— Точно так, Дмитрий Петрович. Хромает на правую ногу, но ходит быстро. Еле я за ним успевал.
— А как выглядит?
— Среднего роста, крепкий, плечи широкие. Лицо продолговатое, волосы тёмные, нос прямой. Лет около тридцати, должно быть.
— Он, — сказал Морохин, поднимаясь.
— Вне всякого сомнения, — согласился я. — Неожиданно…
Захаров посматривал на нас вопросительно.
— Он вас видел? — уточнил Морохин.
— На паперти вряд ли. Людей там и без меня хватало. А в вестибюле дома — конечно. Прошёл мимо и взглядом зацепил. Я потому за ним следом и не двинулся, уж очень явно было бы.
— Ну, ясно. — Заложив руки за спину, Морохин качнулся с носка на пятку. — Значит, так, Николай Порфирьевич… Обо всех своих наблюдениях подготовьте подробный рапорт, нынче же. А от дальнейшей слежки я вас освобождаю. Зарокова впредь будет вести ваш сменщик.
Захаров встал и вытянулся в струнку. Личико выразило недоумение пополам с обидой.
— Это уж как решите, но… Что-то я не так сделал?
— Всё так, Николай Порфирьевич. Вы отлично поработали. Считайте, наградные уже в кармане.
— Тогда почему же…
— Мимо вас прошла смерть, — просто, без всякого пафоса объяснил Морохин. — Не будем испытывать судьбу. Хватит с нас и Еремеева, царство ему небесное.
Когда озадаченный Захаров ушёл писать рапорт, Морохин резко обернулся ко мне.
— Не кажется ли вам, Кирилл Сергеевич, что появился шанс найти убийцу, будь он Курилов или Баклушин, без длительных поисков?
— Похоже, что так, — осторожно согласился я. — Как будем действовать?
— Поэтапно. Купца Кукушкина я немного знаю — сталкивались по одному делу. Сегодня же навестим и выясним, в какой квартире его доходного дома проживает человек с такими-то приметами. А потом установим засаду и возьмём.
— Так просто? С его-то боевыми навыками?
— Не просто, само собой. Однако есть на этот счёт кое-какие мысли.
— Какие же, позвольте узнать?
— Расскажу, расскажу… Попозже. Дайте додумать до конца.
Я кивнул и, меняя тему, сказал:
— Зароков меня шокировал. Если Захаров не ошибся, то профессор тайком сунул убийце какую-то записку. Выходит, почтенный историк находится в конспиративной связи с преступником?
— Выходит так. Захаров ошибиться не мог — глаз намётанный.
— И как сие трактовать?
— Очень просто, — отрезал Морохин. — Практически мы установили, что убийца действует на службе у тайной организации. Бутылкин это подтвердил. Значит, Зароков с организацией связан либо входит в её состав. И это делает фигуру профессора по-настоящему интересной. Что мы о нём знали? Ну, учёный. Ну, подлец, соблазнивший жену друга… Теперь ещё и злоумышленник.
— Всё так, — неторопливо сказал я. — Не удивлюсь, если именно ему организация поручила поиск документов Себрякова. И сам историк, и с покойным профессором был тесно связан… а с его женой и того теснее…
Морохин прищурился.
— О документах Себрякова, Кирилл Сергеевич, вы говорите уж очень уверенно. А мы, между прочим, ещё толком ничего не знаем. Да существуют ли они вообще? Я уж не говорю, что в них такого особенного?
— Знаем, Дмитрий Петрович. Теперь знаем. Вчера вечером я заехал к себе на службу и получил сообщение из Лондона. Наши люди установили, с какой целью Себряков встречался с праправнучкой графа Палена и чем закончилась встреча.
— Да? Ну, не томите…
— И не думаю. Себряков выкупил у госпожи Эттвуд записки Палена. За крупную сумму, между прочим.
Морохин почесал в затылке.
— Крупную, говорите? Записки этого стоят?
— В каком-то смысле они вообще бесценны. Пален на склоне лет мучился своим цареубийством. Видимо, в записках он хотел облегчить душу подробным рассказом о заговоре и — главное — участием в нём англичан. Такая, что ли, исповедь. Клеймо цареубийцы с себя уже не смыть, но хотя бы частично снять моральную ответственность…
— Так почему же он их не опубликовал?
— А кто бы их напечатал? В России по сей день существует одна-единственная версия смерти Павла Первого, она же официальная: апоплексический удар. В ту пору ни одно российское издательство не осмелилось бы выпустить записки, эту версию опровергающие.
— Но ведь для общества никогда не было секретом, что Павла просто-напросто убили царедворцы, — возразил Морохин.
— Верно. Однако изустная молва одно, а документальное признание главы заговора — совсем другое. Главное же, в записках детально раскрыта подстрекательская роль посольства Великобритании, о чём в народе вообще практически не знают…
Морохин относился к людям, привыкшим думать ногами. Вот и сейчас он принялся гулять взад-вперёд по кабинету. Я искоса поглядывал на сотоварища. Ну когда же мне разрешат быть с ним полностью откровенным? Умолчание уже становилось просто нелепым. Ведь насчёт записок Палена я знал всё. В том числе то, для чего они нужны были Себрякову. Вернее тем, кто стоял за Себряковым… Знал — и молчал, связанный запретом.
