— Не-е-ет! — закричал папаша, прежде чем темные воды Фодуса поглотили его.
Не веря своим глазам, я смотрел, как он тонет, — а потонул он мгновенно, во хмелю это немудрено. Вот только что из-под воды белело его лицо, темнел разинутый рот, с бульканьем пускавший пузыри, и вот уже ничего не видать, даже пузырей.
— Папа, — прошептал я и застыл от потрясения.
Но быстро пришел в себя и поплелся на Мост, а там, у одной из таверн, приметил повозку Иеремии — она как раз трогалась с места. Собрав остатки сил, я вспрыгнул на запятки. Коляска катила все быстрее и быстрее, а я оглянулся и увидел мамашу и зубодера Флюса. Мамаша рыдала и орала, а зубодер грозил мне вслед кулаком с досады.
Джо, я убил своего родного отца. Как бы он со мной ни обращался, как бы ни предал, все равно он такого не заслужил. Я ведь мог спасти его, а позволил ему потонуть. Нет, никогда я себе этого не прощу. С тех пор я каждую ночь вижу во сне убийство, вижу, как поднимаются из-под воды пузыри, вижу бледное лицо тонущего отца. Каждую ночь я просыпаюсь от этих кошмаров.
Джо отложил перо, заложил между исписанными страницами лист промокательной бумаги и закрыл книгу.
По щекам Ладлоу градом катились слезы.
— Я гнусный убийца, и никто больше, — всхлипывал паренек. — Зачем вам брать меня с собой, зачем я вам сдался?
— Ладлоу, — ласково сказал Джо, — ты ведь убил отца не нарочно. Если бы ты задумал убийство заранее, ты бы придушил его, когда он спал хмельной и не стал бы сопротивляться. А ты пожалел его. Откуда ты знаешь наверняка, может быть, он и не потонул.
— Я столкнул его в реку Фодус! Вы что! Там же вода ядовитая, оттуда еще никто живым не выбирался.
— А вдруг его вытащили Флюс и твоя мать? Пока не вернешься в Город, точно знать не будешь, — возразил Джо. — Что же касается меня, я с самого начала знал, что ты натворил. С первой ночи.
— Знали? — прохлюпал Ладлоу. — Как так?
— Да ведь, с тех пор как я тебя подобрал в Пагусе, ты и ночи не проспал спокойно — все метался, бормотал, маялся, — спокойно объяснил Джо. — Я слышал и видел, как ты бродил по дому, стоял у окна, понимал, что тебе не спалось, — и слышал, что ты бормочешь во сне. Не так уж трудно было понять, о чем речь. Поверь, твоя история еще не худшая из того, что попадает в черные книги. Но сейчас это не важно. Давай-ка подумаем о будущем и не будем больше ворошить прошлое.
Ладлоу вытер нос, помолчал и спросил:
— А у вас есть секрет, Джо?
Джо Заббиду улыбнулся:
— Имеется. Он записан в самой первой из моих черных книг.
— В которой? — Ладлоу показал на заставленные полки.
— Гм, — задумчиво хмыкнул Джо, — ты лучше спроси мистера Джеллико. К тому же это было так давно, что, боюсь, и он не знает, на какой из полок та книга!
Глава сорок третья
Надо вам сказать, что котомку с Салюки мы с собой в подземелье не брали — оставили в той верхней пещере, где грелись у огня. Лягушка встретила нас громким кваканьем. Джо вынул ее из котомки и погладил по пестрой спинке.
— Хочешь подержать? — спросил он меня.
— Конечно, а она позволит?
— А вот мы и проверим.
Я протянул дрожащую руку, и Джо бережно посадил Салюки мне на ладонь. Лягушка оказалась легче пушинки, я раньше и не замечал, какая она изящная. А уж красивая! На спинке красно-желтый крап, длинные лапки — цвета весенней зелени, а брюшко белое с голубыми подпалинами.
— Она тебе доверяет, — просто сказал хозяин.
В ответ я только счастливо засмеялся. Никогда в жизни не держал я в руках такого красивого создания. Джо забрал Салюки и все так же бережно посадил ее обратно в котомку, и в этот миг из-под плаща у него выпорхнул листок бумаги. Я узнал ту самую вырванную из книги страницу, что Периджи принесла хозяину в лавку вскоре после погрома.
— Что это? — спросил я.
— Прочти, — предложил Джо, как-то непонятно блеснув глазами.
В пещере было сумрачно, и я поднес страницу поближе к глазам, чтобы разобрать написанное.
Я-то думал, дальше удивляться уже некуда, а оказалось — чудесам пределов нет. Картинка и подпись к ней рассеяли мои давние сомнения и дали мне ответ на вопрос, который мучил меня с самого отбытия из деревни.
— Ну вы и хитрюга! — вырвалось у меня. — Вот, значит, как вы это сделали. Пирог Горацио был вовсе ни при чем!
— Я сделал? — переспросил Джо и взглянул на меня с легким раздражением. — Ты так уверен?
— Ну да, конечно, вы правы! — воскликнул я, сообразив, о чем он. — Вы ничего не делали. Иеремия все проделал собственными руками. Как вы и говорили. Наказал себя сам. — И вдруг меня прошиб холодный пот. — Ой, мамочки, — прошептал я. — Ой… ой…
— Что случилось, Ладлоу?
— Откуда вы знали, что Салюки доверяет мне? — тихо-тихо спросил я у хозяина.
