Наведя справки, я остановила выбор на аукционе Сотбис. По всем сведениям, именно там за раритетный документ можно было получить хорошие деньги. И, что важно, при этом остаться анонимной. К чему мне афишировать свою деловую операцию? Я решила, что поеду в Лондон, когда расследование будет завершено и шумиха вокруг смерти Викентия утихнет, скажем, в конце года.
А пока записки остались лежать там же, где и лежали. Более хорошее место представить я не могла. К тому же обыск на квартире уже состоялся, а новые не ожидались — с какой стати?
Но вот что меня беспокоило… Викентий излишней подозрительностью никогда не страдал. И если он всё же решил буквально замаскировать мемуары, то вряд ли из-за их коммерческой стоимости. Видимо, была в них какая-то ценность, кроме денежной, о которой я не подозревала.
Впрочем, кое-какие смутные догадки на этот счёт у меня всё же были. Я не историк и не политик. Но у меня есть голова на плечах и хорошее образование. Нетрудно было сообразить, что публикация записок нанесла бы убойную пощёчину Англии, чей посол когда-то заплатил британским золотом за кровь русского императора. Такие преступления сроков давности не имеют…
Так не для того ли Себряков каким-то образом приобрёл записки Палена, чтобы обнародовать их? Политиком он не был, но говорил мне, что возможный союз с Англией в будущей европейской войне Россию погубит. И, может быть, хотел сделать всё, что в его силах, чтобы этот союз не состоялся. Опубликовать записки, снабдив их своими, как всегда, блестящими комментариями…
Но если так, то наверняка есть и те, кому замысел Викентия был поперёк горла. Они-то и погубили мужа, хотя взрывной силы документ найти не смогли. (А ведь искали, ещё как искали, за малым весь дом не разгромили.) И, значит, владелец записок всегда будет в опасности, пока документ в его руках. Вчера это был Себряков, сегодня вдова Себрякова, — какая разница?
Дойдя до этой мысли, я испытала желание сжечь документ. А ещё лучше продать его тем, кто за ним охотился. Какая Дарье Себряковой разница, состоится союз России с Англией или нет? Мне нужны деньги и только деньги.
Так что Евгений со своим сообщником, которого он называл Демоном, разговор насчёт мемуаров повели глупо. Вместо «Где записки?» надо было спросить: «Сколько ты за них хочешь?» И мы бы столковались… Но когда начались угрозы, а потом Демон связал мне запястья и дважды слегка ударил по лицу своим железным кулаком, я не столько испугалась, сколько взбесилась. Собственноручно отдать негодяям своё кровное? Ну, уж нет! Я притворилась, что потеряла сознание. Пусть ищут…
К сожалению, Зароков, судя по его действиям, где искать — знал. Во всяком случае сквозь полуприкрытые веки я увидела, что он сразу накинулся на книжный шкаф, начал ворошить издания. И я поняла, что умный Евгений хитрость Викентия каким-то чудом разгадал… От бессильного гнева чуть не потеряла сознание по-настоящему.
А дальше события буквально завертелись. Неожиданно появились Морохин с Ульяновым и кинулись драться с моими обидчиками. Следом, как чёрт из табакерки, выскочила Катя Князева — не вовремя (я ждала её раньше!), но очень кстати… Оглушила канделябром Евгения, который уже почти придушил Морохина. Потом Ульянов одолел Демона, и я наконец позволила себе прийти в сознание…
Всё кончилось? Чёрта с два! Проклятый Морохин, как выяснилось, тоже явился за мемуарами Палена. И тоже знал, где их искать. К сожалению, в отличие от мерзавца Зарокова он-то искал на законных основаниях. Тут я ничего не могла поделать, лишь с ненавистью следила за его действиями.
И вот он, проверяя книги, дошёл до третьей полки шкафа. Той самой полки того самого шкафа, где хранился документ. Нервы мои окончательно сдали, и я больше не могла сдерживаться…
Катерина Князева
Открыв очередной толстый том ин-кварто, Морохин вдруг замер, а потом негромко вскрикнул:
— Вот оно!
И столько восторга было в голосе, что я поразилась. Что ж там за мемуары, если человек, найдя их, радуется, словно крупно выиграл в лотерею?
— Ну-ка, ну-ка, — забормотал бледный от волнения Ульянов, подойдя к Морохину и жадно вглядываясь в раскрытую книгу. Бережно взял её. Вытер потный лоб рукавом пиджака. — Да, это оно… Поздравляю, Дмитрий Петрович!
А дальше случилось нечто кошмарное.
С яростным воплем Дарья буквально взлетела с дивана и кинулась к мужчинам. С силой оттолкнув Морохина (тот отлетел в сторону и чуть не упал), она выхватила книгу из рук Ульянова. Отскочила назад, за письменный стол. Схватила нож для разрезания бумаг.
— Это моя собственность! Наследница Себрякова я! — крикнула хрипло, грозя ножом. — Попробуйте только отнять!
— Вы с ума сошли! — заорал Морохин. — Напасть на следователя?.. В тюрьму захотели?
— Не усугубляйте! — поддержал Ульянов грозно. — Верните книгу, и мы закроем глаза на ваш поступок. Понятые тоже.
Понятые в нашем со швейцаром лице были ошеломлены и безмолвствовали.
Разумные слова Ульянова не произвели на Дарью никакого впечатления. Не в себе она была, точно не в себе. Посмотрев на неё, я тут же отвела глаза — стало мерзко и страшно. Побагровевшее лицо, растрёпанные, как у Медузы-Горгоны, волосы, вытаращенные глаза, перекошенный рот… И это самая красивая (после меня, конечно) выпускница нашего курса?
