Я развёл руками.
— Убедили, убедили… И боевого товарища не забудем пригласить.
— Вы о ком? — спросил Морохин подозрительно.
— О Катерине Владимировне, о ком же ещё. — Я выглянул в окно. — Тем более, что сейчас к нашему зданию подходит именно она.
Через несколько минут дверь кабинета открылась, и на пороге возникла Князева.
Дмитрий Морохин
Да, это была она, — Катерина Владимировна, Катя, девушка-ураган в блеске своих неповторимых веснушек. Короткая поездка в Рязань подействовала на неё хорошо: посвежела, смотрелась бодрой и буквально излучала молодой румяный оптимизм. Я чуть не кинулся к ней — так соскучился. Однако порыв укротил и подошёл чинно.
— Здравствуй, Катя, — произнёс, вежливо целуя руку. (Целоваться всерьёз при Ульянове всё же стеснялся.) — Прекрасно выглядишь. Как съездила?
— А-а, скукотища. — сказала, отмахнувшись. — Исполнила семейный долг, и ладно… Здравствуй, Дима. Здравствуйте, Кирилл Сергеевич. Что это вы такие озабоченные?
— Да вот, про мой отъезд говорим, — объяснил Ульянов, в свою очередь прикладываясь к протянутой ручке.
— Ваш отъезд? А куда?
— Переводят меня, Катерина Владимировна, служить на Дальний Восток. Зашёл пригласить Дмитрия Петровича на отвальную сегодня вечером. Само собой, вы также приглашены.
Катя захлопала в ладоши.
— Ой, как здорово! То есть это я не про ваш отъезд, конечно. Просто у меня есть новое платье и нынче я его надену.
— Вы и в старом неотразимы, — ввернул Ульянов галантно.
— Значит, буду ещё неотразимее…
— Как там, в Рязани? — спросил я светским тоном.
— В Рязани всё хорошо, включая мою бабушку. Но! — Катя подняла изящный пальчик. — Я приняла там одно важное решение.
— Это какое же, если не секрет?
— Не секрет. Не буду я про тебя очерк писать.
«Неужто разлюбила?» — обожгла глупая мысль. А почему, собственно, глупая? На Морохине свет клином не сошёлся.
— Ну, что ж… Насильно мил не будешь, — сказал с натужной улыбкой.
— Ты что, обиделся? Вот глупый… Я про тебя целый роман напишу. Уже и сюжет сочинила.
Я было обрадовался, но тут же следом снова встревожился.
— Погоди, погоди… Что за роман?
— Детективный, естественно. Главный герой будет следователь Борис Марахин. Это намёк на тебя. Такой русский Черлок Хольмс. А Ватсоном при нём будет девушка-журналистка Василиса Маркизова. Это намёк на меня.
— А-а, — догадался я. — Князева-Маркизова… Да, ассоциация есть. Морохин-Марахин тоже понятно. А почему Василиса? В том смысле, что прекрасная?
— Это само собой. А вообще для комического эффекта. Она его будет звать Борей, а он её Васей. Девушка — и вдруг Вася. Смешно, правда?
— Обхохочешься, — заявил Ульянов. При этом лицо его даже не дрогнуло. Железная выдержка у сотоварища.
— И что же в твоём романе будет? — спросил я безнадёжно.
Катя посмотрела самым снисходительным образом.
— Как что? Убийство, конечно. Может быть, несколько, ну, как пойдёт. Роковые тайны. Погони, драки, стрельба. В конце любовь. Злодеи все пойманы или убиты, а добро торжествует. Нравится?
— Да, свежо, — оценил я, посмотрев на Ульянова. — А может, изменить немного? Допустим, злодеи пойманы только второстепенные, а до главного не добрались — уж очень важная персона. Стало быть, и добро торжествует не полностью. Так, в полсилы…
— Не пойдёт, — возразила Катя. — В жизни, может, так и бывает, а в книге нельзя. Иначе читатель не насладится. В полсилы ему подавай… Ничего ты в детективах не понимаешь.
— Да я, собственно, не претендую, — сказал я смиренно.
Ульянов погибал от беззвучного смеха.
— Ну, то-то. Я вам сегодня вечером, пока будем в ресторане, сюжет расскажу. Сами оцените.
Мы с Ульяновым переглянулись. Вечер обещал стать увлекательным.
— А ты, значит, хочешь быть моим Ватсоном? — спросил я зачем-то.
Катя вскинула на меня прекрасные карие глаза и вдруг порозовела.
— Конечно, хочу. Даже очень. — Помолчав, решительно уточнила: — Навеки.
Её взгляд… Вопросительный, нежный, умоляющий… Сердце ухнуло в пятки.
Ну да, ну да… Она ведь ещё в наше первое утро сказала, что однажды сделает свой выбор сама. Вот, кажется, и сделала.
В голове повторилась представленная в то незабываемое утро картина: мы с Катей стоим на коленях перед её родителями, испрашивая благословения… И на этот раз я не испугался.
Ульянов, спрятавшись за Катину спину, улыбался во весь рот и энергично кивал головой — соглашайся, мол!
А я и не думал отказываться.
Эпилог
Девятнадцатилетний боснийский серб Гаврило Принцип был невзрачен, худ, невысок. Голубые глаза смотрели на мир с тоской — угасающий от неизлечимого туберкулёза студент ничего хорошего уже не ждал и надеялся лишь совершить перед смертью нечто большое и яркое, а лучше великое. Такое, чтобы и через века помнили Принципа, чтобы короткая жизнь оказалась прожита не зря… Убивая австрийского эрцгерцога Фердинанда и жену его Софию, Гаврило истово верил, что казнь высокопоставленных особ обессмертит его, бросающего на алтарь национальной свободы свою молодую никчёмную жизнь.
