Восточная Европа — жертва коммунизма
1. Анджей ПачковскийПольша, «нация — враг»
Советские репрессии в отношении поляков
Поляки являются одним из народов, в наибольшей степени подвергшихся репрессиям со стороны советских властей, хотя общеизвестно, что организатором аппарата советского террора был поляк Феликс Дзержинский, и в руководящем составе «органов» — будь то ВЧК, ОГПУ или НКВД — насчитывалось немало его соотечественников. Истоки столь странной «привилегии» для представителей «враждебной нации» сложны и неоднозначны. Как представляется, кроме обычных механизмов функционирования советской репрессивной системы определенную роль здесь сыграла и традиционная вражда между двумя странами. Недоверие советских руководителей к Польше и полякам, в частности особенно подозрительное отношение Сталина к этой стране, сложилось на основе многовековых исторических конфликтов. В период между 1772 и 1795 годами Польша пережила три раздела, в ходе которых царской империи всякий раз доставалась львиная доля польской территории. Два национально-освободительных восстания поляков против российских угнетателей — 1830 и 1863 годов — были жестоко подавлены. С этого времени носителями идей патриотизма и борьбы против иноземных захватчиков — и российских, и прусских — становятся дворянство и католическое духовенство. Война 1914 года и почти одновременное падение трех империй — Германской, Российской и Австро-Венгерской, угнетавших Польшу на протяжении более ста лет, — стали важнейшей исторической вехой, обозначившей начало национального возрождения страны. Легионы добровольцев во главе с Юзефом Пил-судским, отстаивающие эту едва обретенную независимость, оказались, однако, явно неугодными большевикам, которые рассматривали Польшу как препятствие на пути экспортирования революции в Германию.
Летом 1920 года Ленин направил войска Красной Армии на Варшаву. Этот дерзкий маневр чуть было не увенчался успехом, но неожиданно бурный всплеск национального самосознания обеспечил полякам победу, и Советская Россия вынуждена была подписать мирный договор в 1921 году на весьма выгодных для Польши условиях. Сталин, проявивший в те далекие дни военный непрофессионализм, стоивший Красной Армии поражения, всегда помнил о пережитом бесчестье, за что и поплатились впоследствии подвергшие его критике Троцкий, руководивший тогда Красной Армией, и маршал Тухачевский (в то время командующий Западным фронтом). Так становится понятным особо предвзятое отношение советских лидеров, и особенно Сталина, к Польше, полякам и ко всем общественным силам, так или иначе способствовавшим восстановлению независимости: дворянству, армии и духовенству.
Поляков не спасало даже советское гражданство — где бы они ни жили, им довелось пройти все стадии сталинского террора: шпиономанию, раскулачивание, борьбу против религиозных и национальных меньшинств, Большой террор, «очистку» пограничных зон и тылов Красной Армии, многочисленные «усмирения» для передачи власти в руки польских коммунистов со всеми вытекающими последствиями: принудительными работами в трудовых лагерях, расправами над военнопленными, массовыми депортациями «социально опасных» элементов…
Дело ПОВ и «польская операция» НКВД (1933–1938)
К 1924 году, когда процесс массовой репатриации, проводившейся в соответствии с положениями Рижского мирного договора 1921 года, уже близился к завершению, на территории СССР проживало примерно 1 100 000 — 1 200 000 поляков. Большинство из них (900 000–950 000) были жителями Украины и Белоруссии; около 80 % составляли потомки крестьян, переселенных в ходе польской колонизации XVII–XVIII веков. Несколько польских общин насчитывалось в крупных городах, таких как Киев и Минск. В самой России проживало 200 000 поляков, в основном в Москве, Ленинграде, Сибири и Закавказье, несколько тысяч из них были коммунистами-эмигрантами, примерно столько же — гражданами Польши, принимавшими участие в революционных действиях на стороне красных и не пожелавшими возвращаться на родину. Остальные оказались в России в результате экономической эмиграции, неизбежно сопутствующей переломным этапам истории.
Недружелюбие между двумя странами сохранялось и после заключения Рижского мирного договора и установления дипломатических отношений. На фоне недавних событий советско-польской войны 1920 года коммунистами повсюду насаждалась идея о «пролетарской крепости», осаждаемой империалистами. Неудивительно, что в такой международной обстановке многие поляки стали удобными мишенями и пополнили собой список жертв «охоты на шпионов». За 1924–1929 годы таких подозреваемых расстреливали сотнями, хотя истинными шпионами оказывались единицы. Тогда же советский режим развернул широкую антирелигиозную кампанию — преследованиям подверглись сотни католиков, десятки из них были расстреляны или пропали без вести. По сравнению с гонениями на Русскую Православную Церковь репрессии подобного масштаба выглядят малозначительными, тем не менее речь идет о разрушении института Церкви как такового — духовной и культурной основы мироощущения большинства польских крестьян.
Эти крестьяне фигурируют и среди жертв коллективизации. В соответствии с принятой тогда официальной классификацией 20 % крестьян были признаны «кулаками», чуть большее их число — «подкулачниками». Поляки, проживавшие на территории Украины, оказали властям сопротивление, которое было подавлено самым жестоким образом: по не до конца уточненным данным, численность проживавших в этих регионах поляков только за 1933 год уменьшилась на 25 %. На территории Белоруссии процесс раскулачивания польских крестьянских хозяйств протекал относительно бескровно.
Если не считать репрессий против «польских шпионов», то эти преследования явились закономерным следствием общего хода «классовой борьбы», включающей антирелигиозную борьбу и коллективизацию. Однако коллективизации показалось недостаточно, и появился новый повод для репрессий: в период между 15 августа и 15 сентября 1933 года по приказу властей было арестовано около двадцати польских коммунистов, в основном эмигрантов, один из которых был членом политбюро Коммунистической партии Польши (КПП). За этими арестами последовали новые. Общая формулировка обвинения была следующей: принадлежность к «шпионской вредительской организации ПОВ».
Польска Организация Войскова (ПОВ), основанная в 1915 году Юзефом Пилсудским для тайной деятельности против Австро-Венгрии и Германии, в 1918–1920 годах использовалась в разведывательных целях на территориях, охваченных Гражданской войной, в частности на Украине. Деятельность организации завершилась в 1921 году. Члены ПОВ в большинстве своем придерживались левых взглядов, среди них насчитывалось немало представителей Польской социалистической партии (ППС). Некоторые порвали с социалистами и вступили в ряды коммунистической партии. К 1933 году ПОВ уже не существовало. Тем не менее множество поляков были арестованы по ложному обвинению в принадлежности к ПОВ, некоторым был вынесен смертный приговор — так погиб известный поэт-авангардист Витольд Вандурский, другие — были замучены в тюрьмах. Уцелевшие заключенные были расстреляны в период Большого террора.
На протяжении долгих лет «дело ПОВ» служило питательной средой для внутренней борьбы в Коммунистической партии Польши: клеймо «провокатора ПОВ» было столь же опасным для жизни, как и звание «троцкиста». Еще более важный момент — составленные ОГПУ (впоследствии ГУГБ НКВД) списки поляков, работавших в тот период в советских административных органах, Коминтерне и службе госбезопасности. Показательно, что к этим спискам добавили перечень поляков, проживавших на Украине и в Белоруссии, в двух польских автономных районах. Первый, на территории Украины, носивший имя Юлиана Мархлевского (одного из создателей КПП, умершего в 1925 году), был образован в 1925 году; второй появился в 1932 году и был назван в честь Феликса Дзержинского. В каждом районе была своя местная администрация, пресса, театры, школы, издательства на польском языке, вместе они составляли включенную в состав СССР «советскую Польшу».
В сентябре 1935 года по Киеву, Минску и Москве прошла волна арестов, призванных, согласно официальной версии, положить конец так называемой агентурной сети ПОВ. Одновременно с этой акцией началась ликвидация польской региональной автономии. Аресты функционеров НКВД польского происхождения начались в 1936–1937 годах и были частью Большого террора. Сначала судебному преследованию подверглись верховные иерархи органов госбезопасности, затем стали допрашивать и рядовых членов. На пленуме Центрального комитета ВКП(б) в июне 1937 года Н. Ежов проинформировал присутствующих о том, что ПОВ «внедрилась в советские разведывательные органы» и что НКВД удалось «раскрыть и ликвидировать крупнейшую из польских подпольных шпионских организаций». Сотни поляков были интернированы, включая большинство руководителей КПП, предъявленные обвинения впоследствии подкреплялись признаниями, вырванными на допросах.
Летом 1937 года НКВД провел очередные репрессии против национальных меньшинств — сначала против немцев, затем против поляков. 11 августа Ежов подписал оперативный приказ № 00 485 «О полной ликвидации… личного состава польской агентурной разведки, действующей в СССР».
Решение НКВД и Совета Народных Комиссаров от 15 ноября 1938 года положило конец «польской операции», за которой, впрочем, последовала «чистка» рядов самих сотрудников НКВД, участвовавших в операции. Репрессии коснулись не только партийных руководителей (были расстреляны 46 членов Центрального комитета и 24 кандидата), но и простых граждан — рабочих и, в большей мере, крестьян. Согласно донесению НКВД от 10 июля 1938 года, число заключенных польского происхождения составляло 134 519 человек, около 53 % из них были жителями Украины и Белоруссии. От 40 % до 50 % из них были расстреляны (что составило примерно от 50 000 до 67 000 жертв), оставшиеся в живых — отправлены в лагеря или депортированы в Казахстан.
Поляки составили 10 % от общего числа жертв Большого террора и примерно 40 % всех погибших в ходе операций, направленных против национальных меньшинств. Речь идет о минимальных показателях, поскольку тысячи поляков Украины и Белоруссии были высланы независимо от «польской операции». Освободились не только номера гостиницы «Люкс», где обитали польские коммунисты, и кабинеты, где они некогда работали, — опустели польские деревни и колхозы, в которых трудились сотни тысяч простых людей.
