И вот ноги Демона вдруг оторвались от пола, и он высоко взмыл в воздухе. Я резко пригнулся, уходя от смертоносного удара.
Дмитрий Морохин
Вот неожиданность! Зароков ловко увернулся от прямого удара в челюсть и, в свою очередь, нацелился в скулу. К сожалению, попал…
Похоже, профессор был в хорошей форме, которую, вполне вероятно, поддерживал в одном из столичных спортивных клубов. Есть такая мода в интеллигентских кругах. Я-то надеялся, что с немолодым человеком справлюсь без особого труда. Свяжу руки собственным ремнём, уложу мордой в ковёр и приду на помощь Ульянову.
Заметил краем глаза — пока что сотоварищ успешно отмахивался от быстрых ударов Демона, однако видно было, что тот очень силён и ловок. Диковинный стиль единоборства не имел ничего общего с нашей дракой на кулаках. Чёртовы японцы! Придумали на русскую голову…
Зароков, само собой, дрался традиционно, по-нашему. Но крупные кулаки профессора наносили вполне ощутимые удары. А если учесть, что его руки были длиннее моих и он этим беззастенчиво пользовался, то наш боксёрский поединок пока что складывался не в мою пользу. Стало быть, пора было перейти от бокса к борьбе.
Бац!.. Пропустив болезненный удар в нос и на миг ослепнув, я окончательно рассвирепел. Без церемоний схватил Зарокова за борт пиджака и подсечкой, по-простому, сбил его с ног. И навалился сверху.
Кирилл Ульянов
Пока что мне удавалось отбиваться или уходить от ударов Демона. Удивительный боец этот русский самурай! Даже хромота его не сдерживает. Моя подготовка, конечно, скромнее, — по сравнению с ним я менее ловок и быстр. Хотя кое-что и я могу.
В 1905 году, во время боевых действий на Сахалине, я по должности инспектировал лагерь для японских военнопленных. И там внимание моё случайно привлёк один из них. То был человек лет сорока с непроницаемым лицом, невысокий, худощавый, с обильной сединой в чёрной шевелюре, одетый в потрёпанную форму. Начальник лагеря рассказал, что зовут его Юдзиро, и он большой мастер японских единоборств.
По моей просьбе Юдзиро продемонстрировал некоторые из своих навыков. Я был поражён его умением драться голыми руками, совершать невероятные прыжки, двигаться с быстротой, не мыслимой для обычного человека. И не просто поражён — очарован. При виде японца проснулась вдруг детская мечта быть сильнее всех. Быть победителем…
Юдзиро говорил на ломаном русском, я немного знал японский, и мы поняли друг друга. Я предложил поехать со мной, чтобы учить единоборствам. Обещал хорошие деньги и условия. Японец, прозябавший в лагере, охотно согласился и благодарил, низко кланяясь. В тот день я увёз Юдзиро с собой. Пришлось, конечно, использовать служебное положение…
Война вскоре закончилась, я вернулся в столицу, но ещё два года Юдзиро под видом слуги жил у меня. Мы хорошо ладили. Почти всё свободное время я под его руководством изучал карате. После смерти жены жил один (сын из училища приезжал только на каникулы), и ничто не мешало превратить одну из комнат квартиры в небольшой спортивный зал. Сэнсей[21] говорил, что у меня есть способности.
К сожалению, достичь серьёзных высот не удалось — Юдзиро затосковал по родине и упросил отпустить его домой, к родителям. Тем более, что за эти годы он у меня неплохо заработал и теперь по меркам разорённой войной Японии считался бы у себя состоятельным человеком. Что ж делать, отпустил с благодарностью. И продолжал тренироваться один, стараясь сберечь полученные навыки. На службе случалось всякое, и они меня порой крепко выручали…
Так что, если в схватке с Демоном я пока жив, то лишь исключительно благодаря урокам сэнсея Юдзиро. Разбитый нос, вспухшее ухо и ссадина на скуле — это мелочи, это не в счёт… Вопрос, надолго ли меня хватит. Руки и ноги от усталости и напряжения начали деревенеть. Хотя ещё пытаюсь контратаковать…
Катерина Князева
Вымучив заметку про пожар и швырнув её Капустину, я быстро-быстро ушла из редакции. На улице схватила извозчика. По пути к Даше гадала, что такого приключилось у подруги, раз вызвонила меня в служебное время.
Узнав, что я к Себряковой, швейцар хохотнул.
— Ну, сегодня Дарья Степановна точно не заскучает, — сообщил он.
— Это почему?
— Ну, как же… После обеда двое гостей пришли. Через час — ещё двое. И все мужчины. Теперь вот вы… И на здоровье. А то сидит, бедненькая, со своим трауром в четырёх стенах. Заскучала, небось…
Недослушав, я торопливо поднялась на второй этаж. Что это ещё за массовые мужские визиты? И не связана ли неожиданная просьба Дарьи приехать с нежеланием (или опасением) оставаться наедине с целой толпой?
На лестничной клетке ожидал сюрприз — дверь в квартиру была слегка приоткрыта. Переступив порог, я сразу услышала странные звуки, долетавшие из кабинета покойного профессора. Громкий топот, шумное сопение, невнятные междометия бранного свойства… Либо там переносили рояль, либо дрались. Роялю в кабинете делать было нечего, значит, оставалась драка. Это что, Дашкины гости выясняют между собой отношения? Чушь какая-то…
Зачем-то оглядевшись, я тихонько приблизилась к кабинету. «Ах ты ж…» — донёсся оттуда сдавленный возглас, и я, содрогнувшись узнала голос Димы. Не успев даже удивиться, что мой всегда корректный Морохин умеет так сочно ругаться, я решительно ворвалась в кабинет.
