— Какой там адрес? Выследили тебя, вот и весь разговор…
— Ой ли? Я человек довольно опытный, слежку заметил бы. Но это деталь. Главное же, не заночуй я у приятеля, сейчас бы с вами не разговаривал. То есть умысел ваш сорвался по чистой случайности.
(При слове «приятель» я невольно хмыкнул. Про себя, разумеется. Замечательный приятель у Морохина, повезло сотоварищу.)
Говоров поднялся.
— Ты хочешь сказать, Морохин, что я на лучшего следователя убийцу натравил? На ученика своего, которого собственными руками в сыске натаскивал? — спросил медленно.
Поднялся и Морохин. Сейчас они стояли с начальником лицом к лицу. Тяжело было смотреть на те лица.
— Вы ещё заплачьте, — сказал сквозь зубы. — Натаскивали, да. Что было, то было. Я всегда вас учителем считал, благодарен был, дурак сентиментальный…
— А ты, значит, в благодарность поднимаешь на меня руку? На своего учителя?
— Не перебивайте!.. Кончилась благодарность. Покушение организовали вы — больше некому. Припекло вас. Уж больно резко ученик за дело взялся. Глядишь, так и убийцу найдёт, и дело раскроет, и всё про вас выяснится… Может, и жалко меня было, да себя жальче. Я-то уцелел, бог миловал, а вот Колю Уманского убийца ваш уложил. Я вас за Колю, за вдову его, за сыновей-сирот не прощу! — прорычал с прорвавшейся ненавистью.
Говоров и бровью не повёл. Он даже усмехнулся.
— Пафоса-то, пафоса сколько… — пробормотал, усаживаясь. И без перехода осведомился: — Это всё, мистер Хольмс? Или ещё что-то против старика Говорова накопали?
— А как же, — сказал Морохин, успокаиваясь. — Ещё одно обстоятельство, которое в мою версию полностью укладывается.
— Ну-ка, ну-ка…
— Когда я с учётом сведений о преступной организации, полученных от Бутылкина, предложил передать дело в политический сыск, вы запретили. Мы, дескать, сами с усами, всё раскроем, дадим результат… А ведь я хорошо помню, что при случае вы всегда с удовольствием от сложных дел избавлялись. Но теперь-то ситуация другая! Пока убийством Себрякова занимаемся мы, следствие у вас под контролем. А значит, можно страховать от провала и партию, и себя.
Похоже, Говоров успокоился. Уселся в кресле поудобнее, вальяжно устроив руки на подлокотники.
— Ну, вот что, господа хорошие! Слушал я вас внимательно, резоны ваши ясны, и твои возмутительные подозрения, Морохин, я даже готов простить, — сказал неожиданно.
— Простить? — изумился Морохин.
— Простить, простить. Что ж делать, коли всё так складывается… — Нахмурился. — Действительно, обстоятельства таковы, что меня можно заподозрить чёрт-те в чём. Только забыл ты, милый человек, что обстоятельства — не доказательства. Их можно вывернуть и так, и этак.
— Попробуйте, — предложил я коротко.
— Да пожалуйста! Всё, в чём вы меня заподозрили, вполне мог сотворить вот он!
С этими словами начальник ткнул пальцем в Морохина. И, надо признать, сотоварищ растерялся.
— Это как? — спросил в недоумении.
— Это так! — передразнил Говоров. — Сидишь ты на крючке у эсеров, вот и весь разговор. Деньгами тебя купили, а может, поймали на дурном проступке и шантажируют, — это детали. Вот и работаешь на них. А потому и свидетеля убрал, и убийцу спас. Что, не так? Когда и куда повезут Бутылкина, ты знал. Собрались брать хромого — опять же знал…
— И покушение сам на себя устроил, — подсказал Морохин, слушавший с интересом.
— А почему бы и нет? Чтобы отвести от себя подозрения, на всё пойдёшь. Тем более, что на днях ругнул я тебя — мол, дело не движется, провал за провалом. А ведь странно, следователь-то лучший, как ни крути… Соседа вместо себя подставил, зато теперь на коне. А как же! В борьбе с преступностью чуть голову не сложил…
Морохин повернулся ко мне.
— Я же вам говорил, Кирилл Сергеевич, что в своё время господин Говоров был сыщик из лучших, — напомнил он. — Вот так, с ходу, сплести логически не противоречивую версию… Только слушать его словоблудие мне недосуг. — Перевёл горящий взгляд на Говорова. — Обстоятельства не доказательства, господин начальник, это вы в точку. Но есть и доказательство вашей преступной связи с эсерами — прямое.
Внутренне я запротоколировал, что на это раз нервы Говорова подвели. Во всяком случае, ладони, дрогнув, крепко вцепились в подлокотники кресла. А ещё я подумал, что начальник сейчас похож на старого медведя, которому в горло мёртво вцепился молодой волк (Морохин, значит), и медвежьи силы на исходе.
— Что ещё за доказательство? — спросил Говоров тихо и грозно.
Морохин взял лежащие перед ним листы бумаги и озабоченно заглянул в них.
— Объясните следствию, господин Говоров, с какой целью вы вчера встречались с фигурантом по делу Себрякова профессором Зароковым? — осведомился жёстко. — Да ещё самым что ни на есть тайным образом?
Дмитрий Морохин
И вот тут Говоров не выдержал.
— Хватит! — сказал чуть ли не шепотом. — Пошёл вон со своим доказательством!.. Да откуда тебе знать, с кем я встречаюсь?
