Викентии, о наших отношениях и его работе. Привычно прикинувшись дурочкой, я им ничего толком не ответила, хотя кое-что рассказать могла бы.
Начал раздражать Евгений. Со смертью мужа он принялся навещать меня ежедневно и ходил по квартире почти по-хозяйски. Неужели он всерьёз решил жениться на мне, чтобы прибрать к рукам наследство Викентия? Если так, то пустые хлопоты… Вообще он как-то изменился — стал злиться по пустякам, а в глазах появился нервный блеск. Ссылаясь на необходимость составить опись архива Себрякова, часами просиживал в его кабинете, рылся в бумагах и явно что-то искал. А как-то раз удивил меня просьбой дать ему ключ от дома.
— Зачем он тебе? — спросила я с самым простодушным видом.
— Видишь ли, историческое общество торопит с описью архива. Надо как следует поработать, а ты не всегда бываешь дома. К тому же собираешься в Сестрорецк на неделю…
— Ну, так что ж? В доме будет Паша. Я предупрежу, что ты можешь приходить, когда тебе надо.
— Она тоже может уйти на рынок или по своим делам…
Я со смехом обняла его и принялась целовать.
— Не волнуйся, милый! — сказала нежно. — Всякий раз, когда ты решишь прийти, в квартире кто-то будет…
В общем, хоть и мягко, но отказала. Евгений отстал и выглядел при этом весьма недовольно. И чёрт с ним. Не хватало ещё, чтобы он мог войти в квартиру без спроса. Мало ли что у меня тут есть интересного и хорошего… Человек, который спит с женой лучшего друга, избытком порядочности не страдает. На сей счёт я не заблуждалась.
К тому же, как на грех, взяла расчёт Паша. Эту глупую деревенскую девку я не любила, но вынуждена была терпеть. В своё время её наняла ещё первая жена Викентия, и он за многие годы к Паше привык. А теперь, когда она уволилась, я вдруг почувствовала, как её не хватает. Словно без рук осталась… Евгений обещал найти новую служанку, но дело затягивалось. И я осталась в огромной пустой квартире одна, вздрагивая по ночам от любого шороха.
Немного развлекала Катя Князева, с которой мы вместе учились и дружили в Бестужевке. Девушка она была взбалмошная, однако умная и добрая. Узнав о смерти Викентия, она тут же приехала ко мне. Плакали, пили вино и чай, говорили обо всём на свете… С Катей, которая хорошо знала меня, можно было общаться более-менее откровенно. Потом она тоже приезжала, и всякий раз я ей радовалась, потому что после смерти родителей близких людей у меня не осталось. Разве что Евгений…
Но отношения с Евгением стремительно ухудшались. Он стал раздражительным, и даже постель перестала нас мирить, хотя, казалось бы, теперь для близости никаких преград не было. Ссылаясь на нездоровье, Евгений мной… скажем так… интересовался всё реже. И я даже задумалась, а не сменила ли я шило на мыло. В смысле Себрякова на Зарокова. Оба были историки, оба профессора, оба не молоды…
А накануне он вдруг начал расспрашивать, был ли у Викентия сейф или какое-то иное тайное место для хранения документов, денег, драгоценностей.
— Не было у него сейфа, — ответила я с удивлением. — Документы он хранил в столе или на подоконниках, деньги держал на счету в банке или в верхнем ящике стола, драгоценности есть только у меня.
— Вот, кстати, о банке… Может быть, у него был арендован банковский сейф? — допытывался он.
— Понятия не имею. Вряд ли. Он любил, чтобы самое важное всегда было под рукой… Да зачем тебе это знать?
Вопрос вырвался сам собой. Евгений отвёл глаза.
— Видишь ли, — сказал озабоченно, — в документах Викентия нашёл я заметки к новой книге. А рукописи нигде нет. Вот я и подумал…
Я буквально кожей чувствовала, что он лжёт. И почему-то мне стало зябко.
Что ему нужно? Не то ли самое, что я уже нашла?
Дмитрий Морохин
Известие о том, что хромоногий убийца исчез, начальник встретил со скрежетом зубовным и смотрел при этом на меня так, словно я лично уберёг преступника от засады.
— Что-то не складывается у вас это расследование, Дмитрий Петрович, — констатировал он холодно. — Бутылкина взорвали, убийца сбежал… Непорядок, батенька. Теряете хватку. Рановато вроде бы, а?
От лютой несправедливости упрёка я рассвирепел. Взрыв эмоций предотвратил мудрый Ульянов, мягко заметивший:
— Хватка здесь, надо полагать, ни при чём. Бутылкина разоблачил именно Дмитрий Петрович. Он же предлагал брать убийцу по горячим следам, и не он решил, что надо перенести захват на следующий день…
«А вы, Аркадий Семёнович!» — заорал я внутренне. Однако промолчал, ограничился тем, что вызывающе уставился на Говорова.
Развивать неудобную тему начальник не стал. Вместо этого он с грозным видом налил стакан воды, широким жестом опрокинул в рот и крякнул, словно выпил водки.
— Ладно, — сказал примирительно, вытирая усы. — Все хороши… Какие будут соображения по нашим дальнейшим действиям, а? Дмитрий Петрович, Кирилл Сергеевич?
Мы с Ульяновым переглянулись.
