кую работу среди пролетариев. Активничают среди крестьян и солдат.
— Ещё как активничают…
— Хоть так, хоть этак, — в нашу ситуацию вписываются лишь эсеры.
— Да уж, не масоны…
— И выходит, Дмитрий Петрович, что воюем мы с целой партией. Собственные подпольные типографии, динамитные мастерские, склады оружия, сеть конспиративных квартир и агентов-боевиков… Ну, и так далее. Кровавая публика, жестокая, не останавливаются ни перед чем. Есть о чём задуматься…
Морохин набычился и нехорошо сузил глаза.
— А мне, знаете ли, плевать, — заявил резко. — Эсеры там не эсеры… Для меня это уголовники, убийцы. И я их поймаю, чего бы ни стоило.
— Да вы успокойтесь, Дмитрий Петрович…
— Успокоюсь, когда они в тюрьме начнут нары обживать во главе с профессором Зароковым. Сдаётся, он там у них не из последних.
— Согласен с вами, но…
— Замечательно, — перебил Морохин и, пожимая мне руку, наконец улыбнулся. — Тогда у меня к вам просьба.
— Излагайте.
— Говоров насчёт эсеров ничего знать не должен. Во всяком случае, от нас. Иначе сразу передаст дело в политический сыск.
Я чуть не засмеялся.
— Да как скажете, Дмитрий Петрович… Давно ли вы сами хотели сбагрить его в особый отдел департамента?
— Я и сейчас хочу, — признался Морохин. — Но, понимаете ли, есть такое понятие — дело принципа. А что эсеры, так это ещё хуже. Не просто уголовная мразь — враги.
Он был заметно взвинчен. Чтобы успокоить сотоварища, я налил ему рюмку коньяку и напомнил о котлетах. Моя домработница готовила их превосходно, с чем Морохин охотно согласился.
После ужина мы перебрались в гостиную, к покойным креслам и мягкому свету напольной лампы. Усевшись поудобнее, Морохин сказал вдруг:
— И всё же многое непонятно.
— Что именно, Дмитрий Петрович?
— Эсеры воюют с властью — тут всё ясно. А при чём здесь несчастный Себряков? Зачем им записки Палена? Что они с ними собираются делать? И куча других вопросов.
Взглянул на меня пристально. Я только развёл руками.
— Ну, кое-какие догадки на этот счёт у меня есть…
В очередной раз я чувствовал себя препаскудно от невозможности говорить с сотоварищем откровенно. Какие там догадки! Насчёт Себрякова и записок Палена я знал всё. Сказать почти ничего не мог, вот беда. И был на грани того, чтобы плюнуть на полученные инструкции.
Дмитрий Морохин
Заметив некоторые колебания Ульянова, я счёл долгом его подбодрить:
— Говорите, Кирилл Сергеевич, не стесняйтесь. Страсть люблю ваши догадки. Интересные они у вас и полезные для следствия.
Привстав, Ульянов слегка поклонился.
— Ну, спасибо… С чего начать?
— Давайте прямо с начала. Объясните, как Себряков вообще узнал о существовании этого документа?
Ульянов пожал плечами.
— По наведённым справкам, для историков наличие записок, в общем-то, секретом никогда не было. В своё время Пален из них тайны не делал. Вероятно, даже хотел их опубликовать. Но тогда надежды на это не было — уж очень мемуары порочили монархию. Не забывайте, что среди убийц Павла Первого фактически был его наследник, будущий Александр Первый…
— Да уж, родная кровиночка… — хмыкнул я саркастически. — С этим разобрались. А вот как Себряков мог узнать, что записки хранятся именно у Эттвуд?
— Потомки Палена есть и в России, и за рубежом. Видимо, Себряков потратил немало времени, чтобы связаться с каждым из них и узнать, не располагает ли тот необходимым документом. При этом за продажу записок обещал хорошие деньги. Когда выяснилось, что записки хранятся у праправнучки Палена вдовы Эттвуд, Себряков немедленно отправился в Лондон и выкупил документ.
Погасив папиросу, я машинально потянулся за новой, настолько увлёкся размышлениями Ульянова.
— Ну, допустим, — сказал, глубоко затягиваясь. — Теперь самый главный вопрос: как эсеры выяснили интерес покойного профессора к запискам Палена? А главное, за каким чёртом сдались им эти замшелые бумаги? Да ещё как сдались! Гору трупов ради них нагромоздили…
— Это уже два вопроса, — заметил Ульянов, слегка улыбнувшись. — Сразу скажу: дело не в эсерах — в англичанах.
— В ком, вы сказали?
— В англичанах. Тут уже не только догадки, но и закрытая информация по линии моей службы. Так что говорю только для вашего понимания и надеюсь на конфиденциальность. (Я клятвенно прижал руку к груди.)
Откинувшись в кресле, Ульянов вытянул ноги. Полузакрыл глаза.
— Себряков приехал в Лондон как частное лицо, однако договорился в российском посольстве, что его будет сопровождать посольский секретарь, — заговорил негромко. — Видимо, страховался… А секретарь известен британской специальной службе «Интеллидженс сервис» как сотрудник нашей внешней разведки и поэтому находится под постоянным присмотром английских контрразведчиков. Его визит к Эттвуд вместе с Себряковым отследили. Выяснилось, что Себряков — крупный российский учёный. Разумеется, англичане озадачились: за каким чёртом дипломат-разведчик вместе с профессором-историком навестил ничем не примечательную вдову адвоката?
