Сопение начальника стало устрашающим.
— Вот ведь сволочи… — произнёс он и выругался по матери. — Устроить охоту на моего следователя! Ну, Зароков… Хоть за шиворот бери и в одиночную камеру…
— А что мы ему можем предъявить? — ответил я вопросом на вопрос. — Переписку с убийцей? Отопрётся и глазом не моргнёт.
— Да знаю, знаю, — сказал Говоров с досадой. — Это я так, на эмоциях… Хорошо. Но, может быть, устроим у него негласный обыск? Что-то найдём в квартире?
Я пожал плечами.
— Попробовать можно, — произнес Ульянов с сомнением в голосе. — Хотя насчёт результата не уверен. Человек он явно опытный и вряд ли держит в квартире что-либо компрометирующее.
— Согласен, — поддержал я. — Пока, думаю, придётся ограничиться тщательной слежкой. Рано или поздно где-нибудь себя выдаст, проколется… Да! Надо составить ориентировку на хромого и раздать городовым по всей столице. Подробное описание внешности у нас есть.
— И продолжим наблюдение за надзирателями «Шпалерки», — добавил Ульянов. — За этими… как их там… Сидоркиным и Воробьёвым. Какая-никакая, а ниточка.
Говоров махнул рукой.
— Там, похоже, всё уже прояснилось, — сообщил он. — Мне час назад звонил начальник «Шпалерки» Пивоваров. Исчез Воробьёв.
— Воробьёв? — переспросил я. — Это который пьёт, вечно ворчит и жалуется на маленькое жалованье?
— Он самый. С утра не вышел на службу. Послали к нему домой, а там сказали, что он и дома не ночевал. Похоже, сбежал, мерзавец, от греха подальше…
Я кивнул.
— Вполне вероятно. С вашего разрешения, Аркадий Семёнович, я добавлю в ориентировку для городовых также Воробьёва. Описание внешности и приметы возьмём у Пивоварова.
— Но я бы ещё понаблюдал и за Сидоркиным, — заметил Ульянов. — Мало ли… А вдруг организация, чтобы обезопасить своего человека, просто убрала невиновного, на которого теперь падёт подозрение?
Говоров тяжело поднялся.
— Разумно, господа сыщики, — констатировал он. — Насчёт ориентировки и дальнейшего наблюдения согласен. И вот что ещё… — Задумался ненадолго. — Надо бы вам, Дмитрий Петрович, пока хромого не поймаем, сменить квартиру. Бережёного бог бережёт.
Я взглянул на него с удивлением. Забота, само собой, дело трогательное, но надо ли беречься до такой степени? Снаряды в одну воронку два раза не падают.
— А я думаю, что Аркадий Семёнович прав, — произнёс Ульянов. — Я вас приглашаю, Дмитрий Петрович. Поживёте пока у меня. Сами знаете, я человек одинокий, не стесните.
— Вот и славно, — заключил Говоров. — Готовьте текст ориентировки.
Выходя из кабинета, он столкнулся с Катей. Девушка-ураган попыталась привычно ворваться в кабинет и чуть не врезалась в обширный живот Говорова.
— А-а, Катерина Владимировна! — пропел начальник с доброй улыбкой, резко меняя настроение. — Как поживаете? Как там наш очерк?
— Пишу на всех парах, — заявила Катя, не моргнув глазом. — Пришла вот к Дмитрию Петровичу ещё кое о чём расспросить.
— Расспросите, расспросите, да с пристрастием, — посоветовал начальник, хохотнув. — А то он у нас человек скромный, слова о себе лишнего не скажет…
Вышел, а следом поднялся и Ульянов.
— Пойду насчёт чая распоряжусь, — произнёс деликатно, выходя вслед за Говоровым.
Как только мы остались одни, Катя порывисто схватила меня за руку.
— Ну что, Дима, что? — спросила, глядя в глаза.
— Да ведь ты уже с утра всё знаешь, — ответил я, гладя пышные рыжие волосы. — Убит мой сосед, царство ему небесное. Беда…
— Это я знаю, — сказала Катя нетерпеливо. — И нечего меня гладить по головке, как маленькую. Лучше поцелуй.
Подчинился с удовольствием.
— Какой-то у тебя вежливый поцелуй вышел, — заявила Катя, отстраняясь. — Никакого огня в губах… — Прищурилась. — Или уже не нравлюсь?
— Катя, я на службе, — напомнил сдержанно. — Огонь будет вечером.
— Да? Ну, смотри, чтобы всё по-честному… — Отойдя, она села на стул и взялась за виски. — Что ж я какую-то ерунду несу, — пробормотала потерянно. — Поцелуй, губы… А там человек погиб. — Подняв голову, почти выкрикнула со слезами на глазах — Дима! Это же тебя убить хотели!
И столько страха было в её голосе, что я опешил.
— Катюша, милая, ну, что ты… Придумала невесть чего, — промямлил я сбивчиво.
— Не спорь! Это твой дом! Это тебя поджидали! А убитый человек был совсем безобидный, простой чиновник из горнорудного министерства!
— Да откуда ты знаешь? — изумился я.
— Оттуда! Я, между прочим, в газете работаю! Мне наш уголовный репортёр всё рассказал!..
Действительно, крутились там какие-то журналисты…
— Послушай, Катя…
— Нет, это ты послушай! Я ещё утром всё поняла! Душой поняла, сердцем… За тобой охотятся, Дима. А я не дам тебя убить! — Топнула ногой. — Слышишь, не дам!