Бросив книгу на стол, Дарья открыла обложку. Вот тут произошло что-то странное. Дарья сунула руку в глубину книги, словно внутри была пустота. Выхватила оттуда свёрток каких-то бумаг. Молниеносно сунула их за пазуху. (Платье на груди и животе смешно оттопырилось.)
— Ну, что, мужчины, берите! — взвизгнула истерически. — Всего и дел-то — залезть даме в декольте или задрать юбку! Кто первый?
Швейцар неуверенно хихикнул.
Ничтожное вроде бы препятствие остановило следователей самым решительным образом. Они просто растерялись. Понятное дело — джентльмены.
— Вы понимаете, что записки всё равно отдать придётся? — тихо спросил Морохин. — В декольте мы к вам не полезем. Но и уйти из квартиры с документом не дадим.
Дарья прищурилась. Сделала шаг к подоконнику.
— А если я сейчас распахну окно и закричу, что меня убивают или хотят изнасиловать? — спросила с неестественным весельем. — Вот умора-то будет… Набегут люди, вас похватают, а там… ну, как пойдёт!
Ситуация из драматической на глазах становилась нелепо-фарсовой. И я не выдержала.
— Дашка, не дури, — сказала хмуро. — Отдай документ. А потом истребуешь через суд, если он действительно твой.
Дарья замотала головою.
— Если я его отдам, то больше никогда не увижу, — произнесла с кривой усмешкой. — Ты не знаешь, что в нём… А если не знаешь, то не лезь. Иди целуйся со своим Морохиным!
— Ах, так⁈
Её бы к психиатру сейчас… Зря она меня зацепила. Я разъярилась, а в таком состоянии со мной даже папа с мамой предпочитают не связываться. Морохин и Ульянов в декольте к ней, конечно, не полезут. А я очень даже полезу. Могу и юбку задрать — чего я там под юбкой не видела?
Я стремительно бросилась к бывшей подруге. Одной рукой вцепившись в волосы и отгибая голову назад, сунула другую за пазуху. Дашка отчаянно закричала и попыталась вырвать мою ладонь из глубин декольте, да где там! Я девушка крепкая. Не обращая внимания на её истошный крик, выхватила бумажный свёрток. Не глядя кинула его назад Морохину. Оттолкнула от себя Дашку, норовившую вцепиться ногтями в лицо. Тут уже между нами встал Ульянов.
— Ну, всё, Дарья Степановна, всё, — приговаривал твёрдо. — Либо вы сейчас успокоитесь, либо я вызову медицинскую карету. Увезут вас в психиатрическую клинику, хотите?
При этом он железной хваткой держал руки Дарьи, которая по инерции пыталась ударить его. Потом вдруг разом обмякла и, сев на пол, разрыдалась.
— Значит, так: этот балаган я прекращаю! — рявкнул Морохин, прижимая к груди драгоценные бумаги. — Сейчас я составлю протокол изъятия вещественного доказательства. Мы все его подпишем. Дарья Степановна, вы тоже. А пока сядьте на диван или куда угодно и ведите себя хорошо. В этом случае ваше нападение на представителя полиции я, так и быть, в протокол не внесу. Выдали добровольно, и всё… Катерина Владимировна, присматривайте за ней. Кирилл Сергеевич, возьмите записки.
Сев за стол, Морохин быстро составил короткий протокол. Мы все его подписали, даже Дарья. По виду она успокоилась, но только по виду.
— Вы ещё пожалеете, господин Морохин, — пообещала ровным голосом, бросив ручку. — Покойный муж, кроме всего прочего, оставил мне кое-какие связи. Вам это даром не пройдёт.
— Там видно будет, — сказал Морохин, забирая книгу-тайник.
Дарья повернулась ко мне.
— А ты мне теперь враг до конца жизни, — сообщила так же ровно. — Не прощу… Мерзавка, тварь!
Я только фыркнула.
— На себя посмотри… Переживу как-нибудь. Но если у него, — указала на Морохина, — по твоей милости случатся неприятности, я тебе глаза выцарапаю. При всех обещаю!
Швейцар от греха подальше выскочил из кабинета.
Провожаемые ненавидящим взглядом вдовы, мы вышли из дома на Французской набережной втроём — Морохин, Ульянов и я. Ульянов крепко держал в руках папку с документом. Оглядевшись, усмехнулся вымученно.
— Однако и вид у нас, — пробормотал он. — Аж люди оборачиваются.
Действительно, идущие мимо прохожие посматривали с любопытством, гадая, из какой подворотни вывалились двое мужчин и примкнувшая к ним девица. Виной тому было моё поцарапанное лицо (дотянулась-таки Дашка ногтями, лахудра), полуоторванный рукав пиджака у Морохина (спасибо Зарокову), распухшее ухо и разбитый нос Ульянова (Демон поработал). И все трое помятые, словно спали в одежде. В центре Санкт-Петербурга таких нечасто встретишь…
— Оборачиваются, так и чёрт с ними, — сказал Морохин с нетерпением. — Заедем на службу, Кирилл Сергеевич. А тебе куда, Катя?
— Да уж не в редакцию. Поздно уже и вообще… — Я взяла его за руку и спросила, не стесняясь Ульянова: — Дима, ты после службы приедешь? Я тебе рукав пришью. И пуговицы…