ваться, кого они называли Учителем, о ком всегда говорили со знакомым уже Халдару теплым светом в глазах, иногда — с чуть печальной улыбкой. Но имени ему не называли ни разу.
А он, такой дурак, так и не догадался!
Учился он всему понемногу — надо ж как-то свой хлеб отрабатывать: где помогал ставить дом, где — поле вспахать, а где и в кузне молотом помахать приходилось.
А раньше он что, ничего не умел, что ли? А как тогда выжил? Эру Всеотец, это для кого же писалось? Для полных болванов, что ли? И Учителя-то он не распознал, и люди-то тут все прямо лучше некуда, и вообще все славно донельзя… Только вот кровь, пожары и войну тогда куда девать?
Скорее всего эти люди были уже окончательно очарованы Мелькором. Они жгли и убивали потому, что так сказал Учитель. Потому, что он не может быть не прав…
А этот Халдар напоминает сказочных дурачков, которым везет настолько, что кажется, будто кто-то нарочно им дорожку выложил и сделал вид, что все само по себе делается.
Хорошо, словом, было, да только одно непонятно: с чего же такие жуткие сказки рассказывают о северных землях? Люди здесь как люди; не болтливые, это верно, слов попусту не тратят, а вот знают и умеют, может, и поболе, чем в том же Дорломин. И встретят по-доброму, и накормят, и напоят… стоящие люди, одним словом. Про черно-серебряных и разговору нет: что твои мудрецы, вот только подсмеиваются иногда, но тоже — по-доброму, необидно как-то. И чудищ, кстати, тоже не было никаких, а зверье обычное, как и везде. Вон раз на медведя ходил — так медведь как медведь; помял слегка, конечно, но зато потом Халдара люди зауважали. Из шкуры того медведя он себе куртку меховую сшил; гордился страшно…
Пожалуй, он даже не удивился, когда в конце следующего года, вдосталь набродившись по северным селениям, добрался-таки до Твердыни Севера — до того жуткого места, которое на юге считали оплотом Зла. Ну, то есть не слишком удивился. Так, по привычке.
Он так и остался стоять на пороге, приоткрыв рот от удивления; выглядел, наверно, донельзя глупо, но ничего с собой поделать не мог. Потому что того, кто стоял сейчас перед ним, он узнал, узнал сразу — лицо, которое не мог забыть ни на мгновение, и глаза, каких не бывает ни у людей, ни у Старших.
— Ты?..
— Я. Мир тебе, пришедший, чтобы узнать.
Халдар мучительно пытался разобраться в путанице собственных мыслей: легко сказать — «чтобы узнать», а что узнать? столько вопросов сразу…
— Мое имя Мелькор. А ты — Халдар из дома Хадора Лориндола?
— Да…
Халдар был окончательно сбит с толку. Он, конечно, догадывался, ожидал как раз чего-то подобного — но нельзя же вот так, прямо с порога, огорошить! Ну о чем теперь с ним говорить, скажите на милость? Ничего себе Враг Мира…
— Ты хотел узнать о долине у Хэлгор и о Лаан Ниэн, — решил помочь молодому человеку Вала. — Но, думаю, об этом мы сможем поговорить позже. Это долгий рассказ.
Халдар кивнул, судорожно сглотнув вставший в горле комок.
— Да нет, я не ясновидящий. Мне просто рассказывали о тебе. Еще ты хочешь понять, почему на юге меня считают Врагом. И о тех людях, которых встречал, — о людях Твердыни.
— Ага…
— Ну что ж… Садись, поговорим, Халдар из дома Хадора.
Вот так вот. Запросто. Еще бы вина предложил, совсем был бы — человек как человек…
— Хочешь вина?
Тьфу ты, пропасть! А говорил, мыслей не читает… Оно конечно, вино бы не помешало: глотка пересохла. Да, может, и в голове что прояснится. Понять бы хоть, как его называть…
То, что в зал почти мгновенно вошел воин, только укрепило подозрения Халдара: не иначе этот, здешний государь то есть, не только мысли читает, но и разговаривать умеет мыслями. Но, видно, тут дело было в другом; светловолосый воин, почему-то показавшийся Халдару знакомым, был в запыленном плаще, похоже, у него даже не было времени умыться с дороги. Он коротко поклонился Мелькору, подошел ближе и начал говорить что-то сорванным приглушенным голосом. Вала слушал внимательно; глаза его потемнели, черты лица стали резче. Когда воин умолк, он немного помолчал, потом сказал несколько коротких отрывистых фраз на том же незнакомом языке, улыбнулся уголком губ и уже мягче добавил несколько слов. Воин снова поклонился, прижав руку к сердцу, развернулся и вышел.
— Случилось что? — нерешительно спросил Халдар.
— Да. Кочевое племя. Напали на одно из поселений на севере. Я отправил туда небольшой отряд — на переговоры. Будем надеяться, что этого достаточно. А Хоннар останется здесь — ему нужно отдохнуть.
— Хоннар?..
— Ты знаком с его отцом. — И, после паузы: — Вина сейчас принесут.
— Государь… но почему ты не послал войско, чтобы усмирить их?
— Лучше попытаться решить дело миром. Начать войну легко, а остановить ее… — Вала склонил голову, не окончив фразы.
— Но это была бы не просто война — это святая месть! Ты мог бы покарать их, чтобы видели все…
Однако! И это человек из Дома Хадора? Ничего себе мысли! Понятно теперь, почему он бродяжничал. Скорее всего был это не бродяга, а изгой из племени, какой-нибудь убийца вне закона — здесь, в предании, он становится наивным странником. Он же предлагает Мелькору устроить показательную казнь. Вот здорово!
