В Петербурге пришлось встать на учёт в городском присутствии по воинской повинности. Адрес проживания назвал старый, довоенный, хотя возвращаться на Выборгскую сторону не собирался, да и куда? Жили-то с покойными родителями на съёмной квартире… Выдали ему пособие на лечение раненой ноги — небольшое, но на дороге не валяется. А чем заниматься дальше, было непонятно. Родных и близких нет, дома нет, никакого дела не знает. Не наниматься же снова половым в трактир, как до армии!
Первую ночь в столице Демон провёл в ночлежке у Сенной площади. Вышло плохо. Пьяные старожилы трущоб решили поучить новичка, а заодно и выяснить, чем богат. Демон убивать никого не стал, но пятерых разбросал, как щенков, а кое-кого из них, похоже, искалечил. Больше никто не сунулся, но оставаться там было нельзя — во сне зарежут.
Пришлось снять комнатку в доходном доме, хотя это и было дороже. Какое-никакое, а отдельное жильё. Кроме того, здесь можно было, не привлекая чужого внимания, худо-бедно тренироваться. Каратэ стало важной частью жизни Демона, и он боялся потерять боевые навыки. Да и чувствовал подсознательно, что они ему в жизни ещё пригодятся.
А жизнь складывалась трудно. Деньги, привезённые из Японии и полученные от властей, закончились. Ради заработка Демон разгружал в лавках товар, не брезговал бесплатной благотворительной столовой для увечных нижних чинов, случалось, и христарадничал. Так продолжалось до тех пор, пока однажды ночью бывший ефрейтор не вступился за приличного человека, на которого напали грабители. А спасённый человек неожиданно предложил работу. И если организация в лице Демона получила наёмного убийцу, то Демон в лице организации — источник хорошего дохода.
Теперь можно было снять жильё получше, да и приодеться. Тем более, что на благоприобретённой службе порой приходилось общаться с людьми из хорошего общества, к которым оборванец и на пушечный выстрел не подойдет. А мыслями о людях, убитых по заданию организации, он душу не рвал. К тому же, есть ли душа у душегуба — это вопрос…
К новому ремеслу он привык быстро и относился к нему спокойно. Кто-то пашет землю, кто-то строит дома, кто-то лечит людей. Но надо же кому-то и убивать… Словом, все при деле. Просто дело у каждого своё. Да и мало ли он убивал на войне…
…На прощание Демон вдруг сказал:
— Насчёт Морохина посоветуйся с Тузом. Пусть решит, как лучше. А уж я всё устрою.
Признаться, покоробило, что наёмник (ну, пусть ценный и незаменимый) диктует, что надо делать. Захотелось напомнить бывшему половому его место в нашей иерархии. Но увидел вроде бы спокойные глаза Демона — и тут же расхотелось. Ну его к чёрту.
— Обязательно посоветуюсь, — только и сказал.
Кирилл Ульянов
Утро началось с сюрприза.
Мало того, что Морохин опоздал, ещё и явился на службу с подбитым глазом и пластырем на скуле. Однако настроение у сотоварища было тем не менее ощутимо хорошее.
— Это вас в ресторане так угощали? — деликатно поинтересовался я, имея в виду повреждения на лице.
— Нет, после, — откликнулся Морохин невозмутимо. — Проводил Князеву, а на обратном пути напали грабители.
Он красочно и не без юмора поведал, как его пытались обчистить, как он дал мерзавцам героический отпор и битву за бумажник выиграл, но и сам при этом слегка пострадал. Звучало складно и занимательно, я даже хихикнул раза два. Однако возникло ощущение, что сотоварищ чего-то недоговаривает.
— А как отнеслась к происшествию Катерина Владимировна? — спросил невинно.
— Оказала медицинскую помощь и выразила сочувствие, — ответил Морохин, не моргнув глазом. — Я действительно к ней потом поднялся, чтобы привести себя в порядок. Просто не упомянул. — Засмеялся. — Догадливый вы, Кирилл Сергеевич.
А что тут гадать? Откуда ещё Морохин мог позвонить с утра пораньше на службу, чтобы предупредить насчёт опоздания? У него (сам говорил) домашнего телефона нет. А у Князевой, скорее всего, есть, — девушка состоятельная… Ну, да ладно. Дело молодое. Теперь-то очерк пойдёт вперёд семимильными шагами.
— Что у нас? — осведомился Морохин, садясь за стол.
Я положил перед ним стопку рапортов из полицейских управлений. То были ответы на наши запросы о местонахождении в столице шестерых бывших солдат и унтер-офицеров, задержавшихся в Японии после войны. Морохин быстро ознакомился с документами.
— Не сильно мы продвинулись, — пробормотал, откинувшись на спинку стула и подтолкнув бумаги ко мне.
Насчёт четырёх человек сообщали, что указанные обыватели по заявленным адресам проживают, поведением отличаются законопослушным и алиби на время убийства Себрякова, швейцара и Варакина у них приблизительно есть. А вот двое (Курилов и Баклушин) по адресам, названным при регистрации после возвращения в Россию, не значатся. Нет их там и не было. Соответственно, установить алиби невозможно.
— Ну, вот, — сказал я, припечатав донесения ладонью. — Теперь, по крайней мере, мы знаем, кого искать. Курилов и Баклушин.
— Кого искать — это хорошо… Знать бы ещё, где.
