— Если я прав в своём предположении, то да.
— И, разумеется, с целью выведать, где в квартире находятся деньги и ценности?
— Возможно.
Уловив в моей реплике некий скепсис, подполковник вопросительно посмотрел на меня.
— Версия об ограблении не исключена, — пояснил я. — Себряков был человек состоятельный. Кроме преподавания в университете много писал, издавался. Книги хорошо расходились, и гонорары были изрядные. Плюс большая квартира, загородный дом… Так что навскидку можно было поживиться.
— Так что же вас смущает?
— Ну, как сказать… Преступник действовал уж очень… м-м… избирательно. Предположим, вы хотите сорвать куш. Кого вы пойдёте грабить? Человека заведомо богатого. Купца, банкира, фабриканта, — ну, что-то в этом роде. Историка в этом списке, разумеется, нет. И тем не менее преступник выбирает именно профессора, хотя проникнуть в его квартиру совсем не просто.
— Почему?
— Дом солидный, в парадном сидит швейцар.
— Ну, в принципе, швейцара можно подкупить или запугать.
Я беззвучно поаплодировал.
— В точку, Кирилл Сергеевич. Судя по всему, именно так преступник и сделал. Швейцар не только впустил его в парадное. Он вместе с грабителем поднялся на второй этаж к Себрякову и позвонил в квартиру. Добровольно или по принуждению — ну, тут пока можно лишь гадать… Время уже было позднее, и профессор открыл дверь только потому, что швейцар подал голос. Например, сказал Себрякову про срочную телеграмму. Тот швейцара, естественно, впустил. И попал в руки убийцы…
— Излагаете уверенно, словно всё видели своими глазами.
— Не довелось. Но восстановить ситуацию не сложно. — Выдержал небольшую интригующую паузу. — Дело в том, что второй убитый — это и есть швейцар.
Интрига, впрочем, не удалась — Ульянов и бровью не повёл. То ли хорошо владеет собой, то ли дедуктировать горазд. А может, и то и другое.
— Откровенно говоря, нечто в этом роде я и предположил. И убийца просто убрал уже ненужного свидетеля… Но вы начали говорить об избирательности в действиях преступника?
— Именно так. Подкупить или запугать швейцара не так-то просто. Да, в общем, и рискованно. Тем не менее преступник на это идёт. Спрашивается, чего ради? Ведь пожива в доме профессора неочевидна.
— И каков же вывод?
— Вывод простой: добыча преступника интересовала либо во вторую очередь, либо не интересовала вовсе. А вот профессор интересовал очень. Ну, или то, что у Себрякова было, но к деньгам и ценностям отношения не имеет.
Кирилл Ульянов, подполковник военной
контрразведки генерального штаба, 43 года
В проницательности Морохину не откажешь. Чувствуется, что, как мне и говорили, человек он умный, опытный, раскрывший немало серьёзных дел. Правда, пока не знает, что такого серьёзного у него ещё не было. Зато это знаю я. В противном случае я бы в его кабинете сейчас не сидел.
Подавшись ко мне, Морохин сказал неожиданно:
— Кирилл Сергеевич, есть ощущение, что поработать нам с вами придётся не один день и, скорее всего, не одну неделю. Давайте сразу кое-что уточним. Так сказать, начистоту.
— Давайте, — осторожно согласился я.
— По какой причине военная контрразведка заинтересовалась смертью профессора Себрякова? Он что, был японский шпион?
Я изумился.
— Господь с вами, Дмитрий Петрович! Почему именно японский?
— Ну, если верить нашим газетам, со времён Русско-японской войны столица кишит их агентами.
М-да… С фантазией у Морохина всё хорошо. Или это он так шутит?
— Нашли кому верить — газетам, — сказал я со вздохом. — Не был он японским шпионом. Немецким, французским, английским… ну, и так далее… тоже.
— Так может, он имел отношение к военно-техническим разработкам? И убийца искал в его доме… ну, скажем, какие-нибудь секретные чертежи?
— Дмитрий Петрович! Себряков был историком. Военно-технические разработки, надо же… Он и слов таких не знал.
Морохин демонстративно поднял руки.
— Сдаюсь. Не хотите говорить — не надо.
— Да отчего же не хочу? Скажу, скажу… Нельзя ли, кстати, попросить нам чаю?
Выглянув в коридор, Морохин кликнул дежурного и распорядился насчёт самовара.
— Появился я у вас, разумеется, неслучайно, — продолжал я, расстёгивая пиджак. (Жаркое нынче выдалось лето в Петербурге, сейчас бы на залив и плавать, плавать…) — Дело в том, что Себряков был не просто историком. Вы в курсе его научных интересов?
— Очень приблизительно. Не моя сфера.
— Надо вам знать, Дмитрий Петрович, что Себряков был крупнейшим в России биографом династии Романовых. И весьма талантливым к тому же. Дар историка-исследователя — с одной стороны. Блестящее перо — с другой. Я, кстати, читал его книги о Петре Великом, о Елизавете, о Екатерине. Чрезвычайно интересно. Такой, что ли, яркий коллективный портрет династии.
Тут дежурный принёс чай, и мы с Морохиным припали к стаканам, на короткое время прервавшись.
— Всё это любопытно, — сказал наконец Морохин, вытирая лоб, вспотевший после горячего питья. — Но что из этого следует?