1. Приступить 20 августа 1937 года к осуществлению широкомасштабной операции по полной ликвидации местных организаций ПОВ, в первую очередь руководящих кадров, занимающихся подрывной и шпионской деятельностью в промышленности, средствах массовой информации, совхозах и колхозах. Операция должна быть завершена в течение трех месяцев, т. е. к 20 ноября 1937 года.
2. Арестовать: а) самых активных членов ПОВ (в соответствии с прилагаемым списком), раскрытых на основе разведданных, подтвержденных в настоящее время; б) всех военнопленных польской армии, оставшихся на территории СССР; в) беженцев из Польши, независимо от момента их приезда в СССР; г) политических иммигрантов и политических заключенных, которыми обменялись с Польшей; д) бывших членов ППО и других антисоветских политических партий; е) наиболее активных антисоветских и националистических элементов из польских районов.
3. Операцию по аресту организовать в два этапа: а) в первую очередь следует арестовывать лиц, служащих в НКВД, Красной Армии, на оборонных предприятиях, в военных отделах остальных предприятий, работающих на транспорте — железнодорожном, наземном, морском и воздушном; в секторе энергетики и на всех промышленных предприятиях, на нефтеперегонных и газоперерабатывающих заводах; б) во вторую очередь следует арестовывать всех тех, кто работает на промышленных предприятиях, не имеющих стратегического значения для обороноспособности страны, представителей совхозов, колхозов и администрации.
4. Одновременно с арестами проводить следственную работу. Для выявления агентурной сети в ходе расследования следует оказывать давление на организаторов и руководителей диверсионных групп, вплоть до полного их разоблачения, немедленно арестовать всех шпионов, вредителей и членов диверсионных группировок, раскрытых благодаря показаниям арестованных ранее лиц. Для ведения следствия подготовить специальную оперативную группу.
5. По мере ведения следствия разделить всех арестованных лиц на две категории:
а) первая категория, к которой принадлежат участники тайных польских организаций, ведущих шпионскую, диверсионную и подрывную деятельность, — должна быть расстреляна; б) вторая категория — менее активная, чем первая, — подлежит тюремному заключению или ссылке в лагерь на срок от пяти до десяти лет. (…)
Катынь, тюрьмы и депортации (1939–1941)
К пакту о ненападении, заключенному 23 августа 1939 года между СССР и Германией, прилагался секретный протокол, где стороны договаривались о разделе сфер влияния на польской территории. 14 сентября последовал приказ советского правительства «перейти в наступление против Польши», и три дня спустя Красная Армия пересекла границу Польской Республики, чтобы «освободить» территории, именуемые «Западной Белоруссией» и «Западной Украиной», от «польской фашистской оккупации» и включить их в СССР. Аннексия была стремительной, с использованием методов устрашения и репрессий.
29 ноября 1939 года Президиум Верховного Совета СССР предоставил советское гражданство всем жителям присоединенных территорий. Вильнюс и его окрестности были отданы Литовской Республике, доживающей последние дни своей независимости. Было очевидно, что советская репрессивная система начала действовать и в этом регионе — в ответ на оказываемое ей сопротивление. Действительно, несколько частей польской армии, избежавшие плена, той же осенью организовали партизанское движение. НКВД направил в эти регионы многочисленные подразделения (включая пограничные войска), повсюду внедрял свои структуры. Кроме того, новые власти были озабочены проблемой военнопленных и опасались реакции гражданского населения.
Проблема военнопленных стояла достаточно остро. В плен попало от 240 000 до 250 000 военнослужащих, около 10 000 из них — офицеры. На следующий же день после начала агрессии 19 сентября 1939 года Лаврентий Берия подписал Приказ № 0308 о создании в недрах НКВД Главного управления по делам военнопленных (ГУВП), а также широкой сети лагерей специального назначения. В начале октября постепенно началось освобождение рядовых солдат, но 25 000 из них были отправлены на строительство дорог, а 12 000 человек поступили в распоряжение Наркомата тяжелой промышленности для использования на принудительных работах. Еще неизвестно, сколько из них кануло навсегда в огромной разветвленной системе ГУЛАГа. Тогда же решено было создать два «офицерских» лагеря — в Старобельске и Козельске, а также особый лагерь для полицейских, тюремных надзирателей и пограничников в Осташкове. Вскоре Берия организовал специальную оперативную группу, уполномоченную вести юридическое расследование непосредственно в лагерях. К концу февраля 1940 года было интернировано 6192 полицейских (и приравненных к ним лиц), а также 8376 офицеров.
В течение нескольких месяцев в Москве решалась судьба этих заключенных. Для некоторых из них, в частности для содержащихся в лагере в Осташкове, готовилось обвинение по статье 58–13 Уголовного кодекса с весьма специфической формулировкой относительно лиц, «боровшихся с международным рабочим движением». Небольшого нюанса в толковании этой хитроумной формулировки оказывалось вполне достаточно для вынесения обвинительного приговора против любого полицейского или надзирателя польской тюрьмы. В качестве наказания предусматривалось от пяти до семи лет лагерей. Предполагалась также ссылка в Сибирь и на Камчатку.
Окончательное решение о судьбе военнопленных было принято во второй половине февраля 1940 года, возможно, под влиянием событий, связанных с советско-финляндской войной. Судя по документам, ставшим в наши дни достоянием широкой общественности, для многих оно оказалось довольно неожиданным.
5 марта, по предложению Берии, Политбюро постановило применить высшую меру наказания ко всем узникам Козельска, Старобельска и Осташкова, а также к 11 000 поляков, интернированных в тюрьмах западной части Украины и Белоруссии.
Приговор был вынесен специальным судом, так называемой тройкой, в состав которой входили Иван Баштаков, Бачо Кобулов и Всеволод Меркулов. Предложение Берии завизировано личными подписями Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна. Существует пометка секретаря суда о поддержке данного решения отсутствовавшими в тот день на заседании Калининым и Кагановичем.
Свидетельское показание Станислава Свяневича, избежавшего гибели во время массовой бойни в Катыни.
«Под потолком я обнаружил отверстие, через которое наблюдал за происходящим снаружи (…). Перед нами виднеется плац, заросший травой (…). Вокруг плотное оцепление из сотрудников НКВД, они вооружены винтовками с примкнутым штыком.
Такую картину мы наблюдаем впервые. Даже на фронте, после захвата в плен, нас не конвоировали со штыками (…). На плац прибывает скромный автобус, меньше автобусов, которые встречаются в городах Европы. Окна закрашены известкой. Вместимость — человек тридцать, дверца для пассажиров только сзади.
Мы недоумеваем, зачем понадобилось затемнять окошки. Немного подавшись назад, автобус подъезжает к ближайшему вагону вплотную, так, чтобы военнопленные в него поднялись непосредственно из вагона. Солдаты НКВД с примкнутыми штыками стоят по обе стороны от дверцы, следя за входом в автобус (…). Через каждые полчаса автобус возвращается за новой группой. Стало быть, место, куда перевозят пленников, находится неподалеку (…).
Высокорослый полковник НКВД, который отстранил меня от перевозки, теперь стоит посреди плаца, засунув руки в карманы своей широкой шинели. Судя по всему, именно он руководит этой операцией. Но в чем же заключается ее суть? Должен признаться, в тот светлый весенний день у меня и мысли не промелькнуло о возможных расправах (…).
На «техническую подготовку» массового убийства ушел месяц. За последующие полтора месяца (с 3 апреля по 13 мая) заключенных небольшими партиями перевозили из одних лагерей в другие. 4404 человека переправили из козельского лагеря в Катынь, где каждый из них получил пулю в затылок, после чего был погребен в братской могиле.
Заключенные из Старобельска (3896 человек) расстреляны в застенках НКВД в Харькове, тела их захоронены в окрестностях города, в Пятихатках. Пленники из Осташкова (6287 человек) ликвидированы НКВД в Калинине (современное название — Тверь) и преданы земле в местечке Медное. Всего истреблено 14 587 человек. 9 июня 1940 года первый заместитель главы НКВД Василий Чернышев доложил о готовности лагерей к приему новых заключенных.
Упомянутые Берией 11 000 заключенных — лишь небольшая часть общего числа взятых под стражу поляков. Их разделили на несколько категорий.
Наиболее многочисленная из них — беженцы, т. е. лица, покинувшие польскую территорию в период немецкой оккупации. Через тюрьмы и КПЗ прошло 145 000 беженцев; часть из них была осуждена и отправлена в лагеря, часть — освобождена. Вторая категория — перебежчики — поляки, арестованные при попытке бегства в Литву, Венгрию или Румынию. Некоторых освободили спустя несколько недель, около 10 000 перебежчиков по приговору ОСО (Особое совещание) получили сроки от трех до восьми лет; они очутились в ГУЛАГе — большинство в Дальлаге, кое-кто на Колыме. Часть из них расстреляли по Постановлению от 5 марта 1940 года. Третью категорию составили участники отрядов Сопротивления, офицеры, которые не были мобилизованы в 1939 году, государственные служащие, представители местной администрации, различного типа помещики, в общем, всякого рода «социально опасные элементы». Именно к этой последней категории принадлежали, по большей части, 7305 человек, отобранных для расправы из 11 000 взятых на учет. Их ликвидировали на основании Постановления от 5 марта 1940 года. Место их погребения не найдено, известно лишь, что 3405 человек расстреляны на Украине, 3880 — в Белоруссии.
Общее число «тюремных жителей» на территориях, присоединенных к СССР (включая Литву, вошедшую в его состав летом 1940 года), точно не определено; на 10 июня 1941 года в тюрьмах западной Украины и Белоруссии насчитывалось 39 600 заключенных (среди которых примерно 12 300 человек уже «осужденных»). По сравнению с данными на март 1940 года число их удвоилось. Соотношение уголовников и политических неизвестно.