— Ну, допустим, — произнёс Морохин, останавливаясь. — Себряков получил сенсационный исторический документ и решил его опубликовать. Зачем? Ради чего? Из научных соображений? Но за науку у нас, слава богу, ещё не убивают.
Прозвучало несколько забавно. Я покачал головой.
— За науку пока что нет. За политику — да.
— Да какая там политика? — огрызнулся Морохин. — Павла убили больше ста лет назад. Уже и кости цареубийц истлели. Эпоха давным-давно другая…
— Эпоха другая, а Великобритания с её интересами всё та же, — откликнулся я невозмутимо. — Значит, события вековой давности по-прежнему злободневны. Их можно экстраполировать на день сегодняшний.
Морохин опешил.
— Вы это в каком смысле? — спросил подозрительно. — Считаете, что англичане планируют в наше время устроить заговор против императора Николая?
Я только рассмеялся, — не без горечи.
— Зачем? Друзей не убивают. Его императорское величество законченный англоман.
Морохин рухнул на стул.
— Ну вот, дошли до высших сфер, — горько сказал он. — Нет, надо, надо передавать дело в Департамент. Я снова пойду к начальнику. Я его убедю… то есть убежду… то есть убежу…
— Не убедите. Он вам по этому поводу уже сказал всё. Так что выше голову, Дмитрий Петрович. — Я положил руку ему на плечо. — Дело придётся распутывать нам с вами. Планида такая. Поймаем убийцу, через него выйдем на организацию, а там видно будет — сферы или не сферы.
— Ладно, — сказал Морохин после некоторого молчания. — Взять бы Зарокова за жабры и тряхнуть как следует… Да ведь предъявить нечего, — ответил сам себе. — Какая такая записка? Какому такому убийце? Знать ничего не знаю. Хотел нищему подать три рубля и бумажкой ошибся…
— То-то и оно.
Я подошёл к раскрытому окну и с тайной тоской выглянул на волю. Именно что на волю. Здесь, в казённом полицейском заведении, — кровавые тайны, беда и боль, изломанные судьбы. Там, за окном, — прекрасный, объятый летним теплом город. В сущности, целый мир, населённый обычными людьми, живущими нормальной жизнью. Бросить бы всё и оказаться среди них, подальше от мрачных загадок, разгадывать которые порой просто страшно…
Вообще-то драматические размышления мне несвойственны. Погоны обязывают делать дело неукоснительно и без сантиментов. Наверное, просто устал, и ничего не хочется делать. А ведь ещё надо ехать к купцу Кукушкину, а потом планировать засаду на квартире убийцы и согласовывать её с Говоровым…
Стоило подумать про Говорова, как в кабинет заглянул его секретарь.
— Аркадий Семёнович приглашает, — сказал деликатно. «Вызывает» было бы точнее.
— Обоих или только меня? — спросил Морохин.
— Обоих, обоих.
Поднимаясь в кабинет начальника, не мог я избавиться от нехорошего предчувствия, хотя и не знал, чего ждать.
Говоров был мрачен. Перед ним на столе белела какая-то бумага.
— Что это у вас с лицом? — спросил подозрительно вместо приветствия.
Морохин коротко рассказал о нападении грабителей.
— Вот оно как… Точно говорят — беда не приходит одна.
— Что за беда? — спросил Морохин, хмурясь.
— Ну, может, и не беда, а всё же… Вот мы с вами, Дмитрий Петрович, давеча говорили про Бутылкина, — произнёс начальник невесело, — и я ещё обронил, мол, как бы он от своих показаний не открестился. Помните?
— Помню, Аркадий Семёнович. А что?
— Сглазил я. А может, как в воду глядел… Короче, вот заявление Бутылкина в прокуратуру. Копия в следственное отделение, копия в Департамент. От своих слов отказывается напрочь. Дескать, оговорил себя под нажимом и угрозой физической расправы со стороны следователя Морохина. Чист перед законом и врачебной совестью, а если что не так, то это голое стечение обстоятельств и ничего больше. Я, мол, уважаемый врач, и никому не позволено… Да вы сами ознакомьтесь.
— Полная чушь, — сказал я, не сдержавшись.
Морохин быстро прочитал документ и передал мне.
— Вы меня знаете много лет, Аркадий Семёнович, — сказал ровным тоном. — Надеюсь, в эту галиматью не верите.
— Я-то, положим, не верю, — согласился Говоров с тяжёлым вздохом. — А прокурор? А что скажут в Департаменте? Плохо всё это, Дмитрий Петрович, и чревато скандалом, знаете ли.
Морохин пожал плечами.
— Что будем делать? — спросил бесстрастно.
— Для начала вынужден отстранить вас от следствия до выяснения обстоятельств, — сказал Говоров, тяжело засопев. — Формально, Дмитрий Петрович, формально, однако тем не менее… В ближайшие дни делом пусть занимается Кирилл Сергеевич, а там посмотрим.
— Ну, это понятно.
— Я распорядился, чтобы завтра к десяти часам утра доставили Бутылкина, — продолжал начальник. — Сам допрошу этого прохвоста. Вот пусть он лично мне расскажет под протокол, как это наш уважаемый следователь на него давил, угрожал… Затем по ходу приглашу и вас.
— Очная ставка?
— Что-то в этом роде…
Выйдя от начальника, Морохин неожиданно засмеялся — тихо и невесело.
— Что это вы вдруг? — изумился я хмуро. — Вроде бы ничего смешного не произошло.