— Соображения дежурные, — сказал я со вздохом. — Остались две ниточки. Ведём плотное наблюдение за профессором Зароковым и тюремными надзирателями. Вы грозились направить в «Шпалерку» наших агентов…
— С утра поехали, — отрубил Говоров. — Правильно. Ждём. Докладывайте по мере поступления сведений. Свободны.
Вернувшись в кабинет, я сел за стол и тупо уставился в раскрытое окно. Ульянов посматривал на меня озабоченно. Не нравился ему нынче мой вид.
— Чем хандрить, давайте лучше чаю выпьем, — предложил он.
— А давайте, — откликнулся я. — Мне лишь бы не работать…
Это я, конечно, пошутил. С учётом ситуации сегодня особой работы не ожидалось. Поэтому Ульянов сказал, что поедет к себе на службу.
— Договорюсь с начальством о филёрах, — сказал он. — Чтобы уже с завтрашнего дня организовать наблюдение.
Это был отзвук вчерашнего разговора.
— Жесточайшее! — попросил я. — Чтобы муха тишком не пролетела!
Ульянов посмотрел с сомнением.
— На всякий случай спрошу ещё раз: вы уверены? — спросил осторожно. — Дело, если разобраться, непростое, в чём-то опасное…
— Уверен, — сказал я непреклонно. — Конечный результат гарантировать не могу, но и не проверить не могу тоже. Сами видите, как всё запуталось.
Проводив Ульянова, я сел разбирать старые бумаги. Дело нужное, порядок никто не отменял, а времени, как правило, на это не хватало. Просматривая документы, я подсознательно ждал, что вот-вот откроется дверь, и на пороге появится она — рыжая и прекрасная Катерина Князева. Привык я уже к её неожиданным появлениям… За какие-то полторы недели девушка-ураган без спроса вошла в мою жизнь и начала энергично в ней прорастать. Беда с этими эмансипэ…
Но Катя так и не появилась. Зато в самом конце дня вызвал начальник.
— Департамент срочно требует подробное письменное объяснение по делу Себрякова, — сообщил он.
— Требует, значит, получит, — сказал я меланхолически, с трудом удерживаясь от зевка.
— Завтра в восемь утра я с этим объяснением должен быть на докладе, — продолжал Говоров.
Меланхолия разом испарилась.
— То есть как это завтра в восемь утра? Там же писать и писать, а служебный день уже закончился!
— А вам что, голубчик, впервой задерживаться? — осведомился начальник вкрадчиво.
— Не впервой, конечно, однако…
— Ну, так задержитесь ещё раз! — велел Говоров. — А завтра можете явиться попозже, отоспитесь. Я в ваши годы, знаете ли, вообще сутками работал. Да не за столом сидел, а преступников искал, по городу бегал! Вот помню, как однажды…
Боевую следственную молодость начальник вспоминал часто, рассказывал о ней со вкусом и подолгу. Я, впрочем, слушать сейчас был не расположен, поскольку работать предстояло допоздна, и потому бестактно осведомился:
— Виноват, Аркадий Семёнович, могу приступить?
— Приступайте, голубчик, — сказал начальник ворчливо, явно недовольный, что его рассказ был подбит на взлёте. — И чтобы всё подробно, по порядку, с деталями. Да! Не забудьте особый упор сделать на Бутылкина и всё к нему относящееся. Запрос связан с его предсмертным обращением в департамент. Ну, вы ту бумагу помните. (Ещё как помнил.) Объяснение оставьте у дежурного, а я завтра утром перед визитом в департамент заеду и заберу.
— Как раз к утру и закончу, — сказал я уныло. Ненавижу бумажную часть своей работы.
Конечно, документ я закончил не к утру, а намного раньше, уже в одиннадцать вечера была поставлена точка. Трёхнедельное расследование уложилось в двадцать одну страницу. Представлены были соображения по поводу убийств Себрякова, Варакина, Кускова, Бутылкина, а также насчёт Зарокова и хромоногого убийцы… Про записки Палена, эсеров и английский след я, разумеется, не упомянул. Пока не надо. А может, и совсем не надо. Как пойдёт.
В утреннем разговоре начальник частично был прав — расследование не то чтобы не складывалось, но складывалось тяжело. Теперь очень многое (или даже всё) зависело от филёров Ульянова. От результатов их наблюдений. Через три-четыре дня станет ясно, прав ли я в своих предположениях, и уж тогда… О том, что воспоследует тогда, я даже не хотел думать. И вообще не хотел думать. Устал я от этого дела. Слишком много смертей…
В голову пришла неожиданная мысль. Я снял трубку служебного телефона и позвонил на квартиру Кате, опасаясь её разбудить и выслушать по этому поводу всё, что она обо мне думает. Однако обошлось.
— У аппарата, — сообщил знакомый звонкий голос.
— Добрый вечер, Катя, это я. Извини за поздний звонок. Слава богу, что не разбудил.
— Дима? — встревожился голос. — Почему так поздно? Что-нибудь случилось?
— Да нет, всё в порядке, просто… Можно я к тебе приеду?
Наступила пауза.
— Ужинать будешь? — спросил голос деловито.
— Ещё как, — ответил я радостно, ощущая волчий голод.
— Так чего ждёшь? Приезжай быстрее. Одна нога здесь, другая сам знаешь где…
Перед уходом я перечитал документ, запечатал в конверт и на выходе отдал письмо дежурному для Говорова. На улице, прежде чем сесть в разъездной служебный экипаж, с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух. Не всё в жизни плохо, чёрт возьми, если меня ждёт Катя.