— Видите ли, за многие годы династических исследований Себряков стал вхож в семью Романовых. В каком-то смысле сделался своим. Его допустили в святая святых — в царские архивы. Работая над книгами, встречался с великими князьями и даже как-то был удостоен аудиенции у государя-императора с выражением благодарности за труды. — Я многозначительно поднял палец. — Понятно, что смерть профессора в высших кругах восприняли весьма болезненно. Вплоть до высочайшего пожелания, чтобы расследование велось предельно тщательно и в кратчайшие сроки успешно завершилось. Для этого разрешено привлекать к следствию любые ведомства.
— И, значит, поэтому в полицейском управлении появился военный контрразведчик…
— Совершенно верно.
Морохин подошёл к окну и распахнул настежь. Жарко, жарко…
— Ну, кое-что прояснилось, — заметил, не оборачиваясь. — Но не до конца. — Обернулся и взглянул остро. — В нашей ситуации было бы логичнее привлечь жандармов.
— Коли понадобится, привлечём… Однако у моего ведомства есть свои возможности, которые, вполне вероятно, пригодятся именно сейчас.
— Например?
— Ну, например… Знаете ли вы, что за три недели до смерти Себряков ездил в Англию и провёл там пять дней?
— Гм… Впервые слышу.
В голосе прозвучала лёгкая досада. Похоже, самолюбив Дмитрий Петрович — хочет всё знать первым и не любит сторонних подсказок.
— Неудивительно, вы ведь занялись расследованием только-только, — успокоил я.
— Что он там делал?
— А вот это вопрос… Пока лишь известно, что никаких научных форумов с приглашением зарубежных учёных в Англии в то время не проходило. Стало быть, поездка была частная. С какой целью? С кем виделся, о чём беседовали? Всё это предстоит выяснить. Ведь вполне возможно, что его смерть каким-то боком связана с поездкой. Какие-то ниточки оттуда тянутся…
— Не исключено, — согласился Морохин.
— И тут ни ваше ведомство, ни жандармское управление не в помощь. Вы за границей просто-напросто не работаете. А мы работаем. Свои люди и так далее.
— Ну, это известно…
— Что касается лично меня, то я к вам направлен, поскольку располагаю определённым следственным опытом. У нас тоже есть своё следствие, хотя и специфическое. — Я перевёл дух и одним глотком допил остывший чай. Дружелюбно посмотрел на Морохина. — Ну что, Дмитрий Петрович, ответил я на ваши вопросы?
Морохин широко улыбнулся и протянул руку.
— Вполне, — заявил он. — Добро пожаловать в сыскную полицию!
Во всяком случае, первый допрос выдержан. И, кажется, успешно. Всё, что можно для начала сказать, сказано. А чего нельзя, о том умолчал. Хотя, скорее всего, по ходу расследования карты придётся вскрыть… Как пойдёт.
Морохин вдруг пристукнул кулаком по столу.
— Кажется, я знаю, кто убил Себрякова, — заявил он.
— Вот как? Ну, не томите.
— Социалисты-революционеры.
Пару секунд я обдумывал сказанное.
— С какой целью?
— Ну, вы же сами сказали, что профессор талантливо пропагандировал светлый образ Романовых. И тем самым косвенно поддерживал царскую власть, с которой эсеры борются не на жизнь, а на смерть. Вот они Себрякова-то и убрали. Так сказать, по идейным соображениям. Сходится, а?
Я был вынужден признать, что некая логика в рассуждениях Морохина есть.
— Заметьте, что в этом случае целенаправленный характер действий преступников вполне объясним, — увлечённо продолжал Морохин. — Пожива их не интересует, их цель — профессор.
— Постойте! — сказал я, поднимая руку. — Допустим, Себрякова убивают по идейным, так сказать, мотивам. Палец-то ему ломать зачем?
Морохин задумался.
— Да, — сказал с сожалением наконец. — Пытка в мою версию не вписывается. Насколько знаю, эсеры зверские методы не практикуют. Пришли убивать, так убивают.
— Кстати, а почему именно социалисты-революционеры, а не социал-демократы? Они ведь тоже с царизмом борются.
— Борются. Однако индивидуальный террор не практикуют. Забастовки, стачки, выпуск нелегальной литературы, митинги, экспроприации, наконец, — это да. — Пригладив густую русую шевелюру, Морохин самокритично добавил: — Выстрел мимо кассы. Думаем дальше.
— Думать — это хорошо, — оценил я. — Между прочим, план расследования у вас уже составлен?
А ведь действительно проницателен. И воображение хорошее, а следователю без воображения делать нечего. И может статься, что выстрел мимо кассы парадоксальным образом попадёт в «десятку». Посмотрим.
Судя по первому впечатлению, работать с Морохиным можно. С виду интеллигент интеллигентом: высокий лоб, мягкий задумчивый взгляд, тщательно подстриженные усы и бородка. Ещё бы пенсне на шнурочке — и вылитый Чехов Антон Павлович.
Но внешность обманчива. Человек, который изо дня в день ловит злодеев, уж точно не интеллигент. Если, конечно, под интеллигентом понимать вечно брюзжащего дармоеда, бесполезного и всем недовольного, бесконечно далёкого от народа, но вместе с тем искренне мнящего себя умом и совестью нации. Господи, сколько таких развелось! В университетах, в редакциях, в издательствах… И каждый что-то пишет, вещает, проповедует…