Я оцепенел. И онемел.
— Катюша… Чудо ты моё рыжее… Спасибо тебе, — произнёс наконец.
— Пожалуйста! — Достав из кармана, Катя сунула в руку плоский металлический предмет. — Это ключ от моей квартиры. Поживёшь у меня. И попробуй только отказаться!
— Поживу?..
— Пока да. А там, как пойдёт.
— Но я же…
— Терентьича я предупредила. Можешь приходить в любое время. Сказала, что ты мой любовник.
В голове всё окончательно смешалось.
— И как к этому отнёсся Терентьич? — спросил зачем-то.
Катя смерила меня гордым взглядом.
— С пониманием, — отрезала она.
И удалилась.
Тут очень кстати пришёл Ульянов с чаем. Я с ходу жадно отхлебнул чуть не полстакана.
— Осторожнее, Дмитрий Петрович, кипяток же, — сказал Ульянов заботливо.
Действительно, обжёгся.
— На всякий случай возьмите запасной ключ от моей квартиры, — продолжал сотоварищ. — Мало ли как сложится, я ведь могу и на своей службе задержаться.
До чего же хорошо, когда о тебе заботятся…
— Спасибо, Кирилл Сергеевич, — сказал я от души, с трудом шевеля обожжённым языком. — Но у меня, собственно, один уже есть. Правда, квартира другая…
И зачем-то показал Ульянову Катин ключ.
Судя по скупой улыбке, сотоварищ прекрасно понял, чью квартиру он открывает.
Евгений Зароков
Лидер дал мне две недели. Одна из них уже прошла, а я по-прежнему понятия не имел, где искать записки Палена, будь они трижды прокляты — вместе с автором.
Хотя, полагаю, он и так проклят. Какой круг ада Данте определил для изменников и предателей в своей «Божественной комедии»? Кажется, девятый? Ну, значит, и парится в том круге Пален в обнимку с Брутом[18]. Туда ему и дорога.
Это же уму непостижимо… Да, Павел Первый был малосимпатичной личностью, и как историк я это знаю. Деспотичный, взбалмошный, он держал своё окружение в страхе. Но Пален был ближайшим из близких. Павел обласкал его, осыпал портфелями — и что взамен? Подлое, чёрное предательство, да ещё на английское золото… Независимо от мотивов измены, оправдания Палену нет.
Хотя с мотивами как раз всё ясно. В сущности, Павел сам себе подписал приговор. Нельзя бесконечно запугивать своих царедворцев, то подвергая жестокой опале, то возвращая зыбкую милость. Да что там царедворцы! Собственная семья боялась его, как огня… Страх породил всеобщую ненависть, которая в конечном счёте стала сильнее страха — и пала на монаршую голову. Это с одной стороны.
С другой — сближение Павла с Наполеоном и ожидаемый союз России с Францией (кстати, блестящий государственно-дипломатический замысел императора) был смертельно опасен для Великобритании. Когда на повестку дня стал разрыв вековых русско-английских отношений, посольство туманного Альбиона приступило к самым решительным действиям. Как и следовало ожидать, сообщники нашлись быстро, и были среди них сановники, генералы, даже наследник престола…
На склоне дней, чувствуя на затылке ледяное дыхание костлявой, Пален многое переосмыслил. Решив покаяться, он написал свои записки. Кроме стремления очистить душу, видимо, было и желание отомстить севшему на престол после убийства отца Александру Первому. (Потому, видимо, из мемуаров своих секрета не делал и даже бравировал ими.) Тот вместо благодарности за преподнесённый трон почти сразу после переворота удалил Палена в его курляндское поместье, где граф и провёл остаток жизни. А неизданные записки перешли по наследству к родственникам, чтобы через восемь с половиной десятилетий оказаться в руках Себрякова…
В последнее время всё чаще приходят в голову дурные мысли. Почему-то вспоминается Викентий. Я ведь обязан был ему многим, и не только дружбой. Моё назначение профессором университета когда-то мощно поддержал именно он. Он же редактировал мои первые научные работы, оттачивая форму и углубляя содержание. Наконец, не женись он на Дарье, не было бы у меня сейчас очаровательной любовницы…
Всё так. А я, как ни крути, его предал. В сущности, отдал друга и благодетеля в лапы Демона. Так что есть шанс когда-нибудь встретиться с Паленом в девятом круге…
Настроение, и без того мрачное, усугубляет провал акции по устранению Морохина. Демон ошибся, но в чём его винить?
Как и было велено, ожидал следователя возле дома в поздний час. Я сам описал Демону его внешность. И когда около полуночи к дому подошёл, на ходу доставая ключи, высокий широкоплечий человек, чьи русые волосы, усы и бородку можно было разглядеть сквозь тусклый свет белой ночи, Демон без колебаний убил его. Кто же знал, что в доме живёт ещё один человек со схожими приметами, и наш палач вместо доморощенного Хольмса ликвидирует безобидного чиновника, на беду засидевшегося на службе…
— О чём задумался, Казанова[19]? — спросил Демон, глядя искоса.
Казанова — это мой партийный псевдоним. Я сам его выбрал и, конечно, со смыслом. Не могу без женщин, хоть пристрели.
— Всё о том же, — соврал я, недовольный собой. Действительно, нашёл время философствовать. — Ну, где эти чёртовы записки могут быть?