После нападения Германии на СССР участь всех заключенных была предрешена. В одних только украинских тюрьмах расстреляно около б 000 человек Маловероятно, чтобы все они были приговорены к смертной казни в довоенное время. В рапортах НКВД подобные карательные мероприятия обозначены как «сокращение числа лиц, принадлежащих к первой категории». Несколько сотен человек были убиты при попытке бегства из-под конвоя. Известен случай, когда начальник охраны взял «под свою ответственность» расстрел 714 заключенных (500 из них так и не вышли за пределы тюремного двора). Со многими он расправился сам.
На территориях, аннексированных СССР, начинаются массовые депортации; всего было проведено четыре широкомасштабные операции по высылке различных групп населения. Следует заметить, что депортации отдельных семей и небольших групп начались уже с ноября 1939 года, и точное число депортированных неизвестно. Та же картина наблюдается в учете лиц, высланных из Бессарабии или из Восточной Белоруссии и Украины во второй половине 1940 года. Историкам пока не удалось установить точных цифр. До сегодняшнего дня за основу расчета брались сведения на 1941 год, полученные из материалов польского движения Сопротивления и из польского посольства. После открытия доступа к архивам НКВД большинство исследователей сходятся во мнении о явной заниженности имеющихся цифровых данных и считают необходимым пересмотреть их в сторону увеличения.
Первая волна депортаций обрушилась на поляков 10 февраля 1940 года, в ходе проведения в жизнь Постановления Совета Народных Комиссаров от 5 декабря 1939 года. На приготовления, связанные прежде всего с «рекогносцировкой местности» и окончательной редакцией списков, ушло два месяца. Организаторам депортаций пришлось преодолеть немало технических неудобств, в их числе — недостаточное количество железнодорожных путей, соответствующих по ширине колеи дорогам советского образца. Общее руководство было поручено заместителю Берии Меркулову, причем с предписанием о личном присутствии на месте, что явно свидетельствует об особой заинтересованности Советов в данной операции. Февральские депортации 1940 года затронули в основном крестьян, жителей небольших городов, польских переселенцев, размещенных в этих районах в рамках проведения в жизнь политики «полонизации», а также лесников. По данным НКВД, среди сосланных 140 000 человек поляки составили 82 %. Жертвами этой операции стали также украинские и белорусские лесники. Эшелоны со ссыльными направлялись на север России, в Республику Коми и Западную Сибирь.
Пока Кремль принимал постановления о казни заключенных, СНК 2 марта 1940 года издал указ о новых депортациях. На сей раз речь шла о членах семей заключенных, и часто удар наносился одновременно с расправой над их «мужьями и отцами», — а также о «социально опасных элементах». Согласно данным НКВД, почти 60 000 человек были отправлены в Казахстан, в тяжелейшие условия голода и холода, о чем свидетельствуют ставшие доступными в наши дни воспоминания участников этих событий.
Люцина Дзюжинскэя-Сухон: «Никогда не забуду один из самых драматических эпизодов нашей жизни. Мы несколько дней ничего не ели, в прямом смысле ничего. Суровая зима. Лачуга, доверху заваленная снегом. Кто-то прорыл туннель снаружи, чтобы выбраться. (…) Мама может выйти на работу. Она голодна, как и мы. Улегшись на убогом ложе и прижавшись друг к дружке, стараемся согреться. В глазах мерцает. Нет сил встать. В лачуге очень холодно (…). Мы все спим и спим. Время от времени братишка просыпается и кричит: «Хочу есть!» — он не может больше ничего сказать, разве что: «Мама, я умираю». Мама плачет. Потом идет по соседним домикам, там живут наши друзья, она просит помочь. Напрасно. И тут мы начинаем молиться: «Отче наш…» Кажется, происходит чудо. На пороге появляется подружка из соседней лачуги с пригоршней зерна (…)».
Третья операция, осуществленная по той же директиве СНК, началась в ночь с 28 на 29 июня 1940 года. Задержанию подлежали лица, не проживавшие на аннексированных территориях до сентября 1939 года и не переходившие советско-германской границы, установленной обоими оккупантами. Беглецы, схваченные в той или другой оккупационной зоне, имели право на возвращение домой; таким образом 60 000 человек, среди них 1500 евреев, вернулись на территорию немецкого генерал-губернаторства. Среди 80 000 депортированных в ходе данной операции насчитывается 84 % из числа тех самых евреев, которые спаслись от кровавых расправ, учиненных летом 1941 года Айнзацгруппами[79]. Теперь они оказались среди отправленных в ГУЛАГ.
Четвертая и последняя по счету операция была намечена на 22 мая 1941 года постановлением ЦК КПСС и Совета Народных Комиссаров от 14 мая. Ее цель — «очистка» пограничной зоны и прибалтийских республик от «нежелательных элементов». Ссыльные отнесены к категории жилпоселенцев, т. е. приговоренных к двадцати годам принудительного проживания в предписанном регионе, в частности в Казахстане. Формируется новый поток ссыльных — 86 000 человек, — и это исключая Латвию, Эстонию и Литву.
На основании материалов НКВД, число депортированных колеблется: от 330 000 до 340 000 человек. С учетом совокупности имеющихся данных можно привести другие количественные показатели жертв репрессий: от 400 000 до 500 000 человек. Существовали дополнительные группы лиц, которые окончательно осели на территории СССР, например, 100 000 молодых людей, вынужденных работать на советскую промышленность (преимущественно в Донецком угольном бассейне, на Урале и в Западной Сибири), или 150 000 юношей, мобилизованных в «трудовые батальоны» (стройбаты) Красной Армии.
За два года советского господства над аннексированной Польшей миллион человек, т. е. каждый десятый гражданин, в той или иной мере испытал на себе репрессии: будь то смертные приговоры, тюрьмы, лагеря, депортации или подневольный труд. Число расстрелянных достигает 30 000 человек, к ним следует прибавить 90 000–100 000 погибших в лагерях или при перевозках в железнодорожных эшелонах, что, по оценкам исследователей, составляет 8–10 % от общей численности депортированных.
НКВД против Армии Крайовой
В ночь с 4 на 5 января 1944 года первые танки Красной Армии пересекли советско-польскую границу, установленную в 1921 году. На деле граница эта не признавалась уже ни Москвой, ни западными державами. После предания гласности убийств в Катыни СССР прервал какие бы то ни было дипломатические отношения с законным польским правительством, находившимся тогда в изгнании в Лондоне. Поводом послужило требование польского правительства провести судебное расследование под эгидой Красного Креста; аналогичное требование было выдвинуто и немецкими властями. Организаторы польского движения Сопротивления рассчитывали, что при приближении фронта части АК (Армия Крайова) сумеют мобилизовать население и вступить в бой с немцами, а затем, дождавшись прихода Красной Армии, выйдут ей навстречу в качестве законной властной структуры. Задуманной операции было присвоено кодовое название «Бужа» («Буря»). Первые бои разразились в конце марта 1944 года на Волыни, где командующий партизанской дивизией АК сражался против немцев бок о бок с советскими войсками. 27 мая Красная Армия разоружила некоторые части АК. В результате большая часть дивизии вынуждена была отойти в Польшу, продолжая вести бои с немцами.
Подобный стратегический маневр советских властей — сначала сотрудничество на местном уровне, затем разоружение поляков — явление не единичное. Самый показательный пример — события, происходившие в это время в Вильнюсе. Так, не прошло и нескольких дней после окончания боевых действий, как прибыли внутренние войска НКВД и в соответствии с приказом № 220 145, поступившим из Ставки Главнокомандующего, провели операцию по разоружению солдат АК. Согласно данным рапорта, отправленного Сталину 20 июля, арестовано было свыше 6000 партизан, примерно 1000 из них удалось вырваться из ловушки. Были поголовно арестованы все руководители штаба партизанских отрядов. Офицеры были интернированы в лагеря НКВД, солдатам — предложен выбор — лагерь или зачисление в части польской армии Зигмунда Берлинга, сформированной при покровительстве советских властей. Подразделения АК, принимавшие участие в освобождении Львова, постигла та же участь. По такому сценарию Москва осуществляла закрепление вновь присоединенных к СССР территорий.
На 8 августа 1944 года было запланировано взятие Варшавы войсками Первого Белорусского фронта Красной Армии. 1 августа 1944 года командиры АК подняли в польской столице вооруженное восстание. Сталин приостановил развернутое им наступление на Висле, к югу от Варшавы, предоставив подавление восстания немцам, завершившим расправу над бунтовщиками 2 октября.
Западнее «линии-Керзона»[80], где АК удалось мобилизовать около 30 000 — 40 000 солдат и освободить многие населенные пункты, подразделения НКВД и опергруппы СМЕРШ (сокращение слов «смерть шпионам»; особое управление контрразведки) и отряды «фильтрации» следовали по намеченному уже пути, исполняя приказ Верховного Главнокомандующего № 220 169 от 1 августа 1944 года. В рапорте за октябрь подводились итоги выполнения этой директивы: разоружено, арестовано и затем интернировано около 25 000 солдат и 300 офицеров.
Подразделения НКВД и оперативные группы СМЕРШ располагали собственными тюрьмами и лагерями, там они с равным успехом размещали как польских партизан, так и фольксдойче, и немецких военнопленных. Офицеры и солдаты, отказавшиеся от службы в армии Берлинга, подобно своим собратьям из Вильнюса и Львова, тотчас отправлялись в ГУЛАГ. Даже в наши дни не известно точное число участников операции «Бужа», интернированных советскими властями. По различным оценкам, цифра эта колеблется от 25 000 до 30 000 солдат. На вновь аннексированных СССР осенью 1944 года территориях происходили массовые аресты с последующим вынесением приговора и высылкой в ГУЛАГ или на принудительные работы в район Донецкого угольного бассейна. На этот раз львиную долю депортированных составляли украинцы, но, по имеющимся данным, жертвами репрессий в той или иной форме стали и несколько десятков тысяч поляков.
