Что он говорит?.. Или здесь не знают… все было по-другому… чужая сила, чужая правда, горечь непонятной вины… Черное и Белое рвутся с кровью… Склизкие камни подземелья, цепи, скалящаяся морда орка, кровь в горле… Что?.. ах да, нужно подойти… принять чашу… темное, густое — кровь? вино?.. Холодная усмешка Жестокого… злорадный оскал орка… улыбка Короля Мира…
Чертоги не исцелили мою душу… но неужели Исцеление дается только забвением? А я не хотел забывать — и вот теперь что делать мне, с ядом прошлого в душе, с этой горькой отравой памяти и печали…
Он подошел, неловко опустился на колени, почти упал — ноги перестали держать, мир на мгновение расплылся, потерял определенность, и волна воспоминаний захлестнула его, и страшно было — вместо этого величественного благостного лица увидеть — другое: ледяную усмешку бога — или оскал щерящихся клыков…
Он поднес чашу к губам, плеснув вином. Сладкая густая влага застыла в горле комом. Судорожно глотнул, поднялся, чувствуя, как подгибаются ноги. Все вокруг было ненастоящим, слишком ярким, слишком сверкающим, каким мир может показаться только воспаленным глазам умирающего. Очнешься — а вокруг тяжелые склизкие стены и сырой мрак темницы Тол-ин-Гаурхот. И почему-то хотелось очнуться. Пусть — там, пусть снова полный темной крови — своей ли, чужой — рот, пусть — ледяной пронизывающий взгляд Жестокого, непонятные слова Смертного… Берен?.. где же ты… и кандалы на руках… но разве сейчас его руки не скованы?..
Говорить?.. да-да, сейчас… нужно что-то сказать… поблагодарить за честь…
Он глубоко вдохнул безвкусный, режущий грудь воздух.
— О Великие… и ты, Король Мира, пресветлый Манве Сулимо…
Слова — чужие, такие же режущие и безвкусные, как этот воздух.
— Я, Финрод Фелагунд, — почему-то он цепляется сейчас за это имя, обретенное им в Сирых Землях, — сын Арафинве Инголдо, Короля Нолдор…
Не глядя, поклонился отцу — словно дернулся.
— …потомок Финве, избранника Валар… благодарю вас за высокую честь, что оказали вы мне… призвав из темной обители… на ваш пир… Речи твои, о Король Мира… золотыми письменами навеки… начертаны в сердце моем. Я… — закашлялся, снова вдохнул, — я счастлив тем, что хотя бы на шаг… смог приблизить… предреченную победу… Слова мои бессильны выразить… то, что ныне… переполняет душу мою…
Замолчал, неловко поклонился.
Отпусти меня, я уже все сделал… Зачем ты меня мучаешь ?..
— Благородный Артафинде! Учтивые слова твои — отрада для слуха Великих. Высшей награды достоин ты — и получишь ее, ибо Великие умеют читать в глубинах сердец. Ныне призываем Мы пред очи Наши тебя, Амариэ Мирэанна; да станешь ты драгоценным даром победителю, ибо воистину нет в Валмаре более бесценного сокровища, чем красота Старших Детей Единого, и нет радости большей для Владык Арды, чем соединить два любящих сердца, столь долго разлученных.
С улыбкой на красиво очерченных нежных губах Амариэ шагнула к Финроду. Амариэ — мечта его, звезда и любовь его… Воистину в Валиноре можно обрести Исцеление, подумал он; ты — ценительница, и ты — Исцеление, Амариэ мельда… Он потянулся к ней всем своим существом, забилось стремительно сердце…
И замерло.
…Мне запретно следовать за тобой, Артафинде. Я не покину Благословенную Землю. Я не нарушу воли Короля. Уходи, если таково твое желание; я же у ног Великих буду молить о снисхождении и милости к отступникам. Прощай…
Страшен был ему безмятежный покой лучистых светлых глаз его нареченной. Той, что отреклась от него, избрав послушание и повиновение. Его мечта и любовь: какой же далекой стала она, как холодна совершенная ее красота… Никогда не понять друг друга: она не познала страха и боли, печали Смертных Земель, не коснулись ее грязь и кровь войны…
Невольно Финрод отступил на шаг. Он никогда не думал о том, что встреча их станет столь пугающим откровением. Он был совсем один, а вокруг — улыбающиеся лица, и младшие майяр снуют меж пирующих, наполняя чаши, и уж поднимают кубки во славу новобрачных…
— Король Мира! — хрипло, с отчаянием. — Я недостоин этой великой чести! Годы Эндорэ измучили меня, омрачили мою душу — я не могу…
Легкий шепоток пронесся под бело-золотыми сводами — и тут же сменился благоговейным молчанием: отечески улыбаясь, Манве спустился с трона и взял двоих за руки:
— Да, страдания твои были велики, но нежные руки прекрасной девы, которую ныне Золотым Цветком Валинора наречем Мы, исцелят раны сердца твоего. Отныне вы — супруги пред лицом Единого и Великих, и да соединятся судьбы ваши, как ныне соединяем Мы ваши руки. И прими от меня свадебный дар…
В тишине торжественно вложил Манве маленькую белую ручку Амариэ в похолодевшую ладонь Финрода. Как во сне: тонкое золотое кольцо с искорками чистых бриллиантов и сапфиров поблескивает на правой руке Амариэ — я надел его ей?.. когда?.. И тут же подлетели расторопные майяр, возложили на головы супругов золотые венцы с бриллиантовыми цветами — вот он, дар Короля Мира жениху… и мучительно захотелось вдруг — сорвать, швырнуть об пол блистающую тяжелую корону, гнущую голову к земле, но — уже звучат здравицы, и вновь наполняются кубки, и снова в руках Финрода золотая чаша — слово Короля Мира, испейте из нее в знак союза… Он глотнул вина, обжигая горло, пряча глаза, чтобы не видеть сияющей застывшей улыбки своей златокудрой супруги… своей?.. Единый, за что мне эта кара…
И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор — по обычаю, дар отца жениха невесте.