— Для таких случаев придумали службу наружного наблюдения, вам ли не знать, — сказал я сухо. — Она-то вашу встречу с Зароковым и зафиксировала.
— Кто? Наши филёры?
— Ну, зачем же наши… Я не могу приказать им следить за начальником отделения. Филёры контрразведки.
С этими словами я оглянулся на Ульянова.
— Исходя из интересов следствия, контрразведка предоставила своих сотрудников для наблюдения за вами и Зароковым, — сообщил тот официальным тоном. — Их рапорты в распоряжении Дмитрия Петровича.
Пользуясь тем, что Говоров потерянно молчал, я взял нить разговора в свои руки. И разговор был совершенно предметный.
Встреча состоялась накануне в доме номер семь по улице Глухоозёрной. Это был доходный дом Корзунова. Начальник в штатском платье приехал около трёх часов дня и поднялся, как удалось выяснить, на второй этаж в пятую квартиру. Там его уже ждал Зароков, прибывший десятью минутами раньше.
(Предупреждённый Говоровым о полицейской слежке профессор использовал простую уловку. Явившись в университет, пробыл там некоторое время, а потом вышел через запасной вход. Поймал экипаж, приехал на конспиративную квартиру. К счастью, Ульянов эту хитрость предвидел, поэтому велел своим людям взять под наблюдение все тыльные и боковые выходы из университета. И, таким образом, уйдя от полиции, Зароков остался под контролем контрразведки.)
К сожалению, мы не знали, о чём они разговаривали. Но сам факт секретной встречи Говорова с эсером (или как минимум эсеровским сообщником) Зароковым топил начальника с головой. Причём ошибки быть не могло. Во-первых, приметы профессорского гостя полностью совпадали с приметами Говорова, и филёры его на любом следствии опознали бы. (Зарокова и вообще не перепутаешь, уж очень внешность характерная.) А во-вторых, именно вчера он сослался на нездоровье и с обеда уехал домой. Стало быть, имел полную возможность переодеться в штатское и приехать на Глухоозёрную.
Закончив, я выдержал паузу. Говоров безмолвствовал.
— Так что же, господин начальник, не угодно ли объяснить своё поведение? — спросил я мрачно.
Тот окрысился.
— Объяснить? Тебе? Много чести, щенок, если Говоров перед тобой будет объясняться!
— Значит, аргументов нет, — констатировал я, пропуская оскорбление мимо ушей.
— Аргументы? — переспросил Говоров и вдруг странно улыбнулся. — Отчего же, найдутся…
С озабоченным видом выдвинул ящик стола, заглянул внутрь и выхватил револьвер.
— Вот тебе аргумент, — сообщил, переводя дуло с меня на Ульянова и обратно. — Сидите спокойно! Кто дёрнется, — пристрелю! А для начала перебрось мне свои бумажки.
Стрелял, между прочим, Говоров хорошо, что всегда с удовольствием демонстрировал в служебном тире.
Не то чтобы я сильно испугался — не верилось, что дойдёт до выстрелов (хотя резкое телодвижение начальника было неожиданным), однако почувствовал себя… как бы это сказать… неуютно. А как ещё себя чувствовать, когда тебе целятся в лоб?
— Выдали себя полностью, господин Говоров, — произнёс Ульянов спокойно. — И очень даже глупо. Ну, пристрелите вы нас тут, а что дальше? Или пожизненная каторга, или сумасшедший дом. Вам что больше нравится?
Вид у начальника был безумный. И рука с револьвером дрожала. Ещё, чего доброго, палец на курке дёрнется… И Кати рядом нет, спасать некому…
— Не твоё дело, — выдохнул Говоров люто. — Для начала с вами рассчитаюсь, сволочи. А там будет видно. Пришли, мол, с угрозой расправы за то, что я… Ну, придумаю, за что… В общем, жизнь свою защищал… Лучших адвокатов найму… Бумажки мне быстро, ну! Считаю до трёх! Раз…
— Да зачем они вам нужны? — удивился Ульянов. — Мои филёры другие напишут… А, впрочем, отдайте бумаги, Дмитрий Петрович. Нам всё равно, а ему приятно.
Я заметил, что, разговаривая с Говоровым, сотоварищ потихоньку, по миллиметру, придвигался к нему. И когда я швырнул начальнику бумаги на стол (а тот за ними потянулся), Ульянов, вскочив, стремительным движением схватил и сильно выкрутил Говорову кисть. Револьвер со стуком упал на стол. Толкнув начальника в кресло, Ульянов взял оружие и сунул в карман. Как ни в чём не бывало уселся на стул. При этом доблестный подполковник даже не запыхался.
— С этим ясно, — подытожил невозмутимо. — Другие аргументы есть?
Говоров опустил голову и заплакал, содрогаясь тучным телом. Я невольно вспомнил рыдающих Нину Терентьевну, Ваню с Антошкой. Слёзы предателя против слёз вдовы и сирот… Как же мне мерзко сделалось…
— Ну, хватит, — сказал я грубо, поднимаясь. — Будем считать сцену законченной.
— Что вы намерены предпринять? — спросил Говоров еле слышно, вытирая толстые щёки обшлагом мундира.
— Передадим все материалы с пояснением в министерство, а копии — в департамент и прокуратуру, — отрезал я. — Дальше вами займутся они. А вы пока можете написать заявление об отставке и чистосердечное признание. Это хоть как-то облегчит вашу участь.
— Нет, нет!.. Вы не посмеете!..