Пессимизм в тоне Морохина был вполне понятен. Искать человека в двухмиллионном Петербурге — это даже не иголку в стоге сена… А ведь человек мог и фамилию сменить, и документы. Так что в части убийцы мы по-прежнему располагали только приметами, включая хромоту, и… всё. Маловато.
— Вот так всегда, — пробурчал Морохин, растирая виски. — Пойди туда, не знаю куда… А так хочется, чтоб хотя бы раз злодей сиднем сидел по месту регистрации и в ожидании ареста строчил чистосердечное признание.
— Ну, да. Желательно разборчивым почерком… Но вы же их в конечном счёте как-то ловите?
— А куда я денусь? Как-то ловлю. Чёрт его знает как…
В кабинет с негромким стуком вошёл маленький неприметный человек в скромном костюмчике мышиного цвета. Морохин оживился.
— А-а, Николай Порфирьевич, моё почтение, — сказал, приподнявшись и пожимая руку человеку. (Я последовал его примеру.) — Присаживайтесь, докладывайте.
То был Захаров, один из самых опытных филёров следственного отделения. Он же старший группы из двух человек, которым поручили наблюдать за профессором Зароковым.
— Стало быть, Зароков Евгений Ильич третьего дня к девяти утра поехал в университет, — докладывал Захаров степенно. — Пробыл там до двух часов пополудни, затем обедал в ресторане Тестова. Оттуда в половине четвёртого поехал на Французскую набережную, в дом покойного профессора Себрякова. Покинул дом в восемь часов вечера и отправился ужинать в ресторан «Морской». В одиннадцать часов вечера уехал к себе. Ночных перемещений не зафиксировано.
Я подумал, что визит Зарокова к вдове Себрякова, учитывая их отношения, вполне объясним. Опять же, разбирается с архивом… А вот всё остальное в тумане. Что он делал пять часов в университете? Переводные экзамены позади, начались каникулы, лекций нет… В принципе, можно допустить, что, побыв в университете, Зароков выбрался запасным входом и уехал по каким-то делам. А потом тем же входом вернулся и как ни в чём не бывало покинул храм знаний через парадный подъезд… Да, такое вполне возможно. Однако лишь в случае, если Зароков занимается чем-то предосудительным и не исключает за собой слежки.
Опять же, ужин в ресторане. Один ужинал или кто-то составил компанию? А если да, то кто именно и о чём говорили? Всё же чуть ли не три часа просидел…
В докладе Захарова такие сведения отсутствовали, но винить его было не в чем. Если разобраться, филёр в своих возможностях довольно ограничен. Располагай он шапкой-невидимкой, можно было бы сопроводить Зарокова на кафедру или сесть за соседний столик в ресторане, а так… Да филёра в его скромном костюме в модный ресторан и на порог не пустят. А в университете и вовсе делать нечего.
— Вчера Зароков к восьми часам утра приехал в церковь Святой Екатерины, что у Тучкова моста на Васильевском острове, — продолжал Захаров. — Отстоял утреннюю службу. Потом, на выходе, раздал на паперти милостыню разным убогим…
Захаров вдруг замолчал.
— Продолжайте, Николай Порфирьевич, — сказал Морохин, протягивая филёру папиросы.
— Благодарствую… Тут такое дело, Дмитрий Петрович. Пока он раздавал милостыню, я к нему поближе пристроился. Смотрю, одному подал монетку, другому, третьему… А потом лезет в карман и четвёртому даёт какую-то бумажку.
Морохин высоко поднял брови.
— Вот как? Целую купюру? Щедрый барин…
— То-то и оно, что не купюру, Дмитрий Петрович. Купюры — они разноцветные. А эта бумажка была какая-то белая.
— Так… А что дальше?
— Дальше Зароков пошёл к своему экипажу. Я за ним, но и за тем, четвёртым нищим, смотрю краем глаза. А тот неожиданно встаёт и уходит. Это в самое-то урожайное время, когда народ из храма валом валит!
— Да, странно…
— Ну, тут я на свой страх и риск Зарокова бросаю и иду вслед за нищим. («Молодец, правильно», — обронил Морохин.) Тот вразвалку прошёл с версту, свернул в Бугский переулок. Вижу из-за угла, — заходит в какой-то дом. Там и остался. Я часа два подождал — не выходит. Ладно, думаю. Подхожу к дому, иду внутрь. Тут и выяснилось: дом это доходный, купца первой гильдии Кукушкина. — Захаров интригующе поднял палец. — И вот что странно, Дмитрий Петрович. Дом не то чтобы дворец, но и совсем не ночлежка. Убогие в таких не живут. А вот поди ж ты…
Захаров замолчал, прикуривая новую папиросу.
— Ну, не томите, Николай Порфирьевич, — поторопил я сообразительного филёра. — Это же ещё не конец?
— Никак нет… Стою в вестибюле, болтаю со швейцаром. Хочу, мол, снять квартиру, дорого ли тут у вас, порядочно ли… И всё такое. И вижу вдруг, как по лестнице спускается и мимо проходит тот самый нищий. Да только никакой он уже не нищий, а вполне прилично одетый человек. По-простому, но чисто, опрятно. Если бы не хромота, пожалуй, и не признал бы…
Морохин сжал в руке портсигар, словно хотел смять в лепёшку (аж пальцы побелели), и наклонился к Захарову.
— Хромота, говорите? — уточнил не громко.