И ведь как в воду глядел! Выстрелы Принципа, грянувшие в Сараево 28 июня 1914 года, стали прологом небывалой военной бури…
Как же получилось, что юнец, мелкий человечишка, совершенная дрянь сдетонировал Первую мировую войну? Но ведь и песчинка, брошенная на заснеженный склон, может вызвать лавину. Тут главное — правильно бросить… Принцип был всего лишь ничтожной марионеткой в руках старших товарищей-террористов из тайной сербской организации «Чёрная рука», а та, в свою очередь, контролировалась секретной службой Великобритании.
Не жалея щёк, англичане раздули пламя военного пожара. А потом виртуозно разыграли подлую, кровавую партитуру Первой мировой. В итоге гиганты Россия и Германия сокрушили друг друга, похоронив под обломками своих империй и Австро-Венгрию. Бремя экономического диктата Англии тяжко лёгло на весь континент — уже беспрепятственно. На запах крови и денег в Европу потянулась и набирающая хищную силу Америка…
Мог ли всё это предвидеть Николай Второй? Обязан был. Но с миссией народоправителя и хозяина земли Русской не справился. Полез воевать за Сербию, забыв пророческий завет великого отца: «Все Балканы не стоят жизни одного русского солдата». Но то отец… А сын ввязал Россию в войну за чужие интересы, тем самым погубив империю и себя. Последний гвоздь в крышку гроба вбил милый кузен Джорджи, отказавшийся принять Николая с семьёй в Великобритании, хотя Временное правительство во главе с Керенским отъезд Романовых разрешило.
А как сложились судьбы наших героев, захваченных военно-революционным ураганом?
Великий князь Александр Михайлович в годы войны исполнял обязанности шефа российских военно-воздушных сил при Верховном главнокомандующем и многое сделал для развития отечественного воздушного флота. После Октябрьской революции уехал во Францию, где и скончался в 1933 году, оставив интереснейшие мемуары.
Дарья Себрякова эмигрировала в Англию сразу после Февральской революции. Перед этим практичная вдова профессора успела выгодно продать завещанную ей недвижимость и покинула родину с набитым карманом. Освоившись в Лондоне, Дарья приглядела, а потом и женила на себе влиятельного баронета, оказавшегося редким занудой и скрягой. Свою бездетную скучную жизнь бывшая Себрякова завершила в 1965 году, уйдя в возрасте восьмидесяти лет. К тому времени от былой красоты не осталось и следа.
Евгений Зароков был осуждён за эсеровскую деятельность на десять каторжных лет с последующей пятилетней ссылкой, однако вышел досрочно, после Февральской революции, освободившей политических заключённых. Вернувшись в Петроград, Зароков с головой окунулся в партийные дела. Октябрьский переворот он встретил видным социалистом-революционером, и пока эсеры сотрудничали с большевиками, успел занять хороший пост в Народном комиссариате просвещения. Фактически руководившая наркоматом Крупская благоволила бывшему профессору. Под крылом Надежды Константиновны Зароков успешно жил и работал двадцать лет и даже вступил в коммунистическую партию. Но в 1939 году вдова Ленина скоропостижно скончалась. Вскоре после этого Евгению Ильичу во время одной из партийных чисток припомнили его эсеровское прошлое. Последовал арест, скорый суд, расстрел — словом, бывший Казанова разделил судьбу многочисленных жертв эпохи.
Военный контрразведчик полковник Кирилл Ульянов с честью прошёл всю войну, а погиб, можно сказать, нелепо. Направленный успокоить волнение в одной из частей Петроградского гарнизона, Кирилл Сергеевич был убит взбунтовавшимися солдатами, с которыми хорошо поработали большевистские агитаторы. Ему было всего пятьдесят… Годом раньше, во время Брусиловского прорыва, погиб его сын Александр, успевший дослужиться лишь до поручика.
Благополучнее сложилась судьба Дмитрия Морохина, если, конечно, слово «благополучно» здесь уместно.
После большевистского переворота Дмитрий Петрович, в общем, не пострадал. Молодая советская милиция остро нуждалась в профессионалах. Его пригласили работать, и он согласился, потому что ничего другого делать не умел и не любил. Превосходный следователь Морохин успешно раскрывал преступления, а также учил ремеслу сыщиков-неумех. Завидные результаты и всеобщее уважение спасли Дмитрия Петровича во время террора и чисток. Буржуазное происхождение и службу в царской полиции ему просто-напросто негласно простили.
В отставку Морохин вышел после войны в звании полковника. Умер в 1950 году, дожив до семидесяти пяти лет. Глаза Дмитрию Петровичу закрыла его горячо любимая Катя, которая пережила мужа ненадолго. Её, как и отца, проводили их трое сыновей.
Пройдя через войны и революции, сполна хлебнув испытаний и лишений, Морохин до конца жизни мучительно размышлял о несбывшейся «Чёрной книге». Иногда ему снилось, что дерзкая затея увенчалась успехом и… И что тогда? Россия изменила бы внешний курс и не дала бы втянуть себя в войну? Империя не рухнула, миллионы людей остались в живых, военное пламя не выжгло города и нивы? Наконец, мирные десятилетия, о которых так мечтал великий Столыпин, позволили удвоить российскую мощь и утроить народонаселение?