И, кажется, вовремя.
Хватило секунды, чтобы оценить обстановку. Дарья валялась на диване — похоже, без чувств и почему-то со связанными руками. (Да что здесь происходит⁈) Незнакомый человек мелкими шагами кружил вокруг Ульянова, пытаясь ударить его то рукой, то ногой, а тот отбивался. (Свирепо, словно загнанный зверь.) Но это всё не главное.
Главное — Морохин лежал на полу, и его душил человек, в котором я узнала профессора Зарокова, с которым Дарья как-то нас познакомила. Дима пытался сбросить с себя профессора или хотя бы разжать руки на своём горле, но что-то не получалось. Лицо Морохина побагровело так, что я поняла — ещё немного, и спасать будет некого. Господи, что делать-то?.. И оружия никакого, разве что ногти… А впрочем…
Кинувшись к письменному столу, я схватила увесистый шестисвечовый канделябр и со всего размаха опустила на учёную голову.
Вскрикнув, профессор замер. Потом повернул ко мне лицо, на котором выразилось бескрайнее удивление. Потом взгляд его сделался бессмысленным, глаза закатились, и он мешком повалился набок.
Натужно кашляя, Морохин хватался за горло.
— Ты живой? — спросила я глупо, садясь на пол рядом с ним.
И разревелась.
Дмитрий Морохин
— Благодетельница! — прохрипел я истово, садясь и отпихивая от себя бесчувственное тело Зарокова. М-да… Крепкий нынче профессор пошёл. А я, к стыду своему, оказался слабее. И если бы не Катя… Похоже, с девушкой-ураганом я не расплачусь никогда.
— Ты как здесь очутилась? — спросил, растирая горло.
— Дашка ещё днём позвонила и просила приехать, но я только недавно освободилась. Приезжаю, а тут вы дерётесь…
— Катюша! Чудо моё рыжее! Как же ты вовремя… — произнёс я сипло.
Она посмотрела на меня своими прекрасными, своими карими, своими заплаканными глазами. Вздёрнула веснушчатый носик.
— Я же сказала, что убить тебя не дам, — сказала непреклонно, всё ещё всхлипывая.
Действительно! Именно это она пообещала в день, когда мы узнали о гибели Коли Уманского. И, как честная девушка, обещание выполнила. Если бы не её канделябр, Зароков мог бы меня задушить.
— А вдруг я его убила? — спросила она тревожно, кивая на валявшегося рядом профессора, голова которого была залита кровью. Не иначе, рассекла кожу.
— Разберёмся, — сказал я неопределённо. — Скорее оглушила.
И вскочил на ноги.
Я-то благодаря Кате отстрелялся. А вот Ульянов продолжал биться с Демоном. И, полное ощущение, схватку проигрывал. (Кстати, где это сотоварищ выучился японским приёмам?) Значит, самое время прийти на помощь.
Кстати, о канделябре… От добра добра не ищут. Подхватив его с пола, я бросился на подмогу, однако неудачно. Похоже, что у Демона на затылке скрывался третий глаз. Во всяком случае, когда я подскочил к нему сзади, желая повторить Катин подвиг, он не глядя махнул рукой в мою сторону.
Ребро ладони врезалось в бок — доской. И, похоже, доска та была сделана из железного дерева. Говорят, растёт такое в Индии… Возникло ощущение, что воздух вокруг меня кончился. Упав на колени, я выронил канделябр. В глазах потемнело.
Кирилл Ульянов
Демон, конечно, тоже притомился. Уже не так быстро атаковал, не так высоко подпрыгивал. Он явно не рассчитывал, что жертва окажет яростное сопротивление. Но мои силы были и вовсе истощены. Сказывались и годы, и растренированность. И я вдруг с обжигающей ясностью понял — жить мне осталось считанные минуты.
Пришпоренный отчаянием, я сумел отразить ещё один удар. Но следующий имел все шансы поставить точку в затянувшемся поединке.
Отбиваясь, я краем глаза увидел, как в кабинете неожиданно появилась Князева, как ударом канделябра по голове свалила Зарокова, как освободившийся Морохин подкрался к Демону сзади, надеясь оглушить его всё тем же чудо-подсвечником. Увы — хромой свалил его с ног одним ударом. В этом смысле сотоварищ ничем не помог.
Зато помог в другом.
Чтобы отбиться от Дмитрия, Демон отвлёкся. На секунду, не больше. Но и этого мне хватило. Собрав последние силы, я ударил хромого плотно сжатыми пальцами правой руки в кадык. Достал… Это был коронный удар Юдзиро, которому он когда-то меня научил. По мнению сэнсея, одного такого удара было довольно, чтобы покончить с врагом.
Я, конечно, хромого не убил — не настолько мощным вышел удар. Однако эффект оказался превосходный. Схватившись за горло, Демон покачнулся. Довершая успех, я уже беспрепятственно рубанул его ребром ладони по шее. Хромой бесчувственно рухнул навзничь. Надолго ли?
— Вяжем! — скомандовал я непослушным голосом, выдирая из брюк ремень. Дрожавшие пальцы не слушались, пот заливал глаза. Кажется, выжимать можно было не только рубашку — пиджак.