Конечно, я не японский мастер боя, но куда бить знаю. С этой мыслью я лёжа сильно пнул противника ниже пояса. Тот мучительно замычал и скрючился. На его месте так поступил бы каждый, которого ударили в самое дорогое. Однако торжествовать было рано — пострадавший от зонта неприятель очухался и, яростно сопя, навалился сверху всем немаленьким весом. Пытаясь его стряхнуть, я краем глаза увидел вдруг, что дверь парадного открывается настежь и на улицу выбегает Князева. Не девушка, а ураган какой-то…
Мгновенно оценив обстановку, Князева со звонким визгом бросилась в бой. Другими словами, схватила за шиворот лежавшего на мне противника и одним рывком сбросила на тротуар, словно мешок с мукой. Освободившись, я тут же вскочил на ноги и повернулся к другому. Тот уже распрямился, но, похоже, боевой пыл утратил. Или решил, что с двумя не справиться.
— Бежим! — крикнул второму и, подавая пример, исчез в тумане.
Спустя мгновение второй скрылся там же. Поле битвы, украшенное слетевшими шляпами злоумышленников, осталось за нами.
Я сгоряча кинулся их преследовать, но Князева буквально повисла на мне.
— Вы с ума сошли!.. Их всё-таки двое!
— Это не повод отпускать грабителей! — прорычал я, пытаясь освободиться.
— Да мало ли в столице шпаны… Всех не переловишь. Или хотите за городовых поработать?
Шпаны в столице, конечно, хватает. И, как выяснилось, даже полицейский следователь не гарантирован от нападения. Чёрт знает что такое…
Не теряя времени, девушка потащила меня в парадное. В вестибюле топтался перепуганный седовласый швейцар, который явно не знал, как поступить, — то ли бежать за городовым, то ли оказать пострадавшему (мне то есть) первую помощь.
— Что делается, Катерина Владимировна, а? — задребезжал старик, сочувственно глядя на моё разбитое лицо. — Уже из дома выйти страшно. Того и гляди, обчистят прямо в центре столицы, а то и зарежут не за понюх табаку…
— Типун тебе на язык, Терентьич, — сказала Князева сурово. Повернула меня к свету. — Ну, и вид у вас… На скуле ссадина, под глазом синяк. М-да…
— Естественно! Я же не в шахматы с ними играл, — огрызнулся я, приглаживая волосы слегка дрожащими руками.
— Да уж лучше бы в шахматы. А костюм-то, костюм!
Увы, мой светло-серый костюм собрал всю грязь тротуара. Жалко, он мне нравился… Князева коротко задумалась.
— Пойдёмте ко мне, — скомандовала неожиданно.
— Зачем? — спросил я хмуро.
— Чистить костюм и приводить в порядок лицо. На скулу пластырь, под глаз примочку.
— На ночь глядя в незнакомый дом, да ещё в таком виде? — запротестовал я. — Неприлично же и вообще…
Девушка посмотрела на меня иронически.
— Ну, если неприлично, тогда отправляйтесь восвояси. И приготовьтесь, что извозчик в таком виде вас к себе не посадит. А первый же городовой заберёт в участок.
Она была, конечно, права. Ситуация к церемониям не располагала. Провожаемые тревожным взглядом Терентьича, мы поднялись на третий этаж.
Квартира Князевой мне понравилась. Просторная, обставленная удобной мебелью, с персидскими коврами на полу и стенах, была она вся пронизана лёгкими запахами духов, помады, пудры, кремов (чем там ещё женщины пользуются?).
— Идите в ванную комнату, — скомандовала девушка, открывая одёжный шкаф. — Снимите костюм, я его почищу. А пока наденьте вот это.
Она вручила мне извлечённый из шкафа предмет одежды, в котором я с ужасом признал шёлковый женский халат. Да ещё ярко-красный.
— Нет, я не могу… — сказал сдавленно.
— Ну, так ходите голым, — хладнокровно предложила Князева. — Будет очень пикантно… Как вы справедливо заметили в ресторане, я девушка одинокая, мужской одежды в доме не держу.
Деваться было некуда, и я поплёлся в ванную. Умываясь и надевая халат, меланхолически думал, что сейчас полностью нахожусь во власти своенравной девицы. И не знал, радоваться этому или огорчаться.
Князева окружила меня прямо-таки материнской заботой. Быстро переодевшись в домашнее платье, она заклеила ссадину пластырем и повелела держать под глазом мокрую салфетку, после чего ушла чистить костюм. Оставшись один, я от нечего делать бродил по уютной гостиной, изучая развешенные по стенам крупные фотографии.
Внимание привлекла одна из них, на которой девушка позировала на фоне большого, явно загородного дома в окружении двух немолодых людей. Судя по заметному сходству, то были её родители: отец — крупный мужчина с барским выражением лица, и мать — большеглазая величественная дама с высокой причёской. Похоже, не простые были у Князевой родители, да и она куда как не проста…
В гостиной появилась девушка с костюмом в руках.
— Держите, — сказала она, вручая одежду. — Еле отчистила. Теперь как новый.
— Он и есть новый.
— Да? Пока чистила, не заметила. Переодевайтесь тут, я отвернусь.
Сбросив халат, я принялся торопливо одеваться.
— Между прочим, Катерина Владимировна, я ещё не поблагодарил вас за помощь при нападении, — сказал я, повязывая галстук. — Как вы догадались вернуться на улицу, да ещё так вовремя?