Тот лишь плечами пожал в ответ.
— Fortuna favet fortibus, — уронил он.
Судьба благоволит храбрым.
Страница шуршала у меня в пальцах — так тряслись мои руки, когда я возвращал ее хозяину.
— Пожалуйста, не надо больше полагаться на удачу! — взмолился я. — Ну, хотя бы не со мной.
— Фу, Ладлоу, — усмехнулся хозяин, — ты меня разочаровываешь. Что толку в жизни, если она — не игра?
Глава сорок четвертаяСтраница, вырванная из трактата «ЗЕМНОВОДНЫЕ ЮЖНОГО ПОЛУШАРИЯ»(та самая, которую Периджи вернула Джо, а тот показал Ладлоу в пещере)
Эта древесная лягушка яркого окраса принадлежит к семейству лягушек «Ядовитые стрелы» (Dendrobatidae) и обитает в дождевых лесах Южной Америки. Если лягушка испугана, например при столкновении с хищником, она выделяет через особые поры в спине сильнодействующий яд, который, что любопытно, усиливает яркость окраса. Этот яд при попадании на кожные покровы вызывает жжение, затем возникновение волдырей, как при сильном ожоге, после чего всасывается в кровь и быстро причиняет мышечный и дыхательный паралич, неизбежно приводя к летальному исходу. Туземцы-индейцы смазывают ядом древесной лягушки наконечники своих стрел, отсюда и название породы. Противоядия от яда древесной лягушки этой породы не существует.
Трогать такую лягушку не рекомендуется, если только она не приручена вами и не знает вас как следует.
Глава сорок пятая
Когда мы выбрались из пещеры и отошли на несколько шагов, я обернулся и входа не увидел — даже на таком небольшом расстоянии он оставался незаметным. Снег ослепительно сверкал в лучах солнца, так что я прикрыл глаза ладонью, а потом спросил Джо:
— И куда мы теперь?
— Думаю, отправимся в Город, — объявил хозяин. — Там найдется немало клиентуры, которой пригодятся наши услуги.
— А нам обязательно идти именно в Город? — Меня в это кошмарное место решительно не тянуло.
— Мы сами хозяева своей судьбы, Ладлоу, — напомнил Джо. — Куда пожелаем, туда и идем.
— Тогда, может, отложим Город на потом?
— Что ж, как скажешь. Хотя вечно избегать возвращения туда не получится.
И он направился в противоположную Городу сторону.
— Погодите! — крикнул я в удаляющуюся спину Джо. — Можно я еще спрошу?
— Конечно.
— Что такого важного в деревянной ноге?
— В один прекрасный день узнаешь, Ладлоу! — отозвался хозяин, не оборачиваясь.
— Она как-то связана с тем, что вы хромаете?
— Это уже два вопроса.
— Ну пожалуйста! — взмолился я, припуская по снегу вдогонку за хозяином.
Но упрашивал я тщетно — Джо лишь оглянулся через плечо, и мне показалось, будто он усмехнулся уголком рта, да и глаза у него весело блеснули.
А потом он спросил:
— Ладлоу, у человека ведь должен быть хоть один секрет, как ты полагаешь?
Глава сорок шестаяНедостающие кусочки картинки
Горацио Ливер так никогда никому и не сказал об отравленном пироге номер два. К вящему удивлению мясника, когда он поспешил забрать свое изделие из дома Гадсона, то обнаружил, что пирог нетронут, если не считать отломанной корочки, валявшейся тут же и, судя по всему, с отвращением сплюнутой на блюдо. Увидев такое, мясник с чистой совестью заключил, что диагноз, поставленный доктором Моргсом, был верен.
Что же касается покойного Иеремии Гадсона, он был погребен на кладбище Пагус-Парвуса честь по чести, в могиле по меньшей мере девять футов глубиной вместо обычных шести. Обадия Доск копал эту могилу с пылом и слегка увлекся. Вы, должно быть, подумали, что на похоронах Гадсона народу было мало. А вот и ошибаетесь: в Пагус по этому случаю люди стеклись даже издалека, не говоря о местных жителях. Разумеется, скорбящих не было и рыданий не раздавалось. Наоборот, похороны прошли в обстановке почти что праздничной, и над кладбищем витал дух всеобщего ликования, так что вместо поминок получилась всеобщая веселая попойка в «Маринованном пескаре», и от хохота в таверне дрожали стены.
Не прошло и недели, как могилу Гадсона разрыли и похитили труп. Похитители были слегка раздражены тем обстоятельством, что им пришлось копать лишние три фута, но тем не менее дело свое довели до конца и получили за него плату от заказчика — по двадцать шиллингов и шесть пенсов каждый. А Иеремия Гадсон, точнее, то, что от него осталось, попал на мраморный стол в анатомическом театре Города. Когда любознательный хирург вскрыл труп, то обнаружил интереснейшую особенность: сердце у Гадсона оказалось таким крошечным, что легко помещалось в простую чашку.
Прознав о таком курьезе, многие выдающиеся врачи и среди них хирурги задались вопросом, как же такой скромный орган умудрялся при жизни поддерживать такое крупное тело. Некоторые даже сделались сторонниками древней гипотезы, согласно которой главный орган, обеспечивающий жизнь, — это не сердце, а печень. Ныне принято считать, что вскрытие трупа Гадсона отбросило развитие медицины на добрый десяток лет назад.