Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый…
— … в короне из цветов… Мы смотрели друг на друга — как будто вокруг и не было никого… Потом мы часто виделись — однажды я сплела ему венок из белых цветов, и он…
— Нет!..
Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы, сжал седую голову руками:
— Нет, нет! Только не это… Не так…
— Что с тобой?
Он молчал. Она долго ждала ответа, потом скользнула к двери, но обернулась на пороге и спросила как-то беспомощно-удивленно, словно впервые задумалась об этом:
— Мелькор… Почему ты — здесь? Зачем тебе сковали руки?
Он поднял на нее глаза — и внезапно, не выдержав, хрипло и страшно расхохотался.
Она исчезла — легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра, — а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание — и умолк.
…Ахтэнэр, мастер витражей — черные с золотыми искрами глаза, черные с отливом в огонь волосы, дерзкий и насмешливый… Знал ли будущий Король Нолдор, что обрек на смерть брата той, которая стала его возлюбленной супругой? Наверное, нет. И она не знала…
Любопытно — название у обеих повестей одно и то же, только одна на ах'энн, другая — на синдарине…
НИМЛОТ — БЕЛЫЙ ЦВЕТОК
Ирмо медленно идет среди теней и бликов, шорохов и отдаленного звона падающих капель росы. Там, где проходит Ткущий Видения, Сады обретают новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости идет он, скользя над травой, не оставляя и легкого следа на земле. Сады — часть самого Ирмо, его сила и разум: он ощущает их как самого себя. И сейчас дергающая боль в виске ведет его туда, где от чьего-то горя умирают травы… Ветви сплетаются над маленькой круглой поляной, оставляя в зеленом куполе окно, сквозь которое падает сноп мягкого рассеянного света. Там, в круге света, среди мелких белых цветов, спит юная женщина. Ткущему Видения хорошо знаком этот уголок Садов, и от того, что нарушено печальное совершенство этого места, он чувствует острую боль. Тихий быстрый шепот, всхлипывания — листва тревожно дрожит… Темная коленопреклоненная фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже знает, кто это. Он часто приходит сюда. Беззвучный шорох, качнулись светлые блики — и Ткущий Видения уже стоит перед плачущим. Тот поднимает голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо залито слезами.
— Высокий, — срывающимся шепотом, — почему… О, почему? Они сказали — Мириэль больше не проснется, она не хочет возвращаться из Чертогов Мандос… почему, почему, Высокий?! Ведь я же люблю ее! И она тоже… Ведь она не может умереть, правда? Правда?!
Ирмо не отвечает — но Королю Нолдор, похоже, и не до ответа. Он говорит. Говорит скорее себе, чем Ирмо.
— Я помню, помню… Ведь это здесь, в этих Садах я встретил ее… О, как же она прекрасна…
…Она казалась ему душой белого цветка. Тень в тени деревьев, серебристый утренний туман, хрупкий стебелек — девушка с серебристыми волосами и прекрасными нежными глазами испуганной лани. Как медленно падали из ее рук белые цветы — как медленно взлетали крылья-руки в широких просвечивающих белых рукавах… Она сама казалась такой прозрачной, призрачной… И он бежал, бежал ей навстречу, задыхаясь и плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг ему показалось: он знает теперь, что значит — умереть. Ему казалось, что он умирает… Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у них одно сердце. И лишь потом, когда эти чары отпустили их, они смогли заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил:
— Кто же ты…
— Мириэль, — вздох ветра в траве.
— Она ушла из твоих Садов, и вот — вернулась, чтобы уйти от меня… За что… за что, Высокий? Или она — не элдэ? Она — призрак?..
— Нет, — нарушил молчание Ирмо, — она такая же, как и ты.
— Я знаю… Но ведь тогда она не может умереть! Не может, пока жива Арда! Эльдар не умирают!
— Не умирают.
— И она не умерла? Да? Она спит? Она вернется? Мне говорили — она ушла, ушла совсем… Но как же так… я не верю! Она не могла покинуть меня, мы же так любили друг друга!
Ирмо опустился на траву рядом с Финве. Опустив ресницы, заговорил тихо, ровно, успокаивающе:
— Ее душа не в силах более жить в этом теле. Всю свою силу она отдала вашему сыну; ведь ваша любовь дала ему жизнь…
— Любовь… Неужели любовь убивает? Значит, это я убил ее? Да? Значит, слишком сильно любить — смертоносно… Я во всем виноват, я, я!
Его снова охватило отчаянье; стиснув виски, он раскачивался из стороны в сторону, повторяя это — я, я, я… Ирмо положил руку ему на плечо. Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о вине — но заговорил о другом:
— Нет. Не любовь ее убила. Но не все могут безнаказанно отдавать свою силу. Иногда ее слишком тяжело восстановить.
— Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не здесь — исцеление всех скорбей? Владыка, я не понимаю!
— Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут вынести… благодати Амана. Да, Финве, она любила тебя, и твоя любовь давала ей силы. Но ведь и тебе она отдавала всю себя. Ей было слишком тяжело. Жить здесь, носить под сердцем сына… Она была сильной, Финве, но…
Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.
