Когда однажды зимним днем жена без всяких объяснений ушла от писателя, для него настали тяжелые дни. Ему уже не удавалось уноситься в мир воображения под звуки утреннего азана, как прежде. Фантазии, которые и до женитьбы, и после нее с такой легкостью у него рождались и превращались в сны, потеряли яркость и убедительность. Появилась в них какая-то нерешительность, загадочная недосказанность, заводящая писателя в жутковатые тупики, – словно это был роман, который никак не получалось писать сообразно замыслу. В первые дни после ухода жены это так его мучило, что писатель, прежде всегда спокойно засыпавший под звуки утреннего азана, теперь не мог забыться сном и много позже того, как начинали щебетать на деревьях первые пташки, взлетали с городских крыш ночующие там чайки и проезжал по улицам мусоровоз, а за ним – первый автобус. Еще хуже было то, что беда, постигшая его фантазии и сны, стала проявляться и в его писательских трудах. Иногда он по двадцать раз переписывал какое-нибудь место и все равно видел, что ему не удается вдохнуть жизнь даже в самые простые предложения. Писатель прикладывал немало усилий, пытаясь преодолеть этот кризис, потрясший самые основы его мира: стал придерживаться строгой дисциплины и заставлял себя вспоминать во всех подробностях свои старые сны, чтобы вновь обрести их былую гармонию. А через несколько недель случилось вот что: вновь погрузившись в спокойный сон под звуки утреннего азана, он через некоторое время проснулся, пошел, словно лунатик, к столу, начал писать – и каждое предложение было живым и прекрасным. Тут он понял, во-первых, что преодолел кризис, а во-вторых, что для этого он, сам не отдавая себе в том отчета, прибегнул к странной уловке. Поскольку человеку, от которого ушла жена, затруднительно видеть те сны, какие ему хочется, писатель стал представлять себя таким, каким он был раньше, когда спал в одиночестве и сны его не переплетались со снами красивой женщины. Он столь упорно и часто представлял себе свое былое «я», что в конце концов обрел способность становиться этим воображаемым человеком и спокойно спать, видя его сны. В скором времени он так привык к двойной жизни, что писал уже без всяких усилий и его воображению ничто не мешало. Он наполнял пепельницу окурками тех же сигарет, пил кофе из той же чашки и, превратившись в другого человека, строчил страницу за страницей, а затем в привычное время ложился все в ту же постель и спокойно засыпал, окруженный призраками прошлого.
Когда жена вернулась к нему (или «вернулась домой», как говорила она сама), так же неожиданно и без объяснений, как уходила, для писателя опять наступили трудные времена. Его жизнь вновь пропиталась неопределенностью – той самой, что появилась в его снах в первые дни после того, как он остался один. С трудом уснув, он вскоре просыпался в холодном поту от кошмара; ни старое, ни новое «я» не помогали ему обрести покой, и он в нерешительности без толку бродил между ними, словно сбившийся с пути домой пьянчуга. Однажды утром, в очередной раз измаявшись от бессонницы, писатель встал с постели и, прихватив подушку, пошел в кабинет, где стоял его заваленный бумагами письменный стол и пахло пылью, разогретой на радиаторе центрального отопления. Там он прилег, поджав ноги, на маленький диванчик и тут же погрузился в крепкий сон. И с тех пор он все время ложился спать не со своей безмолвной и загадочной женой и ее непонятными снами, а в кабинете, рядом с письменным столом и своими рукописями. Едва проснувшись, пребывая еще где-то между сном и явью, он садился за стол и в полном душевном спокойствии писал рассказы, которые были словно продолжением его сновидений. Впрочем, вскоре у писателя появился новый повод для тревоги.
Еще до того, как от него ушла жена, он написал книгу – читатели впоследствии назвали ее «историческим романом» – о двух похожих друг на друга людях, поменявшихся местами. Облачаясь в свое старое «я», чтобы иметь возможность спокойно спать и писать, наш герой превращался в человека, написавшего ту книгу, и поскольку он не мог жить ни в своем собственном будущем, ни в будущем того, былого, себя, то оказывалось, что он с прежним увлечением заново сочиняет свою старую историю про двух похожих друг на друга людей. Этот мир, где все сущее подражало чему-то другому, где все люди и сюжеты были одновременно и копиями, и оригиналами других людей и сюжетов, где все истории перетекали одна в другую, стал через некоторое время представляться писателю настолько реальным, что он решил, будто истории, написанные о столь «очевидной» реальности, никого не заинтересуют и необходимо выйти в другой, нереальный мир, о котором ему будет интересно писать, а читателям – читать. Задавшись этой целью, писатель стал по ночам выбираться из дому, оставляя свою прекрасную и загадочную жену тихо спящей в постели, и ходить по темным городским улицам, по окраинным кварталам, где с трудом найдешь хоть один неразбитый фонарь, по подземным ходам, вырытым еще византийцами; заглядывал в кофейни, где собирались любители гашиша и бродяги, в питейные дома и притоны. Увиденное научило его, что жизнь нашего города не менее реальна, чем мир, созданный воображением, и это, разумеется, было подтверждением тому, что мироздание есть книга. Писателю так нравилось часами бродить по городским улицам и закоулкам, читая эту жизнь и обнаруживая на каждой странице новых героев, новые знаки и истории, что теперь он начал бояться, как бы однажды его не покинуло желание возвращаться к спящей в постели красавице жене и своему оборванному на середине повествованию.