— И тут, надо полагать, её взяли в оборот…
— Ещё как взяли! Со страху Эттвуд выложила всё. И тогда в «Интеллидженс сервис» схватились за голову. Не трудно понять, что записки выкупили с одной-единственной целью — обнародовать. И, конечно, не в интересах науки, а в целях политических.
Я лишь кивнул. Какая уж тут наука…
— Великобритания, Дмитрий Петрович, готовит большую общеевропейскую войну и усиленно втягивает в свой военно-политический союз Россию. Ну, а комплоты с Англией для нашей страны всегда заканчивались плохо. Это не говоря уже о прямых или косвенных столкновениях, — уточнил Ульянов мрачно. — Однако, увы, в горних высях власти англофильские настроения очень сильны. И Себряков как искренний русский патриот хотел посильно вмешаться в ситуацию, опубликовав записки Палена. Напомню, что там прописана роль Великобритании в свержении и убийстве императора Павла.
— Так-то оно так, — протянул я, обдумывая слова Ульянова. — Но уж очень наивно, не в обиду покойнику будь сказано. Ну, издал он записки Палена, и что? Император Николай прочитает, ужаснётся и вместо союза скрутит англичанам кукиш?
Ульянов усмехнулся.
— Если бы всё так просто! Главный англоман во власти император и есть. А кто его предка уконтрапупил, он и без мемуаров Палена знает преотлично… Расчёт Себрякова, полагаю, был совершенно иной. Публикация записок с соответствующими комментариями, как он надеялся, вызовет в обществе широкое возмущение. Проще говоря, грянет скандал.
— И что?
— Царская власть сегодня не настолько сильна, чтобы игнорировать общественное мнение, Дмитрий Петрович. И поэтому пересмотр отношений с Великобританией, хотя бы частичный, под влиянием масштабного негодования теоретически был вполне возможен.
— Если так, снимаю шляпу, — произнёс я, глядя Ульянову в глаза. — Смелый же человек был Себряков, если задумал такое.
Ульянов отвёл взгляд. И уже не в первый раз возникло у меня ощущение, что сотоварищ что-то скрывает. В смысле, знает больше, чем говорит.
— Да, — сказал Ульянов наконец. — Он был смелый человек, царство небесное. Оттого и погиб.
Наступило неловкое молчание. Поднявшись, я его прервал.
— А пойдёмте на кухню, Кирилл Сергеевич, — предложил, чувствуя усталость.
— Охотно, — сказал мгновенно оживившийся Ульянов. — Проголодались, небось, от этаких разговоров?
— Да нет, выпить хочется. — Взявшись за виски, сказал тоскливо: — Боже мой! Ещё три недели назад жил спокойно и счастливо, ловил простых уголовников и вдруг на тебе — политикой по голове. Чем только провинился…
Кирилл Ульянов
Взбодрившись рюмкой коньяку, Морохин потребовал продолжения разговора.
— Да я уже почти закончил… К тому моменту, когда «Интеллидженс сервис» в ситуации разобралась, Себряков с документом уже был в России. Поэтому англичане обратились к эсерам с настоятельной просьбой любым способом изъять и вернуть им записки. Собственно, даже не с просьбой, — с приказом.
— То есть как это с приказом? — поразился Морохин.
— А что вы так удивились? Или для вас секрет, что российские революционеры со времён Герцена с его «Колоколом»[11] живут и борются на английские деньги?
Морохин по-простому почесал в затылке.
— Вообще-то секрет, — признался он.
— Ах, да, — спохватился я, — вы же политическим сыском не занимаетесь… Примите как факт: эсеры — английские содержанки. («Содержанцы», — машинально поправил Морохин.) Социал-демократы, кстати, тоже. Думаете, зря они так любят проводить съезды партии в Лондоне? Поближе к кормильцам, вот и всё.
— И, значит, вы считаете…
— Не просто считаю, Дмитрий Петрович, — уверен. В некотором смысле партия эсеров не что иное, как российский филиал английской специальной службы. И весьма боевой филиал, к тому же. Диво ли, что англичане приказали своим содержанцам найти документы?
— Но как это всё выглядит на практике?
— Схема отработана. По нашим данным, связь с эсерами «Интеллидженс сервис» осуществляет через одного из лидеров партии, который уже три года как окопался в Лондоне. Распоряжения, деньги — всё через него. Эсеры должны в английских интересах расшатывать российскую власть и в конечном счёте создать в стране революционную ситуацию. Но есть и прикладные поручения вроде поиска записок Палена и ликвидации Себрякова. — Протянув руку к бутылке, добавил: — У меня всё. Предлагаю ещё по рюмке.
Морохин слушал внимательнейшим образов. Можно сказать, внимал. На выразительном лице сотоварища играла целая гамма чувств: от задумчивости до гадливости.
— Можно и по рюмке, а то уже мозги набекрень — сказал рассеянно. — Вашим догадкам, Кирилл Сергеевич, цены нет… Тут, между прочим, возникает вопрос. Ну, найдём мы эти записки, и что с ними делать? Власти они поперёк горла, а Себрякова уже нет…