Властелин покачал головой:
— Страх — не лучший союзник.
— Великий владыка и должен внушать трепет!
— И кто тогда придет ко мне?
— Тысячи — только прикажи!
Ну, точно! Он же Мелькору предлагает мир завоевать! Кто знает, может, был такой обиженный на своих негодяй и предатель, который именно за местью к Мелькору и пошел. А тот его радостно принял. Или, поскольку он добрый Учитель, то обманулся. Причем охотно и добровольно.
А Халдар тут же его и государем называет… Быстро же признал…
Вала грустно усмехнулся:
— Разве в Дорломин тех, кто повинуется из страха, ценят больше, чем тех, кто следует велению сердца? Вот видишь… Будут бояться меня — станут бояться и людей Твердыни. Буду жесток я — жестокими станут они. А где жестокость, нет места мудрости, нет места справедливости и милосердию. И потому не дороже ли один, пришедший по велению сердца, сотни ведомых страхом?
— Тебя не посчитают ли слабым, государь?
Вала устало вздохнул:
— Не мечами держится мир… А земли хватит на всех.
Халдар задумался:
— Хорошо. Но ты ведь берешь подать с людей Севера за то, что учишь их и защищаешь?
— Кто не накормит своего ребенка? — вопросом на вопрос ответил Вала. — Сюда ведь приходят не только наследники вождей, но и дети землепашцев, кузнецов, ткачей, плотников… А вернувшись через несколько лет, они будут уже мастерами.
— Выходит, это плата за обучение? О да, ты очень умен, государь!
— Ну, знаешь ли, по одним книгам пахать землю и ковать металл не обучишься. При необходимости Твердыня вполне может себя прокормить.
— И ты, конечно, все знаешь и умеешь? — В тоне Халдара проскользнуло легкое недоверие.
И снова Вала ответил совершенно серьезно:
— Многое. Мне тоже приходится учиться.
— Я и не думал, что могучие боги бывают столь смиренны! — хмыкнул Халдар, но тут же спохватился: — Прости, государь, если оскорбил тебя…
— Не называй меня государем. Подумай сам — что за держава в две тысячи человек… И смирение тут ни при чем. Я действительно не всемогущ.
— Например, не умеешь сражаться?
— Умею, — тяжело молвил Вала.
— Но… почему тогда ты не выступаешь во главе войска, как наши вожди?
— Тяжело объяснить… Думаешь, я боюсь?
Халдар вздрогнул: кажется, Вала все-таки читал его мысли.
— Нет. Видишь ли… впрочем, может, ты хочешь убедиться в том, что я действительно умею держать в руках меч?
— Хм… не то чтобы я сам хорошо это умел… но попробовать можно.
— Тогда подожди немного.
Вала вскоре вернулся с двумя равными мечами. В первый раз с начала разговора Халдар увидел его руки — если так можно сказать: руки Мелькора обтягивали черные кожаные перчатки с широкими раструбами.
— Что ж, начнем. Ты предпочитаешь свой меч или…
— …Ты умаляешь свои способности, Халдар. Из тебя вышел бы хороший воин.
— М-да… будь это настоящий бой, обо мне уже давно можно было бы говорить в прошедшем времени.
— Но я — Бессмертный. Может, ты предпочел бы поединок с одним из воинов Твердыни?
— Н-нет уж, благодарю, Владыка. Если их учил ты…
— Большей частью Гортхауэр.
Халдар кивнул:
— Я о нем слышал. Нет, благодарю.
— На самом деле все несколько сложнее. Видишь ли, мы, боги, — он криво усмехнулся, — все-таки отличаемся от людей. Я, наверно, уже просто не могу убить. И в бою был бы, по некоторым причинам, помехой.
Как показали дальнейшие события, убить он вполне еще мог.
Он медленно стянул перчатки, морщась от боли, и протянул Халдару обожженные ладони.
Халдар был настолько ошеломлен, что не сразу решился спросить:
— Они… об этом знают?
— Отчасти.
— А… почему ты мне рассказал?
— Во-первых, ты хотел понять. Во-вторых — должен же ты знать что-то о том, чьим гостем собираешься быть в ближайшее время.
— Как ты узнал?
— У тебя все на лице написано.
— Ты прав. — Человек наконец нашел в себе силы улыбнуться. — А бродягу-то в ученики возьмешь?
Вала молча кивнул.
— Хорошо, что ты оказался таким. С тобой легко и просто. И все-таки… неправильный ты какой-то государь.
— Да и бог неправильный, так?
Халдар посерьезнел.
— Может, и так. А может, боги такими и должны быть… Преклонил колено, поднял руки ладонями вверх:
— Сердце мое в ладонях твоих, Учитель.
Кажется, Вала несколько растерялся:
— Это просьба ученичества, в которой нельзя отказать… но ты уверен, что хочешь стать моим учеником?
— Да.
— Кор-мэ о анти-этэ, таирни. — Вала почти коснулся рук Халдара — ладонь к ладони — и жестом показал: встань.
— Что ты сказал?..
— Тебе не до конца рассказали об этом обычае? Это значит — «мир мой в ладонях твоих, ученик». А язык… теперь это язык Аст Ахэ, — помолчал. — Но помни: уж коли ты решил стать моим учеником, и спрос с тебя будет особый.