Репрессивная деятельность НКВД и СМЕРШ не прекратилась даже после рассредоточения большей части подразделений АК. 15 октября 1944 года Берия подписал Приказ № 0012266/44 о создании дивизии специального назначения и ее размещении на территории Польши (речь идет о 64-й дивизии внутренних войск НКВД, названной «Вольные стрелки»). В пограничной зоне операции, проводимые на польской стороне, всячески поддерживались подразделениями НКВД Белоруссии и Украины. Создание в конце 1944 года дивизии специального назначения тотчас ознаменовалось арестами 17 000 человек, 4000 из них были без промедления сосланы в разные отдаленные лагеря. Советские войсковые подразделения, находившиеся с 1 марта 1945 года в подчинении главного советника НКВД при польском Министерстве национальной безопасности генерала Ивана Серова, оставались в Польше до весны 1947 года. Вплоть до августа — сентября 1945 года они представляли главную силу, призванную «очистить» зоны наибольшего скопления партизанских отрядов, борющихся за национальную независимость. С января 1945 по август 1946 года были схвачены 3400 бойцов из различных отрядов Сопротивления — большинство оказались в лагерях, некоторые были переданы в руки польских властей; всего было задержано 47 000 человек. После введения войск Красной Армии на польские территории, аннексированные Германией в 1939 году, арестам подверглись не только фальксдойче, но и поляки, которые под давлением немецких властей внесли свои фамилии в так называемый III национальный список (Айнгдойче). По меньшей мере 25 000 — 30 000 граждан Померании и Верхней Силезии были депортированы в СССР, в том числе 15 000 шахтеров, всех их сослали в лагеря Донбасса и в Западную Сибирь.
Деятельность НКВД не ограничивалась массовыми репрессиями, охотой на людей и усмирениями. В конце лета 1944 года СМЕРШ внедрил на местах оперативные группы, уполномоченные проводить в Польше регулярные вербовки осведомителей. Наиболее известной стала операция, которой непосредственно руководил генерал НКВД Иван Серов. Были арестованы шестнадцать руководящих членов польского подпольного правительства: командующий АК, вице-премьер-министр подпольного правительства, три его заместителя и члены Совета национального единства (своего рода подпольного парламента), образованного в период немецкой оккупации. 22 февраля 1945 года этот Совет выразил протест против Ялтинских соглашений, заявив о своей готовности к прямым переговорам с советской стороной. В ответ на подобное заявление генерал Серов предложил руководителям подполья встретиться и установить личное знакомство. Когда они явились в назначенное место (в Прушкув, неподалеку от Варшавы), то были тотчас схвачены и доставлены прямо в Москву, на Лубянку. Случилось это 28 марта 1945 года. Следствие длилось несколько недель, после чего 19 июня начался показательный судебный процесс в Колонном зале Дома Союзов по образцу грандиозных московских процессов предвоенных лет. Тем временем в Москве велись переговоры между польскими просоветскими властями и представителями демократических сил этой страны, на которых они обсуждали статьи Ялтинских соглашений, касающиеся Польши; представители польской демократии также выразили желание выйти на прямой контакт с советскими властями. Судебный приговор был объявлен в тот самый день, когда три сверхдержавы (Соединенные Штаты, СССР и Великобритания) ратифицировали заключенный различными польскими партиями договор о создании коалиционного правительства, в котором подавляющее большинство мест отводилось коммунистам и их союзникам. В результате вынесенных приговоров, вполне умеренных для того времени — до десяти лет тюремного заключения, — трое осужденных так и не вернулись в Польшу. Командующий АК Леопольд Окулицкий в декабре 1946 года скончался в тюрьме.
Польша 1944–1989: Репрессивный аппарат
Каждый этап эволюции политической системы Польши сопровождался той или иной формой политических репрессий. Перефразируя одно известное изречение, можно утверждать: «Скажи мне, какой сейчас репрессивный аппарат, и я скажу, какой стадии коммунизма он соответствует».
При описании и анализе функционирования репрессивного аппарата возникают две основные трудности: 1) речь идет о чрезвычайно засекреченной области, многие следственные материалы до сих пор не стали достоянием гласности; 2) рассмотрение прошлого под углом гипертрофированного значения репрессивных органов приводит к односторонней оценке коммунистического режима, поскольку даже в периоды максимальных репрессий режим поддерживался и другими методами воздействия. При попытке постижения основополагающих принципов режима и его идеологических истоков следует прежде всего обозначить главное: сосредоточение власти в руках репрессивного аппарата, созданного в недрах системы. За 45-летний период монопольной власти компартии Польша пережила пять стадий террора. Все эти стадии объединяет наличие тайных охранительных органов и концентрация власти в руках партии или кучки ее руководителей.
На пути к захвату государства, или массовый террор (1944–1947)
Внутриполитические основы коммунистического государства в Польше были заложены благодаря присутствию Красной Армии. Для внешнеполитического курса решающим оказался сталинский протекторат. Советские органы безопасности не ограничились простым подавлением противников новой власти; организационные принципы НКВД/КГБ с некоторыми видоизменениями (правда, весьма существенными) были взяты на вооружение польскими коммунистами, прошедшими курс обучения в школе офицеров НКВД в Куйбышеве. Кроме того, была создана дублирующая польские спецслужбы организация, корпус советников, насчитывающий несколько сот человек во главе с генералом Серовым, генеральным советником. С помощью разветвленной сети советских экспертов руководители с Лубянки располагали всеми необходимыми данными, и Москва, таким образом, создала собственную систему осведомителей в Польше. Политические и идеологические интересы польских и советских органов полностью совпадали, так что польские службы безопасности вполне можно считать составной частью советского репрессивного аппарата. Это становится очевидным на примере организации польской военной контрразведки.
В Польше в те годы коммунисты являли собой группу маргиналов, не имеющих каких бы то ни было шансов на приход к власти демократическим путем. Отсутствие симпатии к ним усугублялось и традиционной для большинства поляков неприязнью, вернее, даже враждебностью, по отношению к СССР и особенно к России — сказывался печальный опыт «освобождения» Польши войсками Красной Армии. В первые послевоенные годы костяк антикоммунистического сопротивления составили партизанские отряды, политическое подполье и легальные партии, единственной значительной из которых явилась Польская крестьянская партия (ПСЛ)[81]. Таким образом, теперь перед новыми хозяевами стояли две первостепенные задачи, — подавить сопротивление поляков и захватить власть над этим государством. Весьма знаменателен следующий факт: первым публично представленным в Польше членом Комитета национального освобождения (создан в Москве 21 июля 1944 года) стал министр общественной безопасности Станислав Радкевич. Потребовался целый год, прежде чем органы безопасности, с 1945 года получившие название Министерства общественной безопасности (МБП), оформились организационно для решения главной задачи — упрочения власти, захваченной Красной Армией и НКВД. За второе полугодие 1945 года МБП создало систему оперативных групп, в которых было задействовано более 20 000 сотрудников (без учета милиции), в распоряжении министерства находилось также специальное военное подразделение — Корпус внутренней безопасности (КБВ), насчитывающий около 30 000 солдат. Новые отряды вели активные военные действия против подполья, отличающиеся особой жестокостью и беспощадностью. Так продолжалось до 1947 года, отголоски этих боев ощущались еще в начале 50-х годов. Польские историки расходятся во мнениях, стоит ли обозначать эти события термином «гражданская война», если учесть присутствие в Польше советских вооруженных сил (военных и НКВД).
На вооружении вновь созданного аппарата госбезопасности было немало методов воздействия, начиная с внедрения агентов и провокаций и кончая «умиротворением» целых территорий. Правоохранительные органы имели значительные материальные и человеческие ресурсы: оружие, средства связи, отряды КГБ, — и пользовались ими, не останавливаясь ни перед чем. По данным III управления, уполномоченного вести борьбу против антикоммунистического сопротивления, в 1947 году в ходе столкновений погибло 1486 человек, в то время как число потерь со стороны коммунистов составило всего 136 человек. Широкомасштабные операции по «умиротворению» велись силами подразделений КБВ с привлечением частей регулярной армии, специально прикомандированных для подобных целей. За время боев в 1945–1948 годы было убито примерно 8700 противников режима. Все операции проводились под руководством Государственной комендатуры безопасности, возглавляемой министрами безопасности и обороны. В случае необходимости организовывались массовые депортации. Такими же методами разрешались проблемы с украинским движением Сопротивления в юго-восточной Польше — в ходе операции «Висла» в апреле — июле 1947 года примерно 140 000 польских украинцев депортированы и рассеяны по бывшим немецким территориям на западе и севере страны.
Хроника деяний органов безопасности изобилует описаниями тщательно подготовленных операций: массовая фальсификация данных при проведении референдума в июне 1946 года, «подготовка» выборов в январе 1947 года, т. е. предшествовавшая им широкая пропагандистская кампания, тысячи арестов, особенно в селах, новая фальсификация; развитие широкой сети осведомителей (к 1 января 1946 года их число достигло 17 500). Точное число задержанных в ходе всех операций доподлинно не известно, несомненно одно: любые действия правоохранительных органов сопровождались применением грубой силы. В 1947 году сотрудниками III управления арестовано около 32 800 человек, большинство задержанных — обычные преступники; IV управление, отвечавшее за безопасность в области промышленности, произвело арест почти 4500 человек, в последние предвыборные недели силами различных подразделений МБП, милиции, КБВ и армии задержано примерно 50 000 — 60 000 активистов Польской крестьянской партии. Известно, что в нескольких случаях убийства были совершены по прямому указанию местных комитетов партии коммунистов.
Допросы велись с исключительной жестокостью, избиения и пытки были обычными явлениями, как и бесчеловечные условия содержания в тюремных камерах.
Казимир Мочарский, приговоренный к пожизненному заключению.
(Статья 2 Декрета от 31 августа 1944 г.)
Штум, Центральная тюрьма 23 февраля 1955 года.
Верховный Трибунал палаты по уголовным делам Дело: III К 161/52.
В связи с запросом о пересмотре дела и подачей апелляции моими адвокатами (…) заявляю:
За время расследования, порученного офицеру бывшего Министерства общественной безопасности, в период с 9 января 1949 года по 6 июня 1951 года я был подвергнут сорока девяти видам издевательств и пыток, среди которых особо отмечаю следующие:
1. Удары резиновой дубинкой по особо чувствительным местам (переносица, подбородок, слюнные железы, выступающие части тела, такие, как лопатки).
2. Удары резиновыми кнутами по внешним сторонам стоп с упором на большие пальцы — очень болезненный прием.
3. Удары резиновой дубинкой по пяткам (10 ударов по каждой пятке несколько раз в день).
4. Вырывание волос на висках и на затылке («ощипывание гуся»), а также из бороды, на груди, в области промежности и половых органов.
5. Прижигание сигаретами губ и глаз.
6. Нанесение ожогов на пальцы обеих рук.
7. Лишение сна: в течение семи-девяти дней заключенного держат в стоячем положении в темном карцере и беспрестанно будят пощечинами (…). Такая пытка, прозванная судебными следователями «пляж» или «Закопане»[82], доводит человека до состояния, близкого к помешательству, — начинается психическое расстройство: обман зрения, слуха — подобный эффект достигается при приеме мескалина или других галлюциногенов.
К тому же следует отметить, что в течение шести лет и трех месяцев меня не выпускали на прогулку. За два года и три месяца я ни разу не принял ванну; около четырех с половиной лет я находился в строгой изоляции, не имея ни малейшей возможности контактировать с внешним миром (никаких новостей от моей семьи, ни писем, ни книг, ни газет и т. д.).
Описанные здесь мучения и пытки были применены с целью запугать меня и вырвать показания, не соответствующие действительности, необходимые лишь для подтверждения линии следствия и заранее сфабрикованных обвинений. Среди исполнителей могу назвать подполковника Луша Юзефа, майора Каскевича Ежи и капитана Химчака Эугенюша.
Действовали они по приказу полковников Розанского и Фейгина, сам заместитель министра, генерал Ромковский, 30 ноября 1948 года в присутствии полковника Розанского пообещал мне устроить адское следствие и слово свое сдержал…»
Участник антифашистского Сопротивления Казимир Мочарский был арестован в 1945 году и провел в заключении 225 дней, находясь в одной камере с генералом СС Юргеном Штроопом, который отдал приказ о ликвидации варшавского гетто в 1943 году. После освобождения он описал эту своеобразную очную справку.
Часто власти не ограничивались торопливыми приговорами, а устраивали показательные «открытые» процессы, где тщательно отобранная «общественность» выкрикивала оскорбления в адрес осужденных, демонстрируя мнимую «народную ненависть» к врагам. Даты процессов старались назначать с учетом окончания срока полномочий властных структур, для искусственного усиления их позиций с помощью пропаганды. Среди множества процессов выделяется важнейший — над деятелями подпольной организации «Свобода и независимость» (Wolnosc i Niepodlegosz — WiN). Подсудимые дожидались решения своей участи с ноября 1945 по январь 1947 года, т. е. процесс был устроен за неделю до выборов. Еще один прием: борцы антифашистского Сопротивления осуждены как коллаборационисты. Рассуждения коммунистов основывались на принципе — «кто не с нами, тот против нас». Следуя этому же принципу, делалось следующее заключение: раз главная сила, способная оказать организованный отпор немцам, Армия Крайова (АК), не боролась рядом с Советами против немцев, значит, ее надо расценивать как союзницу Гитлера. Для подтверждения подобных обвинений выбивались соответствующие ложные показания из содержащихся в заключении офицеров гестапо. Одно из самых скандальных юридических преступлений — процесс 1948 года над Витольдом-Пилецким. Главный пункт обвинения формулировался как «шпионаж по поручению иностранной державы».
Витольд Пилецкий
В 1920 году Витольд Пилецкий (1901 года рождения) принимает участие в обороне Вильно от большевиков. Впоследствии становится землевладельцем и офицером запаса, организует конные отряды, включенные в 1939 году в состав регулярной армии. После поражения Польши основывает одну из первых подпольных организаций Сопротивления: Польскую тайную армию (принял присягу 10 ноября 1939 года). В 1940 году по собственной инициативе и с согласия высших чинов АК схвачен во время облавы и препровожден в лагерь Освенцим (числится там под регистрационным номером 4859), где организует движение Сопротивления. В апреле 1943 года бежит из лагеря и продолжает подпольную деятельность, теперь уже в движении Niepodlegosz («Независимость»), позднее становится участником Варшавского восстания. После капитуляции города заключен в концентрационный лагерь для пленных офицеров в Мурнау. Освободившись, присоединяется ко 2-му корпусу армии генерала Андерса. Осенью 1945 года возвращается в Польшу, вновь включаясь в подпольное движение. Создает небольшую, но весьма действенную группу, собирающую информацию для генерала Андерса о «большевизации» страны. Арестован 5 мая 1947 года, подвергнут пыткам, 15 марта 1948 года приговорен к смертной казни, убит выстрелом в затылок 25 мая. Реабилитирован в 1990 году.
Когда речь шла о крупном судебном процессе, решение о той или иной мере наказания принималось непосредственно партийным руководством. В его же компетенции находился контроль за назначениями на ключевые посты в органах госбезопасности.
К осени 1947 года были уже разгромлены все более или менее организационно оформленные структуры Сопротивления. После бегства большинства руководителей ПСЛ и ареста четвертого состава командования «Свободы и независимости» с движением Сопротивления было покончено на национальном уровне. Политическая обстановка начала стабилизироваться: обескровленная и опустошенная за годы войны страна больше не уповала на поддержку западных правительств. Все очевиднее становилась необходимость приспособления к реальным условиям, нередко унизительным или навязанным извне. Коммунистический государственный переворот в Чехословакии в феврале 1948 года усилил влияние Москвы на жизнь стран Центральной и Юго-Восточной Европы. Польская рабочая партия и ее главный союзник Польская социалистическая партия готовились к объединению. Благодаря освоению бывших немецких территорий ускорился процесс восстановления хозяйства, что привело к улучшению экономического положения страны. Все эти факты позволили коммунистической партии перейти к новому этапу действий: советизации Польши и покорению общества в целом. Представляется вполне логичным последовавшее за этим сокращение личного состава Министерства общественной безопасности, а также уменьшение численности его агентов и секретных сотрудников, насчитывавших в те годы 45 000 человек.
Цель захвата — общество в целом, или разрастание террора (1948–1956)
После Пражского переворота и изгнания из международного движения Тито в странах Восточного блока происходят примерно одни и те же социальные трансформации: поглощение коммунистическими партиями партий социалистических с последующим формированием (де-юре или де-факто) однопартийной системы, полная централизация управления экономикой, ускоренная индустриализация по модели сталинских пятилеток, коллективизация земельных хозяйств, усиление антирелигиозной борьбы и т. п. Массовый террор, разрастаясь вширь, становится привычным явлением.
В 1945–1947 годы тысячи людей, не связанных с оппозицией, ни с легальной, ни с нелегальной, все же оказываются в числе жертв «усмирений» и «превентивных мер», хотя в принципе репрессивная машина развернута против конкретных активных противников ПРП (Польская рабочая партия)[83]. После 1948 года перед органами госбезопасности ставится новая задача: держать в страхе и подчинении общество в целом, включая и слои, более или менее усердно поддерживающие режим. Запугивание приобретает глобальный характер, любой гражданин может стать «объектом разработки», а значит, и жертвой службы госбезопасности. Важно заметить, что репрессиям с равным успехом подвергается также руководство компартии и государства. Некоторые функционеры высших звеньев госбезопасности уже в 1947 году выступают с призывами «усилить революционную бдительность», однако главным направлением деятельности органов госбезопасности этот призыв становится лишь летом 1948 года, соединившись со сталинским тезисом об «усилении классовой борьбы».
Отправной точкой стал конфликт с Тито — для Центральной и Восточной Европы неприятие его взглядов было аналогично борьбе с троцкизмом в СССР. В Польше подобное явление возникло в виде «критики правого националистического уклона» и в августе — сентябре 1948 года было конкретизировано применительно к Генеральному секретарю ЦК ПРП Владиславу Гомулке. Первые аресты в сеАдине октября еще не затрагивали ближайшего окружения Гомулки, однако те, кто был знаком со знаменитыми московскими процессами 30-х годов, прекрасно понимали, что в скором времени волна репрессий докатится до самой верхушки аппарата.
На фоне общей картины террора акции, направленные против коммунистов как таковых, в пропорциональном отношении незначительны, тем не менее, их рассмотрение заслуживает внимания. В Польше число жертв-коммунистов относительно невелико. В поисках подпольной «шпионской и диверсионной» организации органы госбезопасности сосредоточили свое внимание на командном составе и прежде всего кадровых офицерах, служивших в армии еще до войны. В частности, в результате совместных действий МБП и военной разведки (ЖЗИ — Главное управление информации) были заключены в тюрьмы сотни офицеров, затем последовали судебные процессы, приговоры и расстрел двадцати человек. Исчезновение с политической арены Гомулки, арестованного вместе с несколькими сотнями партийных руководителей самых различных уровней, фначало, что настали времена полной незащищенности любого аппаратчика — и партийного, и сотрудника органов безопасности (несколько высших чинов госбезопасности тоже оказались за решеткой). Поскольку процесс мад Гомулкой — как, впрочем, и другие запланированные процессы — не саЯрялся, советизация Польши не была отмечена ни одним гщндиозным показательным процессом, подобным тем, что были устроены в Будапеште над Райком и в Праге над Сланским.
Начиная с 1949 года аппарат госбезопасности активно разрастался, и к 1952 году в его рядах насчитывалось около 34 000 сотрудников, лишь незначительная их часть была скомпрометирована в деле, получившем название «провокации в недрах рабочего движения». В данном случае речь шла о Департаменте X, где работало примерно сто человек. При Политбюро была сформирована Комиссия безопасности во главе с Болеславом Берутом (1892–1956). Ей были доверены самые важные судебные расследования, здесь определялись организационные принципы МБП и ЖЗИ, а также формулировались основные директивы.
Вездесущность «Беспеки» (разговорное название госбезопасности) стала одной из примет эпохи. В ее ведении находилось 74 000 секретных сотрудников-осведомителей, этого, однако, показалось недостаточно, и летом 1949 года было принято решение организовать на предприятиях дополнительные ячейки органов госбезопасности, называемые службами охраны (Referat Ochrony — RO). Несколько лет спустя RO действовали уже на шестистах предприятиях. Из центра МБП с особым пристрастием наблюдали за службами защиты народного хозяйства, создавая все новые и новые подразделения. В 1951–1953 годах большинство задержаний (по пять-шесть тысяч в год) было осуществлено силами этой службы, располагавшей самой развитой организацией осведомителей (26 000 человек). Любая неисправность, любой пожар на предприятии рассматривались как результат саботажа или даже диверсии. Нередко под стражу заключались десятки работников одного и того же предприятия. В рамках «охраны государственных учреждений» эта служба, помимо всего остального, давала рекомендации по поводу возможных кандидатов на учебу в политехнических вузах. Так, в 1952 году по распоряжению службы защиты народного хозяйства 1500 молодых людей были лишены доступа к образованию.
Предметом особого внимания была «охрана сельскохозяйственных кооперативов» (т. е. коллективизация) и контроль за проведением в жизнь декретов о необходимых количественных показателях производства зерна и мяса. Этими вопросами более активно, чем органы госбезопасности, занимались созданные в 1945 году милиция и Чрезвычайная комиссия по борьбе со злоупотреблениями и саботажем. Одно только название, воскрешающее в памяти пресловутую ЧК, наводило ужас. Тысячи крестьян в каждом из пятнадцати воеводств были заключены в тюрьмы за то, что не сдали предписанную норму. Госбезопасность и милиция вели целенаправленную политику: наиболее зажиточные крестьяне («кулаки») арестовывались в первую очередь, даже если они сдавали необходимую норму. Неделями их держали под стражей, не возбуждая судебного дела, после чего выносили приговор о конфискации зерна, скота и даже их земельной собственности. Занималась Чрезвычайная комиссия и городскими жителями. Большинство жертв было осуждено за спекуляцию на черном рынке, а в 1952–1954 годах — за хулиганство. Решения Чрезвычайной комиссии с течением времени становились все более и более жесткими: в 1945–1948 годах она приговорила к трудовым лагерям 10 900 человек, в 1949–1952 годах —46 700 человек. К 1954 году в трудовые лагеря было отправлено приблизительно 84 200 человек. Эти вердикты не относились к политическим преступлениям в точном смысле слова, так как в Польше принято рассматривать преступления в суде, а карательные меры против сельских жителей и «спекулянтов» просто отражали саму природу репрессивной системы, всегда отдающей предпочтение палке.
Что касается аппарата госбезопасности, главной его задачей оставалось преследование подпольщиков — и периода оккупации, и послевоенных: от бывших активистов ПСЛ до солдат, вернувшихся с Запада, а также чиновников, кадровых политиков и офицеров довоенного времени. В начале 1949 года «списки подозрительных элементов» были стандартизированы и разделены на категории. На 1 января 1953 года в картотеках служб безопасности были зарегистрированы 5 200 000 человек, т. е. треть взрослого населения Польши. Несмотря на разгром нелегальных организаций, политические процессы продолжались. Число заключенных росло по мере проведения тех или иных «превентивных операций». Так, в октябре 1950 года во время акции «К» за одну ночь было арестовано 5000 человек. После некоторого затишья, последовавшего за массовыми арестами 1948–1949 годов, тюрьмы вновь стали наполняться: за 1952 год были взяты под стражу 21 000 человек. По официальным источникам, во втором полугодии 1952 года насчитывалось 49 500 политзаключенных. Открыта была даже специальная тюрьма для несовершеннолетних «политических преступников» (2500 заключенных в 1953 году).
После ликвидации оппозиции единственным независимым общественным институтом оставалась Католическая церковь. Начиная с 1948 года она постоянно подвергалась гонениям. С 1950 года начались аресты епископов. В сентябре 1953 года был устроен процесс над епископом Качмареком (приговоренным к двенадцати годам заключения), интернирован примас[84] Польши, кардинал Вышинский. В общей сложности, более ста священников познали все тяготы тюремного заключения. Свидетели Иеговы попали под прицел в качестве «американских шпионов»: в 1951 году более 2000 представителей этой секты были взяты под стражу.
Кто только не перебывал в тюрьмах в те времена: члены Политбюро, довоенные функционеры высшего звена (вплоть до бывшего премьер-министра), генералы, командиры АК, епископы, партизаны, боровшиеся сначала против немцев, а позднее направившие свое оружие против коммунистов, крестьяне, отказавшиеся записываться в колхозы, «шахтеры из рудника, где разразился пожар, попадались и юнцы за разбитое стекло на доске для объявлений или за нацарапанные на стенах надписи. Шел процесс вытеснения из общества всякого потенциального инакомыслящего; любое проявление свободы действий было строго запрещено. Одними из главных задач разрастающейся системы террора было внушение людям чувства постоянного страха и поощрение доносительства, которое раскалывало общество.
Сташек: «Туберкулез, несомненно, считался самой тяжелой болезнью в послевоенной Польше (…). Тюрьма во Вронках, еще до 1950 года. Нас семеро в одиночке. Камера маленькая, метров восемь, едва помещаемся (…). И тут прибывает новенький, восьмой по счету. Мы сразу замечаем: с ним что-то неладно. У него нет ни миски, ни одеяла, и на вид он серьезно болен. Вскоре становится очевидно, что человек этот уже на последней стадии туберкулеза, все тело его в язвах. На лицах моих товарищей страх, мне и самому не по себе (…). Мы стараемся держаться от него подальше. Нетрудно представить, насколько бессмысленна попытка семерых человек спастись бегством от восьмого на площади в восемь квадратных метров. Обстановка еще больше накаляется, когда приносят завтрак. Бедняга без миски, но ни у кого не возникает ни малейшего желания ему ее дать! Я смотрю на остальных — все украдкой наблюдают друг за другом, избегая встретиться взглядом и с кем-то из сокамерников, и с этим человеком.
Не в силах больше терпеть, я протягиваю ему свою миску. Говорю, пусть сначала ест он, а я за ним. Он поворачивает в мою сторону свое неподвижное равнодушное лицо (ему уже все безразлично) и словно исповедуется передо мноО: «Товарищ, но я же обречен… это вопрос нескольких дней». — «Поешьте за мое здоровье», — отвечаю ему я. Окружающие в ужасе. Теперь они сторонятся не только больного, но и меня. Он завтракает, я наскоро споласкиваю миску водой из кувшина и ем вслед за ним».
Эта система начала меняться с конца 1953 года: подпольная сеть осведомителей уже не расширялась, улучшались условия тюремного содержания, часть заключенных была выпущена на волю «по состоянию здоровья», судебные процессы устраивались все реже и реже, а приговоры становились все более и более мягкими; практика истязания заключенных прекратилась. Офицеры с испорченной репутацией были уволены в отставку. Департамент X распущен, количество персонала служб госбезопасности сокращено. «Бомба» взорвалась 28 сентября 1954 года, когда радио «Свободная Европа» транслировало серию рассказов Юзефа Святло, бывшего заместителя директора Департамента X, который «выбрал свободу» в декабре 1953 года. За несколько недель произошла реорганизация МБП и его замена на две четко разделенные структуры: Министерство внутренних дел (МСВ) и Комитет общественной безопасности (КБП). Министр МБП и трое из пятерых его заместителей вынуждены были подать в отставку, в декабре вышел из тюрьмы Гомулка, а руководитель Следственного управления Юзеф Рожанский — заключен под стражу. Специальная комиссия по борьбе со злоупотреблениями была упразднена. В январе 1955 года Центральный комитет сообщил об «ошибках и злоупотреблениях», сваливая всю ответственность на аппарат госбезопасности, который «поставил себя над партией». Несколько палачей из МБП были арестованы, в службах госбезопасности продолжалось сокращение штатов.
Однако перемены эти носили чисто формальный характер. В 1955 году число политических заключенных достигало 30 000 человек, а во второй половине года состоялся процесс над бывшим министром Влодзимежем Леховичем, тем самым, который был арестован в 1948 году отрядом особого назначения Святло. Мариана Спыхальского — члена Политбюро до 1949 года — арестовали в 1950 году, и, хотя против него не было возбуждено уголовное дело, он оставался в заключении до апреля 1956 года. Что касается истинной «оттепели» карательной системы в целом, о ее наступлении можно было говорить лишь после XX съезда КПСС, состоявшегося в феврале 1956 года, и смерти Берута. Тогда была объявлена амнистия, хотя в тюрьмах еще томились 1500 политзаключенных. Кое-кого из осужденных реабилитировали, затем произошла смена Генерального прокурора и министра юстиции. Бывший заместитель министра безопасности и руководитель Департамента X были арестованы, тюрьмы, находившиеся до сей поры в ведении Министерства внутренних дел, переданы Министерству юстиции. Борьба фракций в верхах партийного руководства привела к тому, что карательный аппарат «сбился с курса». Многие секретные агенты отказывались продолжать сотрудничество. При этом речь не шла о перемене стратегического курса: аппарат по-прежнему проявлял интерес к определенным категориям лиц; тюрьмы опустели лишь наполовину; несколько тысяч дел находилось в стадии расследования; даже после сокращения сеть осведомителей все еще насчитывала 34 000 сотрудников… Система всеобъемлющего террора продолжала функционировать, но с меньшим размахом. Она достигла поставленных целей: тысячи самых активных противников режима были мертвы, а общество, прекрасно усвоившее данный ему урок, теперь знало, чего стоит ожидать от «защитников народной демократии».
Реальный социализм, или избирательные репрессии (1956–1981)
Катаклизмы «железного» социализма сотрясали Польшу сравнительно недолго, наступила «оттепель», и службы госбезопасности изменили свою стратегию. Теперь они осуществляли надзор над населением, более завуалированный, но по-прежнему жесткий, усиленно наблюдая за легальной и нелегальной оппозицией, Католической церковью и интеллигенцией.
Политики надеялись, что аппарат безопасности способен в любой момент рассеять уличные манифестации. Но когда начались выступления рабочих Познани в июне 1956 года — вторые большие волнения в странах Восточного блока — органы безопасности, милиция, даже КБВ были застигнуты врасплох и с идеологической, и с технической точки зрения: забастовка сопровождалась многотысячной демонстрацией и в довершение всего — нападением на общественные учреждения. Восстание в Познани можно считать своеобразной заключительной главой противостояния общества и власти 1945–1947 годов; манифестанты осмелились даже открыть огонь — с этим надо было покончить раз и навсегда. Партия отреагировала весьма жестко: премьер-министр объявил, что «рука, поднятая против народной власти, будет отсечена»; на арену борьбы вступила армия с танками. Около 70 убитых, сотни задержанных, десятки участников демонстрации отданы под суд. Приговоры, вынесенные в период наступившей после октября 1956 года «оттепели», все же отличались известной умеренностью.
Сразу после VIII пленума ЦК (19–21 октября 1956 года), КБП был распущен, а служба госбезопасности — включена в МСВ. Число постоянных сотрудников сокращено на 40 % (их осталось 9000 человек), уволено 60 % осведомителей. Службы охраны на предприятиях были упразднены, половина следственных документов по уже начатым делам — оставлена без внимания. Последние советники из СССР возвратились в Москву, их сменили официальные представители КГБ. Реорганизация управления службами безопасности началась с последовательного избавления от большинства кадровых работников, преимущественно еврейской национальности, для освобождения дороги «молодым кадрам». Штаты репрессивного аппарата были урезаны самым радикальным образом. Однако руководство партии, и особенно пришедший к власти Гомулка, не были сторонниками жестких мер в отношении партийных функционеров. Прошло лишь несколько весьма скромных процессов. Аппарат, который мог еще пригодиться, нельзя было демобилизовывать раньше времени.
Уже в феврале 1957 года на первом общем собрании сотрудников МСВ министр Виха, признав, что тезис об усилении классовой борьбы оказался ошибочным, настаивал, тем не менее, на радикализации этой самой классовой борьбы Начиная с этого дня и до конца существования системы аппарат госбезопасности, равно как и все остальные структуры — партийная, пропагандистская, армейская, — действовал в рамках тех же противоречивых установок.
В течение следующих двадцати лет репрессивный аппарат функционировал спокойно и методично, отвлекаясь от повседневной работы лишь для подавления забастовок и восстаний. Работа была многообразной: усиление системы надзора с использованием «человеческого фактора», т. е. сети осведомителей; сфера ее интересов распространялась на прослушивание с применением особой техники и контроль за перепиской… На этом поприще было достигнуто подлинное совершенство. В 70-е годы Служба безопасности (СБ) стала уделять особое внимание экономике: сфера ее интересов распространилась на современные технологии, рентабельные производства и т. д. Аварии больше не сопровождались арестами рабочих, теперь применялись такие меры, как ненавязчивое давление партийной организации и отстранение от должности директора — «нерадивого руководителя». МСВ взяла на вооружение новый инструмент воздействия, бесполезный в сталинские времена, но оказавшийся неоценимым во времена новые, — разрешение на выдачу заграничного паспорта (всякий раз для однократного использования). С помощыю такой уловки можно было собирать информацию о том, что происходит в различных учреждениях, на предприятиях, в университетах, поскольку ради обладания таким паспортом многие готовы были сотрудничать с органами. Медленно, но верно СБ наращивала кадровый состав, особенно в направлениях, призванных квалифицированно и тонко проводить в жизнь генеральную линию коммунистической партии. Так, для успешного ведения антирелигиозной борьбы Министерство внутренних дел создало в июне 1962 года новое специализированное управление, раздуло его штаты до нескольких сот человек.
В 1967 году, в связи с шестидневной войной между Израилем и арабскими странами, на повестку дня была поставлена борьба с «сионизмом». Этот лозунг оказался продуктивным с трех точек зрения — политической, социальной и международной. Во-первых, режим искал новое обоснование для оживления национализма; во-вторых, руководящий состав ПОРП (Польской объединенной рабочей партии) использовал антисемитизм при отстранении от дел «старой гвардии», в результате чего открывались новые карьерные перспективы; и наконец, антисемитская кампания стала удобным средством для дискредитации студенческого движения в марте 1968 года. Был приведен в готовность спецотдел в несколько десятков сотрудников. Аппарат Министерства внутренних дел поставлял нужные сведения в местные партийные организации, а те, в свою очередь, атаковали указанных им лиц. Службы госбезопасности, как в Польше, так и в СССР, явились вдохновителями и организаторами партийного и государственного «антисемитизма без евреев».
Служба госбезопасности настолько глубоко проникла во все слои общества, что любые попытки создать какие-то организации, легальные или нелегальные, представлялись почти эфемерными. Члены таких объединений, как правило очень молодые, составляли большую часть политических заключенных, число их не превышало нескольких десятков человек. Одновременно на прицел была взята интеллигенция. В случае необходимости службе госбезопасности не представляло труда выполнить предписание властей по выявлению сотрудничества того или иного человека с радио «Свободная Европа» или с эмигрантской прессой. Большинство единичных арестов приходится на начало 60-х годов. Много шуму наделало задержание популярного писателя Мельхиора Ванковича, бывшего уже в пожилом возрасте. Служба госбезопасности особо пристально следила за всеми отступниками коммунистического лагеря. Заключение под стражу нескольких маоистов и троцкистов не вызвало общественного резонанса, за исключением процесса над Яцеком Куронем и Каролем Модзелевским. В 1970 году было арестовано сорок восемь человек из нелегальной группы «Рух». Руководители были приговорены к тюремному заключению от семи до восьми лет — довольно суровое наказание для этого относительно мягкого исторического периода.
Аппарат госбезопасности заметно активизировался, когда через год после возвращения Гомулки к власти группа молодежи выступила с протестом против закрытия еженедельника «Попросту» — газеты, сыгравшей в 1956 году большую роль в борьбе за, перемены. Десятки человек были жестоко избиты, несколько — оказались на скамье подсудимых. Куда более масштабным событием стали забастовки и демонстрации в марте 1968 года, подавленные грубо и беспощадно: 2700 человек были арестованы, 1000 — отданы под суд. Десятки из них были приговорены к длительному тюремному заключению, сотни отбывали многомесячную трудовую повинность в армии, проходя там курс «перевоспитания». В первой половине 60-х годов происходило немало стычек милиции с верующими, собиравшимися для защиты незаконно, по мнению властей, установленных часовен или крестов. Наказания за такие проступки были по большей части безобидными, хотя сотни людей были за это избиты, а многие приговорены к штрафам.
Рабочие выступления оценивались иным образом. В декабре 1970 года демонстрации прокатились по всему побережью Балтики. Развязка оказалась драматической: несмотря на специально существующие для подобных ситуаций отряды милиции, власти прибегли к использованию армейских частей, было применено оружие, как четырнадцать лет назад в Познани. По официальным источникам, погибло около сорока человек Тысячи людей подверглись жестоким побоям в полицейских участках. Рабочих пропускали «сквозь строй», через так называемые дороги здоровья, т. е. между двух рядов полицейских, награждающих их ударами дубинкой. Характерно, что после декабрьских событий режим не стал возбуждать никаких дел против их участников. Взятые под стражу рядовые демонстранты после отставки Гомулки были отпущены на волю, а вожди забастовки подверглись гонениям на своих предприятиях.
Затем в июне 1976 года стачки прошли еще в нескольких городах. На этот раз власти отправили на их разгон спецподразделения милиции. До оружия дело не дошло, но тем не менее несколько забастовщиков погибли. Задержано было около тысячи человек, несколько сот из них — приговорены к различным штрафам, десятки — к различным срокам тюремного заключения.
В обществе произошли определенные сдвиги — рост оппозиционных настроений объединил членов семей арестованных рабочих, молодежь и интеллигенцию, начавшую борьбу за права человека и соблюдение Конституции. Впервые после запрета деятельности ПСЛ в 1947 году появились организованные оппозиционные движения (КОР, РОПСИО). Исходя из этой новой реальности, властные структуры вынуждены были изменить тактику. Прежде всего из-за страха перед резонансом за границей, связанным с усилением финансовой зависимости от Запада, власти избрали тактику беспокоящих действий: многократные задержания без предъявления обвинений сроком на сорок восемь часов (разрешенные Уголовным кодексом), увольнения, психологическое давление, отказ от выдачи паспорта, конфискация множительной техники и т. д. Служба госбезопасности быстро обросла разветвленной агентурной сетью. Для противостояния поднявшей голову оппозиции на промышленных предприятиях в 1979 году было восстановлено специальное управление по «защите экономики».
Меры эти оказались недостаточно эффективными — в 1980 году началась новая волна забастовок. В партийном руководстве преобладали настроения «жесткой» линии, тем не менее никто не отважился принять решение о подавлении забастовок силовыми методами. К тому же на заседаниях Политбюро отмечалось, что брошенные для усмирения недовольных силы оказались слишком малочисленными и неподготовленными для противостояния многотысячным толпам забастовщиков с сотен заводов. На этот раз — в отличие от аналогичных выступлений 1956, 1970 и 1976 годов — стачечники действовали в соответствии с призывом Яцека Куроня: «Не сжигайте партийные комитеты, создавайте свои собственные».
Довольно жестоким преследованиям подверглось профобъединение «Солидарность», возглавляемое Лехом Валенсой. При этом властями использовалась тактика прошлых лет: ослабление профсоюза, провоцирование внутренних распрей с целью возможного его поглощения структурами, контролируемыми компартией (ПОРП), такими, как Фронт единства народа. С октября 1980 года МСВ и Генеральный штаб начали подготовку к введению военного положения. Систематически осуществлялось внедрение осведомителей в ряды «Солидарности» (в одной только Варшаве летом их насчитывалось 2400), МСВ провоцировало постоянные точечные конфликты, включая административные аресты на сорок восемь часов, отряды милиции требовали освободить общественные здания, в которых размещалась «Солидарность». В феврале 1981 года списки активистов, подлежащих интернированию, были уже подготовлены (равно, как и тюрьмы, готовые их принять), однако впоследствии ПОРП предпочитает продолжать тактику мелких уколов и провокаций, как и в марте 1981 года в Быдгоще, когда милиция просто-напросто отколотила непокорных профсоюзных деятелей. Органы госбезопасности, занимавшие довольно пассивную позицию, получили подкрепление в лице политической полиции ГДР «Штази», которая после забастовок 1980 года разместила одну из своих оперативных групп в Варшаве. Событие достаточно показательное — впрочем, известно, что КГБ за несколько лет до того наладило координацию сотрудничества органов госбезопасности разных стран для борьбы с демократической оппозицией.
Такая ситуация сохранялась до начала декабря 1981 года, когда, желая проверить мобилизационные возможности «Солидарности», отряды милиции, созданные для борьбы с терроризмом, подавили забастовку учащихся варшавской школы пожарных. Десять дней спустя, в ночь с 12 на 13 декабря, на всей территории Польши было объявлено военное положение.
Военное положение: попытки усиления репрессий
Это была грандиозная полицейская и военная операция, подготовленная с поразительной скрупулезностью. Было задействовано 70 000 солдат, 30 000 сотрудников милиции, 1750 танков, 1900 бронетранспортеров, 9000 грузовых и легковых автомобилей, несколько эскадрилий вертолетов и транспортных самолетов. Эти силы были сосредоточены в крупнейших городах и промышленных центрах; перед ними стояли следующие задачи: сломить сопротивление забастовщиков, парализовать обычный ход жизни, терроризируя население, пресечь всякие ответные действия со стороны «Солидарности». Телефонная связь была отключена (что стало причиной смерти многих людей, не дозвонившихся до «скорой помощи»), закрыты границы и заправочные станции; для выезда из любого населенного пункта были введены пропуска, установлен комендантский час и цензура на переписку. Через десять дней с забастовками было покончено, демонстрации разогнаны — результативность запланированных мер налицо. 14 человек были убиты, несколько сот ранены, около 4000 забастовщиков арестованы. Первые судебные процессы состоялись уже на Рождество, приговоры — от трех до пяти лет тюремного заключения (самый суровый приговор — 10 лет). Все обвиняемые были осуждены военными трибуналами, правомочными рассматривать «правонарушения против закона военного времени». Войска СССР, ГДР и Чехословакии, приведенные в полную боевую готовность для предотвращения возможного перерастания забастовок и демонстраций в вооруженный мятеж (при неспособности польских войск к его подавлению), могли теперь отказаться от интервенции.
Второй этап карательных мероприятий, начавшийся ночью 12 декабря, — интернирование активистов оппозиции и «Солидарности». За несколько дней на основании постановления властей 5000 человек были помещены в сорок девять «центров изоляции», расположенных вдали от крупных городов. Так удалось парализовать профсоюзное движение и, избавившись от его руководителей, внедрить на их место сотрудников госбезопасности. Подобная практика интернирования продолжалась целый год и выглядела менее суровой, чем содержание в тюрьме, и более простой в исполнении, поскольку не требовала присутствия прокурора или возбуждения процесса. В отношении интернированных, заключенных и приговоренных лиц органы госбезопасности в большинстве случаев не прибегали к «запрещенным приемам», делая упор на «методы убеждения», подкрепленные применением силы. Параллельно служба госбезопасности вербовала новых сотрудников и подталкивала активистов нелегальных группировок к эмиграции, шантажируя их семьи.
Генерал Ярузельский, ставший главой правительства с 18 октября, вынужден был считаться и с партийными радикалами, особенно многочисленными среди партработников предприятий, и с отставными функционерами МСВ, и с партийными и военными аппаратчиками. Все они создавали группы самообороны (хотя никто не собирался на них нападать), обзаводились пистолетами, настойчиво требуя судебных процессов над интернированными, суровых приговоров, смертных казней. Словом, имевшее место нарастание накала репрессий было в их глазах слишком мягкой мерой, они выступали за всеобщий террор. Несмотря на массированную пропагандистскую кампанию против «Солидарности», партийное руководство все же не решилось на применение методов, навязываемых радикалами. Предпочтение было отдано «ослаблению напряженности». Тем не менее демонстрации «Солидарности», традиционно проводившиеся 1 и 3 мая (даты годовщины Конституции 1791 года и бывшего национального праздника), и демонстрация 31 августа, посвященная годовщине Гданьских соглашений, заключенных в 1980 году, были разогнаны, и довольно грубо. Тысячи манифестантов были задержаны, сотни дел переданы в суд. Шесть человек были убиты. На открытых судебных процессах, проводившихся нерегулярно, руководителей подпольных группировок «Солидарности» приговаривали к тюремному заключению на срок до пяти лет. После закрытия центров интернирования в декабре 1982 года и официальной отмены осадного положения 22 июля 1983 года в тюрьмах оставалось около тысячи политических заключенных, осужденных за организацию нелегальных профсоюзных объединений, подпольную издательскую деятельность или распространение книг и другой печатной продукции, а порой просто за сбор пожертвований в пользу задержанных. Не гнушались власти и увольнениями со службы. Множество участников декабрьских забастовок 1981 года стали жертвами массовых увольнений, журналистов подвергали процедуре «проверки», после чего многие лишились работы.
В течение нескольких первых недель после 13 декабря Польша испытала последний всплеск террора, сопоставимого по жестокости с репрессиями 1949–1956 годов. Теперь аппарат госбезопасности располагал богатым выбором методов, обозначаемых на языке секретных спецслужб терминами «дезинформация» и «дезинтеграция», уже опробованных в 70-е годы, когда Министерством внутренних дел была создана отдельная «группа Д» с филиалами на местах. Вплоть до 1981 года объектом деятельности нового отдела были Церковь и религиозные круги. После введения военного положения радиус действия «группы Д» расширяется, охватывая и «Солидарность», по отношению к которой применялись следующие меры: неоднократные посягательства на собственность профсоюзных активистов (поджоги квартир, уничтожение автомобилей), нападение на них «неустановленных лиц», угрозы убийства, подбрасывание ложных листовок и фальшивых подпольных газет. Было организовано несколько похищений, жертв выбрасывали на дороги, предварительно накачав снотворными или наркотическими препаратами. Известны имена пострадавших от побоев, среди них — избитый в 1983 году в полицейском участке лицеист Гжегош Пжемык.
Самая шумная акция такого рода — убийство священника Ежи Попелюш-ко, совершенное 19 октября 1984 года сотрудниками отдела ДIV департамента МСВ. Согласно официальной версии, убийцы действовали по собственному умыслу, без чьего-либо ведома. Подобное толкование порождает множество сомнений, поскольку деятельность аппарата госбезопасности всегда находилась под строгим контролем, и все сколько-нибудь важные мероприятия проводились лишь после того, как министерство давало «зеленую улицу». Это был особенный случай — МСВ само передало виновных в руки правосудия; в нескольких последующих историях, связанных с умерщвлением священников или лиц, связанных с «Солидарностью», имена убийц так и остались нераскрытыми. Судя по реакции населения, действия в стиле «группы Д» не достигли поставленной цели — устрашения определенных социальных слоев. Эффект оказался обратным, решимость оппозиционеров лишь усилилась.
За жестокими конфронтациями в первые дни вступления в силу военного положения и крупными карательными экспедициями во время манифестаций 1982–1983 годов последующий период характеризуется довольно сдержанным давлением. Члены нелегальных группировок осознали, что им грозит не более нескольких лет тюремного заключения, регулярно прерываемого теми или иными амнистиями. На этой стадии эволюции репрессивная система уже очень далеко ушла от своих сталинских истоков.
От прекращения огня до капитуляции, или растерянность власти(1986–1989)
К концу лета 1986 года под влиянием советских перестройки и гласности, а также застоя в польской экономике команда генерала Ярузельского попыталась выделить из рядов польской оппозиции группировки, с которыми можно прийти к компромиссу. Любая попытка такого рода неизбежно предполагала резкое снижение репрессивного накала. Так, 11 сентября 1986 года Министерство внутренних дел объявило об освобождении всех политических заключенных, в общей сложности 225 человек. Для поддержания хотя бы минимального уровня строгости решено было за любое участие в запрещенной организации или за любую нелегальную публикацию наказывать штрафом или содержанием под стражей в следственном изоляторе, а не в тюрьме, как в прежние времена. Таким образом был осуществлен возврат к репрессивному уровню 1976–1980 годов. С одной лишь разницей: отныне властям приходилось сталкиваться не с сотнями непокорных, а с десятками тысяч представителей оппозиции. В начале 1988 года в ходе нескольких массовых забастовок репрессии вновь усилились, однако уже 26 августа было объявлено о начале переговоров с «Солидарностью».
Неудовлетворенные подобным поворотом событий, сотрудники аппарата госбезопасности повели себя тем не менее достаточно дисциплинированно, хотя не исключено, что кое-кто и пытался воспрепятствовать наметившемуся сотрудничеству. Об этом свидетельствует убийство в январе 1989 года двух священников, занимавших пасторские должности в местных объединениях «Солидарности»[85]. До сего дня никому не известно, организовано ли это покушение одной из «групп Д», либо речь идет об уголовном преступлении.
После выборов 4 июня 1989 года и создания правительства Тадеуша Мазовецкого контроль над «силовыми министерствами» (Министерством внутренних дел и Министерством обороны) сохранился в руках их бывших руководителей. 6 апреля 1990 года расформированная СБ преобразуется в Управление правительственной охраны (УОП).
Коммунистическая система в Польше никогда не была в рамках законности, поскольку не соблюдала ни норм международного права, ни собственной Конституции. Преступная с самого своего возникновения в 1944–1956 годах система всегда прибегала к силе, вплоть до военной. Везде и во всем.