— Песню!
Крик подхватили. Снова — улыбка Короля Мира:
— Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух Великих, о Артафинде. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен наполнились души наши.
Песню — здесь?.. среди этого покоя и света, в краю вечной радости, вечного цветения — петь о недолговечной красоте Эндорэ, где солнце — жаркий медово-золотой плод, где луна — кованое серебро, узкий клинок, где звезды стократ ярче алмазной россыпи тинви, зажженных на небе Валинора Вардой Элентари — обо всем, что поведал ему сотни лет назад Отступник, что он увидел своими глазами, что ощутил, принял и полюбил, о чем ему суждено затосковать навеки в Земле Бессмертных? О чем же ему петь? — о том, что пережил и изведал, о величии души и о доблести Смертных, которых не помнят здесь?.. Об Айканаро, о горькой его любви, которая — Финрод понимал это теперь — могла осуществиться, сломав все предначертания, но которой он, понимавший и видевший, как ему казалось, волю Валар и Единого, не позволил быть?.. О том, что поведал ему Эдрахил? Невозможно… И как ему петь? Отняли любовь, свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе… даже Враг не придумал бы худшей пытки… откуда эти мысли, почему я думаю так?..
Враг… Должно быть, он тоже стоял под взглядами, как под бичами, так же недоуменно-спокойно смотрел на него Валинор… Сейчас Финрод почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку.
— Пой же — сам Король Мира просит, — она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны услышав свой голос, показавшийся сорванным и больным:
— Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, — поклонился вслепую. — Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я — пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Все взгляды были прикованы к Амариэ, — и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, Финрод незаметно выскользнул из зала…
— …Владыка Снов…
— Знаю. Мне ведь необязательно быть там, - не глядя, кивнул в сторону Таникветил, — чтобы понять.
— Если бы я знал…
— Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
— И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду — ласково и успокаивающе:
— Звезды. Вечные звезды — и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
ПРОШЛОЕ
30 год II Эпохи
… - Твои глаза видели Великую Битву, господин. Расскажи, как это было.
— Не первый раз ты приходишь ко мне, Эаремир, — я много раз рассказывал тебе об этом… Что же ты хочешь услышать?
— Расскажи.
Старик сцепил узловатые пальцы и заговорил почти нараспев: привычные слова, давно известные, почти заученные наизусть, но мальчик, сидевший у его ног, жадно ловил их, стараясь не упустить ничего. А старик вдруг замолчал и пристально посмотрел на Эаремира.
— А дальше? «И восстало пред нами воинство демонов в облике человеческом, и не было им числа; и…»
— Мальчик, — изменившимся голосом проговорил старик, — мне не увидеть Земли Обетованной, я скоро умру. Может быть, сегодня я вижу тебя в последний раз…
Жестом остановил готового возразить Эаремира:
— Тебе не понять этого. Я родился здесь, здесь прошла моя жизнь, здесь рождались и умирали мои предки, умру и я. Прежней родины нет у меня, новой уже не будет. И сегодня я хочу рассказать тебе еще одну историю.
Он долго смотрел в темнеющее небо, прежде чем начать рассказ. Сказал тихо, раздумчиво:
— Как ярко горит эта звезда…
Мальчик молчал.
— В последнюю ночь над Горами Мрака я видел ее. Там, над Пылающим Вереском. Вы ее зовете сейчас… — замялся: не мог вспомнить.
— Эарендил, — подсказал мальчик.
— Да… Все меняется, даже названия звезд. Золотоволосые дети Хадора называли ее Пчелой. А мой народ, племя Халет — Сердцем…
Снова молчание, которое мальчишка не отважился нарушить.
— Они стояли у самых гор, а за ними, за их спиной были Врата. Я был молод тогда, и кровь моя была горяча. Мы все были молоды. Они тоже. Мой брат погиб за