Когда писатель закончил свой рассказ, воцарилась тишина – видимо, потому, что речь в нем шла не столько о любви, сколько об одиночестве, и еще потому, что важен здесь был не столько сюжет, сколько манера изложения. Галип подумал, что от каждого из собравшихся, наверное, кто-нибудь когда-нибудь уходил, не объяснив причины, и оттого им любопытно было бы узнать, почему же все-таки писателя бросила жена.
Потом заговорила консоматриса[111] заведения. Она несколько раз повторила, что расскажет непридуманную историю, и пожелала убедиться, что «дорогие туристы» тоже уяснили это обстоятельство, поскольку, по ее мнению, рассказ будет содержать важный урок не только для Турции, но и для всего мира.
История эта произошла не так давно, и не где-нибудь, а в этом самом ночном клубе. Двоюродные брат и сестра встретились здесь после долгой разлуки, и между ними вновь вспыхнула любовь, зародившаяся еще в детские годы. Поскольку девушка была консоматрисой, а молодой человек – бандитом (а значит, и сутенером, пояснила рассказчица, повернувшись к туристам), то «вопрос о чести», который мог бы помешать их чувствам, перед ними не стоял. В то время и в ночном клубе, и во всей стране царили тишина и спокойствие, молодые люди не стреляли друг в друга на улицах, а целовались и к праздникам посылали друг другу по почте не бомбы, а коробки конфет. Наши герои были счастливы. Поскольку отец девушки скоропостижно скончался, они жили в одном доме, но спали в разных комнатах и с нетерпением ждали дня своей свадьбы.
И вот этот день настал. Пока консоматрисы всего Бейоглу, собравшись вокруг невесты, прихорашивались и обрызгивали себя духами, жених отправился в парикмахерскую бриться. А когда он оттуда вышел, его поймала в сети необыкновенно красивая женщина, вмиг лишила разума и отвела в свой номер в отель «Пера-Палас», где они предались любовным утехам. Когда они вволю насладились друг другом, женщина открыла свою тайну: оказывается, эта несчастная была дочерью иранского шаха и английской королевы, проведших вместе полную удовольствий ночь. После рождения ее бросили и постарались о ней забыть, и вот теперь она придумала сложный план мести своим родителям, а для того, чтобы его осуществить, ей понадобилось в числе прочего посетить Стамбул. Она умолила нашего сутенера добыть для нее карту, одна половина которой хранилась в Управлении национальной безопасности, а другая – в штаб-квартире тайной полиции.
Сгорающий от страсти молодой человек попросил разрешения на время уйти и поспешил в ресторан, где должна была состояться свадьба. Гости уже разошлись, только невеста рыдала, забившись в уголок. Наш герой сначала утешил ее, а потом рассказал, что ему доверено «дело государственной важности». Свадьбу отложили и стали через знакомых женщин из ночных клубов, танцовщиц, сводниц и цыганок из Сулукуле искать отставных, опустившихся на дно стамбульских полицейских. В конце концов с их помощью удалось добыть обе половины карты, и только тогда невеста поняла, что с ней, как это часто бывает с работящими стамбульскими девушками, сыграли злую шутку и на самом деле ее жених влюблен в дочь иранского шаха и английской королевы. Спрятав карту под левой грудью, она от отчаяния укрылась в самом низкопробном публичном доме Куледиби, где работали самые распутные женщины и куда ходили самые безнравственные мужчины.
Ее двоюродный брат, понукаемый незаконнорожденной принцессой, принялся обыскивать Стамбул дом за домом. Но чем усерднее он искал, тем понятнее ему становилось, что любит он именно ту женщину, которую ищет, а не ту, что отправила его на поиски, – не принцессу, а подругу детских лет, дочь дяди. В конце концов он нашел ее комнату в том публичном доме и, прильнув к глазку, увидел, как его любимая из последних сил пытается противостоять домогательствам богача в галстуке-бабочке. Наш герой выломал дверь и спас девушку. Над тем его глазом, которым он заглядывал в дырочку и наблюдал сцену, заставляющую сердце обливаться кровью (его полураздетая возлюбленная играла на свирели), появилась большущая родинка, да так и осталась. Точно такая же родинка была у его любимой под левой грудью. Молодой человек сообщил обо всем в полицию, и, когда полицейские арестовали соблазнительницу мужчин в отеле «Пера-Палас», в ее шкатулках обнаружились десятки тысяч фотографий невинных молодых мужчин, голых, в неприличных позах, – всех их коварная принцесса соблазнила и использовала в своих политических интригах. А кроме того, нашлось у нее несколько сотен книг и воззваний с серпом и молотом, какие показывают по телевизору, когда передают новости о задержанных анархистах, завещание последнего османского султана-извращенца и план расчленения Турции с византийским крестом на обложке. Было совершенно ясно, что эта женщина заражала нашу страну анархией, словно сифилисом, однако на некоторых из найденных у нее фотографий были и полицейские, в чем мать родила, если не считать резиновых дубинок, так что дело поспешили замять, и в прессу ничего не просочилось. Однако влюбленным разрешили дать в газету объявление о свадьбе с фотографией.