— Применительно, само собой. Из его действий следует, что человек это жестокий, решительный, энергичный. К сожалению, умный и опытный. Вы обратили внимание, что ни у Себрякова, ни у Варакина он фактически не оставил никаких следов, за которые можно было бы зацепиться? Прямо-таки «Veni vidi vici»[4]. Пришёл, убил, испарился.
В части убийцы я находился с Морохиным в равном положении, другими словами, не знал о нём ничего. Однако решил подбодрить сотоварища незатейливой шуткой.
— Что за пессимизм, Дмитрий Петрович? Да вы с вашим опытом и талантом должны убийцу не глядя найти.
— За добрые слова спасибо, конечно. Только чем умней и опытней преступник, тем труднее искать. Пока у нас нет никаких зацепок. Мы даже не знаем, что он искал у Себрякова. — Морохин потёр глаза, воспалённые от табачного дыма. — Может быть, то, чем профессор занимался перед смертью и не хотел афишировать? Не исключено, однако не факт. А значит…
Я поднялся и надел пиджак.
— А значит, объявляю перерыв, — предложил решительно. — Пойдёмте обедать. Я тут у вас поблизости видел приличный трактир. Иначе мы на голодный желудок сейчас такого надедуктируем…
Морохин охотно согласился. Однако наша гастрономическая вылазка была пресечена на корню. В кабинет постучал дежурный и сообщил, что в отделение заявилась некая барышня, которая желает поговорить со следователем. И не просто со следователем, а с тем, кому поручено разбираться с убийством приват-доцента университета Варакина. Мол, есть разговор.
— Очень интересно, — озадаченно сказал Морохин. — Ну, зови барышню.
В ожидании визитёрши я пытался отогнать от себя видение накрытого стола с тарелкой дымящегося борща и закусками на белой скатерти. Морохин, по-моему, тоже.
Дмитрий Морохин
Барышня мне сразу понравилась. Это была приятная молодая женщина с тёмно-русой косой и милым курносым лицом. «Лет двадцать пять-двадцать семь, рост выше среднего, фигура статная, одета скромно», — машинально зафиксировал я про себя.
— Присаживайтесь, — сказал я, поднимаясь навстречу женщине. (Ульянов последовал моему примеру.) — Давайте знакомиться. Морохин Дмитрий Петрович, Ульянов Кирилл Сергеевич. Ведём расследование убийства Виктора Марковича Варакина. — Посмотрел на неё доброжелательно. — С кем имею честь?
— Филатова Мария Михайловна, — назвалась барышня, присаживаясь. Голос был низкий, с хрипотцой. (Видимо, курит.) — Я к вам по делу.
Можно подумать, все другие ко мне приходят просто так, поболтать за папироской…
— Слушаем вас внимательно, Мария Михайловна.
— Я была женой Виктора Варакина, — решительно сказала Филатова после небольшой паузы, чуть побледнев.
Вот как… Мы с Ульяновым переглянулись.
— Позвольте, — сказал я, задрав бровь. — Буквально за день до смерти мы беседовали с Варакиным. И он совершенно определённо сказал, что человек он одинокий.
Филатова улыбнулась краешком губ.
— В каком-то смысле да… Жили мы невенчано, в гражданском браке. Ну, как жили? Он отдельно, я отдельно. Ночевали, правда, чаще всего вместе. То он ко мне придёт, то я к нему.
«Скорей уж не жена, а любовница», — подумал я, но промолчал. Зачем лишать женщину иллюзий, тем более задним числом?
— А почему вместе не жили? — спросил Ульянов.
— Виктор очень независимый был, всегда сам по себе, — пояснила Филатова. Рука нырнула в простенькую матерчатую сумочку на коленях и достала платок. — Он у нас когда-то на женских курсах преподавал… подрабатывал… там и познакомились. Вижу, понравилась я ему, ну, и он мне приглянулся. Вот он и предложил мне такую жизнь. Мол, наша любовь всегда при нас, и зачем же друг друга зря стеснять? Будем постепенно привыкать — ты ко мне, я к тебе… Я и согласилась. Два года так жили. — Быстро вытерла глаза платком.
— Извините за деликатный вопрос, но всё же… Если уж любовь, не лучше ли было всё-таки обвенчаться? — участливо спросил Ульянов.
Женщина всплеснула руками.
— Представьте себе, в последние месяцы я ему об этом и говорила! Мол, чувства проверили, друг друга знаем до донышка, так чего тянуть? И о детях пора подумать… А он отказывался. Дескать, зарабатываю пока недостаточно и семью содержать не смогу. Вот как встану на ноги… Ну, я и не настаивала. Знала же, что любит и не бросит. Ладно, думала, подожду. И дождалась вот…
Филатова опустила голову, изо всех сил скрывая слёзы.
— Кирилл Сергеевич и я выражаем вам самые искренние соболезнования, — сказал я от души, вновь ощущая непрошенную жалость. И отчего-то досаду.
Умный человек и подающий надежды учёный Варакин был сущим простофилей. А может, лютым эгоистом. Жил, как ему удобно, и лишней ответственности на себя не брал. Хотя, если уж судьба подарила славную, терпеливую, всё понимающую женщину (я уж молчу, — очень даже привлекательную), то хватай в охапку и неси под венец. И с детьми не затягивай… На ноги он, дескать, не встал… Да если бы в своё время мой отец рассуждал подобным образом, я, может, и на свет бы не появился. А так — появился. Расследую преступления, приношу пользу обществу и дослужился до коллежского асессора. Это пока.
— Мы с Дмитрием Петровичем расследуем убийство вашего супруга, Мария Михайловна, и будем рады любым сведениям, которые помогут найти преступника, — произнёс Ульянов мягко. Реплика его намекала, что пора бы от сантиментов перейти к делу. Ведь не для того же Филатова навестила полицейское управление, чтобы поплакать в кабинете следователя? Вероятно, что-то хотела рассказать?
— Да, конечно. Вы уж извините, — расклеилась… — Женщина провела рукой по лицу, сосредотачиваясь. — Не знаю, поможет вам это или нет, но только в последний вечер вышел у нас с Виктором разговор…
А разговор, судя по рассказу Филатовой, состоялся равно интересный и странный.
Варакин пришёл к Марии уже поздно, после поминок профессора Себрякова, чьим помощником являлся. Попросил ещё водки. На участливый вопрос, не хватит ли, только махнул рукой. И от рюмки, выпитой залпом без закуски, его словно прорвало.
Сразу после похорон с ним беседовали два полицейских следователя. Сказали, что разбираются в обстоятельствах смерти Себрякова. А значит, сообщение, что профессор мирно скончался от инфаркта, — ложь. Убили профессора, не иначе. Ну, может, довели до разрыва сердца, какая разница…
«Да с чего ты взял, что убили? — спросила Мария поражённо. — Мало ли с кем и по какому поводу беседуют полицейские. Человек же умер…» Виктор замотал головой. «Не-ет! Вот чувствую, что убили. Знал же, знал, что добром не кончится…» — «За что убили? Что именно добром не кончится?» Марии стало страшно. Пугали не только слова мужа, но и его вид. Взъерошенный, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз Виктор выглядел жутко.
«За что убили, говоришь? А вот было за что…» — «Ну, ну?» — «Себряков бомбу готовил». Мария схватила мужа за плечи и начала трясти. «Что ты говоришь, милый? Какую бомбу?» — «Мощную, Машенька. Всю Россию встряхнуло бы. А я помогал…» — «Господи!.. Да кто ж убил-то?» — «А вот для кого бомбу готовили, те и убили. Испугались сильно, стало быть…» — «Ты сказал об этом полицейским?» Виктор оскалился. «Ещё чего… Это была тайна Викентия Павловича. Пусть с ним и умрёт. А я не выдам. Не моего ума это дело. Меньше болтай — целее будешь».
Больше ничего говорить не стал, — как отрезало. Выпил ещё рюмку и собрался домой. Напрасно Мария умоляла его остаться. Виктор твердил, что завтра ему вставать с утра пораньше и готовиться к лекции. «А ты завтра вечером приходи. Погуляем, в синематограф сходим…» С тем и ушёл, крепко поцеловав на прощание. Перед уходом намекнул, что, может, и впрямь пора подумать о венчании, о детях…
Филатова замолчала, нервно теребя косу.
— Как же вы его отпустили на ночь глядя пьяного? — негромко спросил я.
— Да разве его остановишь, — тоскливо сказала женщина. — Если уж чего решил, так и сделает, хоть кол на голове теши… И не был он пьян. Выпивши — это да. Ну, думаю, ладно. Проспится, съездит в университет, а вечером уже и поговорим на трезвую голову. Кто ж знал, что всё так получится, — добавила горестно.
Во время рассказа Филатовой Ульянов делал какие-то пометки. Отложив перо, спросил неожиданно:
— А вот скажите, Мария Михайловна… Когда мужа проводили, вслед ему не выглядывали?
— А как же, — сказала женщина, не задумываясь. — Я ему всегда вслед смотрела, крестила на дорогу… И в тот вечер тоже. Даже окно открыла, высунулась.
— Очень хорошо. Не заметили часом чего-нибудь необычного?
Филатова задумчиво огладила на коленях тёмную юбку.
— Да что ж необычного… Ничего такого не припомню.
— Ну, может, следом кто шёл?
— А-а, это было. Шли.
— Почему «шли»? Их было несколько?
— Двое. Неподалёку вслед за Виктором шёл какой-то человек. Крепкий такой, невысокий, в тёмное одетый. Неторопливо шёл, вразвалку.
— Ну, а второй?
— А второй шёл за первым. Этот поприметнее. Хромал он сильно на правую ногу. И шёл рядом с домом, чуть ли не в стенку вжимался. — Филатова наморщила гладкий лоб, силясь вспомнить что-нибудь ещё. — А больше ничего не разглядела, — добавила после некоторого раздумья. — Уж очень у нас на улице фонари тусклые.
Опознать при случае, стало быть, не сможет. Да и видела тех людей со спины…
Мы задали ещё несколько вопросов, однако ничего нового женщина больше не рассказала. Выяснилось только, что друзей у Варакина из-за сложного характера не было, а она сама преподаёт в женской гимназии русский язык и литературу. Последнее, впрочем, к делу не относилось. Сообщив свой адрес, Филатова поднялась.
— Пойду я, — сказала безрадостно. — Вы только объясните мне…
— Что, Мария Михайловна?
— Тело-то Виктора мне отдадут? Ну, чтобы похоронить?
Я покачал головой.
— Боюсь, что нет. Несмотря на ваши близкие отношения, официальной вдовой вы не являетесь. Надо, чтобы в полицию обратились его родственники.