— Ты говоришь, — тихо-тихо начал он, — она не могла вынести благодати Амана? Но ведь только… только один не может… она — из тех?..
Ирмо молчал — но Финве уже не нужны были слова.
— Она знала? — глухо спросил он.
— Нет.
Финве долго молчал, опустив голову, — и вдруг с глухим стоном рухнул рядом с Мириэль:
— Ненавижу… ненавижу! Это он, он убил ее! Он извратил, сломал их души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь! Даже здесь его черная длань настигает их! Вот, значит, какова его месть… Он убил ее. Он убил меня. Мириэль…
Стремительно поднялся, яростно сверкнув глазами:
— Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить! Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть души их вырвать у него!
А ведь Финве здесь верно говорит — Мелькор виноват. Куда как виноват. Только вот насчет «их надо было убить» — вряд ли. Благородный вождь эльфов, который отнюдь не жестокостью и казнями заставлял себе повиноваться, не станет требовать для оступившихся смерти. А Эллери — если этот суд и был — даже не оступившиеся. Просто запутавшиеся.
Ты не ведаешь, что говоришь, Финве. Траву рвут с корнем — и то ей больно. А когда душу вырывают с корнем — не твою душу, но ты пророс ею… Теперь ты знаешь, как это бывает…
— Это все из-за него… Не будь его, Арда была бы подобна Аману, и не было бы… и Мириэль была бы со мной навеки! Может, нам и не пришлось бы уходить из Эндорэ… Высокий. Я хочу, чтобы его освободили. Я вызову его на поединок. Я убью его.
Однако! Я могу понять — обезумел от горя, но не настолько же, чтобы не понимать, что бессмертного Валу вообще убить нельзя. Можно лишь погибнуть в поединке. Как погиб потом его сын…
Ирмо молчал. Эльф тоже умолк; поднял взгляд на Ткущего Видения. Лицо его вновь стало скорбным, черты смягчились:
— Прости меня, Высокий, я был неучтив. Благодарю тебя. Позволь мне остаться одному. Я должен проститься с ней… — Голос его упал до шепота, он закрыл лицо руками.
Ткущий Видения поднялся и тихо отступил в тень, растворившись в ней. На поляне остались двое — Мириэль в непробудном сне и застывший словно изваяние Финве — на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль лежала в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь.
Словно мерцающий язычок пламени свечи — зыбкая фигурка в вечном мраке Чертогов Мандос. Он с трудом различал лицо, неверное, как ускользающее воспоминание. Лишь когда узнавание нахлынуло горько-соленой волной, лицо стало более определенным, и он понял, кто пришел к нему. Бесконечно печальное лицо, сплетенные тонкие пальцы, серебристые волосы, окутывающие фигуру, как саван… Склоненная голова, глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. Снова здесь… За кого же ты теперь пришла просить, йолли-эме…
Тихий горький голос:
— Мелькор… прости Меня.
— За что, Таили? — глухо.
— Я хочу вернуться к своему народу. Я знаю… помню, я родилась в Гэлломэ… но здесь, среди Нолдор — здесь я прожила сотни лет, здесь мой сын, здесь тот, кого я люблю… Скорбящая будет просить за меня Владыку Судеб… я ошиблась, я не могу оставаться в Чертогах Намо, и идти на Неведомый Путь — не хочу…
— Я понимаю. Мне не в чем тебя винить, Таили… Мириэль. Теперь твой народ — Нолдор. Ты вольна в своем выборе.
— Я хочу быть с Феанаро, с… — Опустила ресницы, не решившись произнести имя. — Все равно. Я ухожу. Прости… и — благодарю тебя, Учитель.
Боль полоснула когтем по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. Какую-то долю мгновения слепота застила глаза, а когда он сумел прозреть, вокруг только тихо колыхалась тьма и таяло беззвучное эхо:
— Учитель… Учитель… Учитель…
Опять — Ирмо и Намо как бы наособицу от остальных Валар. Я пока все никак не пойму. Не одними же видениями… А почему нет? Если у «них» есть целое учение, как вызывать у себя видения, то Ирмо, конечно, будет почитаемым божеством. Как и Намо, если «они» так почитают Смерть.
Кстати, что бы тут ни писали, мне сдается, что тут невольно всплыла истина. Все же Эллери Ахэ, те, что не погибли в той войне, не были истреблены столь жестоко, но погружены в сон в чертогах Намо или садах Ирмо, где либо исцелились от чар Мелькора, либо и доныне покоятся до Последнего Часа, когда будет решено все. Я думаю так. Но это я так думаю…
ГЛАВА 16
Месяц гваэрон, день 1-й. Ночь
КАЛАД-ИН-КАМАТ — СВЕТ В ЛАДОНЯХ
Светлые Ванъяр дорожат покоем; они довольны своей судьбой — на что им новые знания, смущающие их души? И Тэлери не стремятся возвратиться в Смертные Земли. Только Нолдор были так похожи на — тех… Правда, поначалу они сторонились его, опасливо косясь на тяжелые железные наручники, навечно оставшиеся на его запястьях — как клеймо, как знак, как напоминание: он нарушил волю Единого. Потом привыкли и к этому…