— И ничего не догадалась, — возразила девушка, всё ещё сидевшая ко мне спиной. — Вернулась домой, пошла на кухню — воды попить. Выглядываю в окно и вижу вдруг возле подъезда потасовку с вашим участием. Ну, думаю, надо Дмитрия Петровича выручать, а то и очерк писать будет не о ком… Между прочим, вы смелый. Другой бы на вашем месте убежал. И дерётесь ловко.
— Ситуация заставила, — скромно откликнулся я, внутренне польщённый. — Сами же сказали, — нечто мужское во мне есть.
— А вы злопа-а-амятный, — протянула Князева. — Ну что, можно поворачиваться?
Въедливо оглядев меня с ног до головы, девушка осталась довольна.
— Другое дело! Снова похожи на приличного человека. Не считая лица, конечно. — Хихикнула. — Хотя халат вам тоже идёт.
— Катерина Владимировна! — возмутился я.
— Ладно, ладно. А пластырь не идёт. Но пару дней поносить придётся.
С этими словами она провела тонкими пальцами по разбитой скуле, мизинцем слегка погладила синяк, украсивший левый глаз.
— А родинка под глазом у вас ничего, красивая, — заметила вскользь. — Наверно, женщинам нравится.
— Не знаю, не спрашивал…
На самом деле в разное время разные женщины любили эту родинку целовать… Но Князевой знать про то ни к чему. И вообще, теперь можно было уходить.
— Позвольте откланяться, Катерина Владимировна. Очень благодарен вам за всё, — сказал искренне. — Вы ведь меня спасли. Появились на поле брани, словно дева-воительница… Я ваш должник.
— Ну, это само собой, — согласилась Князева, протягивая узкую изящную руку.
Я церемонно коснулся её губами и ощутил ответное пожатие. Девушка вдруг засмеялась.
— Между прочим, по всем романтическим канонам спасённый герой должен на прощание одарить деву-воительницу поцелуем, — сказала с лукавым прищуром. — В знак благодарности и вообще… Признайтесь, думаете сейчас об этом?
— Ничего я не думаю, — ответил с досадой. — Моя работа как-то к романтике не располагает.
— Напрасно, — заметила девушка, укоризненно качая головкой. — Придётся самой…
И без объявления войны дерзко кинулась мне на шею. И покрыла пострадавшее лицо поцелуями.
А губы у неё были свежие, алые, жаркие. Неумолимые…
Проснулись мы рано, хотя, откровенно говоря, почти и не спали, — даже в полудрёме тянулись друг к другу, искали на ощупь, сплетались воедино. В постели Катя, как и в жизни, была напориста, энергична, изобретательна. И очень нежна. Надеюсь, я тоже её не разочаровал…
Завтракали на кухне. Завтрак в английском стиле Катя приготовила быстро и ловко: сварила овсяную кашу и яйца, нарезала ветчину, вскипятила чайник. Чай тоже был английский. Чтобы внести свою лепту, хлеб с маслом намазал я.
— Вообще-то у меня есть домработница, но она приходит позже, — заметила девушка. — Не могу же я до её прихода морить голодом своего мужчину…
И невинно улыбнулась. В давешнем красном халате она была очаровательна.
Я ответил улыбкой же, но с некоторым внутренним смущением. Девушка-ураган назвала меня своим мужчиной, надо же… Спасибо, что не женихом. Хотя после такой ночи я как честный человек… Развитое воображение следователя тут же нарисовало душераздирающую картину: мы с Катей стоим на коленях перед её родителями, испрашивая благословения…
— Кстати, предложение делать не обязательно, — сообщила Князева снисходительно, словно прочитав мои мысли. — Я девушка независимая и сама решу, кому отдать руку и сердце. В своё время, конечно. Так что ешь и не переживай.
Да я, собственно, и не переживал. Вернее, переживал, но по совершенно другой причине. И не знал, как об этом сказать.
— А я ведь вчера и не спросила, чего эта шпана от тебя хотела, — сказала Катя, поднося ко рту ложку с кашей. — Небось бумажником интересовались?
— Да какая это шпана, — ответил я пренебрежительно. — Так, артисты погорелого театра.
— В каком смысле?
— В смысле играли грабителей. Причём из рук вон плохо.
Катя отложила ложку.
— Почему ты так решил? — спросила удивлённо.
— Я же следователь. Дедуктирую даже во сне. А тут случай, прямо сказать, не самый сложный.
В общем-то, я не преувеличивал. Подсознание частенько работает независимо от меня, всё раскладывая по полочкам, чем бы я ни занимался. Катя всплеснула руками.
— Так ты раскрыл преступление во сне? — спросила восхищённо. — Я обязательно вставлю это в очерк.
— Можно и вставить, — согласился любезно. Помедлил. Глубоко вздохнул. — Только не забудь написать, что нападение организовал сам автор очерка.
Катя опешила. Высоко подняла тонкие брови.
— Ты имеешь в виду… меня? — спросила наконец.
— Тебя, тебя, — ответил сурово. — Упреждая следующий вопрос, хочу уточнить: с ума я не сошёл и за свои слова отвечу в любом суде.
Наступило молчание. Я прихлёбывал чай с ощущением детского интереса — что скажет девушка? А та словно онемела. Не дождавшись ответа, я продолжал: