, но каждый по-своему. А Себряков умер при очень уж странных обстоятельствах. И моя газета была бы в высшей степени заинтересована выяснить подробности дела. — Выдержав паузу, понизила голос: — Вы меня понимаете?
Сказано было столь многозначительно, что стало мне смешно и досадно. За кого эта девочка меня принимает?.. Кивнул, тоже многозначительно.
— Я всё понимаю, — заверил с самым серьёзным видом. — Вашей газете нужна сенсация. Но тут я вряд ли могу быть полезным. Обратитесь к Аркадию Семёновичу.
— Зачем?
— Да ведь я человек маленький, ничего не решающий, а он начальник. Скажет поделиться подробностями — поделюсь. Не скажет… ну, значит, не скажет.
И улыбнулся самым дружелюбным образом.
Князева раскраснелась, то ли от шампанского, то ли от злости. В любом случае румянец ей был к лицу.
— Между прочим, Дмитрий Петрович, мужчина даме отказывать не должен, — произнесла холодно.
— Так то мужчина. А я в данном случае лицо среднего рода. В смысле должностное…
И перевёл разговор на другую тему.
Впрочем, дальнейшего разговора не вышло. Кажется, Князева мигом утратила ко мне всякий интерес и, не тронув десерт, поднялась из-за стола. Я расплатился с ощущением, что наградные начальник выписал зря.
— До свиданья, — сухо сказала Князева, когда мы вышли на улицу.
— Отчего же «до свиданья»? Сейчас поймаю экипаж и отвезу вас домой.
— Не надо никакого экипажа. Я живу тут недалеко, дойду пешком. Заодно подышу.
— Ну, так провожу до дома. Как я могу вас отпустить одну?
Князева резко остановилась.
— Значит, всё-таки что-то мужское в вас есть? — спросила язвительно.
— В биологическом и бытовом смысле — непременно…
На улице между тем опустился туман. Было тепло и влажно — нередкая для Петербурга летняя погода. Сквозь белёсую пелену робко пробивался свет электрических фонарей. На этот раз девушка под руку меня не взяла, и мы шли вдоль Мойки каждый сам по себе: она с букетом, я с зонтом. За поздним часом людей на улице было немного. По мостовой звонко цокали конские копыта — экипажи развозили седоков по домам. А может, и не по домам. Чего-чего, а ночных развлечений в столице предостаточно.
Свернув в Столярный переулок, подошли к четырёхэтажному дому с высокими окнами. Остановились у парадного.
— Спасибо за вечер, Дмитрий Петрович, — произнесла Князева нейтральным тоном. — Всё было хорошо, хотя в конце вы меня огорчили…
Я её огорчил! Ну, надо же…
— Сожалею, — сказал коротко.
Не прощаясь, она повернулась и ушла в парадное. Вот и всё. Похоже, плакал очерк горючими слезами. Теперь начальник голову оторвёт…
Размышляя об этом, я достал портсигар и закурил. И в этот момент из тумана буквально вынырнули двое — крепкие мужчины в тёмных костюмах и мягких шляпах. Вроде бы не старые.
— Здорово, — буркнул один из них.
Его глухой голос мне не понравился. Оба они мне не понравились, как и ситуация в целом. Откуда взялись и кто такие?
— Что надо? — спросил неприветливо, бросая папиросу.
— А что в карманах есть хорошего, то и надо.
Глава шестая
Дмитрий Морохин
Какой неудачный вечер! Мало того, что разругался с девушкой, так ещё и на грабителей нарвался…
— Мои карманы вас не касаются, — отрезал я, незаметно оглядываясь. Обстановка была не в мою пользу: поздно, туманно, рядом ни души.
— Поговори ещё! — угрожающе сказал мерзавец сквозь зубы.
— Зря кочевряжишься, — добавил второй, крепко схватив за рукав. — Отдай бумажник — и разойдёмся по-хорошему. А то будет хуже.
— Ну, если хуже…
Не договорив, я перехватил зонт поудобнее и без затей подцепил незнакомца изгибом ручки за первую попавшуюся ногу. Резко дёрнул на себя. Со сдавленным возгласом человек рухнул на тротуар, потянув меня за собой. Я чуть не упал. Затем всё-таки упал, потому что кулак другого угодил прямо в лицо. Это было чувствительно, и я рассвирепел.