Я ничего не сказал в ответ.
— Так вы это сделали? — настаивала она.
— Зачем бы я стал делать нечто подобное?
— Это не ответ. Вы просто пытаетесь ответить вопросом на вопрос. Это способ манипулировать разговором. И у вас неплохо получается, вы знаете?
— У меня? — Я пожал плечами. — Я всего лишь заурядный полицейский.
— А я — всего лишь провинциальная девушка из Аплтона. — Она погрозила мне пальцем. — Что бы вы из себя ни представляли, детектив Харни, но вы отнюдь не заурядный. Я, по правде говоря, подозреваю, что вы весьма и весьма умный человек. Гораздо умнее, чем пытаетесь казаться на публике.
— И это дает мне возможность манипулировать.
Эми развела руки в стороны:
— Именно так, — подтвердила она.
— У вас все хорошо? — поинтересовался официант, подойдя к нам и разливая по бокалам остаток вина из бутылки.
— Замечательно, — заверил я. — Я очень многое узнаю́ о себе.
Я заказал вторую бутылку. Эми улыбнулась каким-то своим мыслям. Я вполне мог представить, о чем она думает, — наверняка о том, что я пытаюсь ее напоить.
Когда официант ушел, я продолжил разговор:
— Если вы думаете, что я украл ту черную книжку, почему вы сейчас здесь со мной? Зачем замечательному прокурору с кристально чистой репутацией и прекрасным будущим общаться с коррумпированным полицейским?
Эми некоторое время размышляла над моими словами, зыркая туда-сюда глазами и покусывая нижнюю губу. Я заметил, что на ее губах играет едва заметная улыбка, но Эми изо всех сил старается подавить свои чувства.
— Я не знаю, — наконец призналась она. — Я и сама пыталась и до сих пор пытаюсь это выяснить.
45
Я подъехал к подъезду многоквартирного дома, в котором жила Эми, и поставил машину на ручной тормоз.
— Я провожу вас до двери, — предложил я.
Она посмотрела на меня, подняв бровь.
— Всего лишь до двери, — заверил я. — Чтобы быть похожим на джентльмена и все такое прочее.
— Быть похожим на рыцаря, — уточнила она.
— Именно так.
На улице было довольно холодно, но я этого почти не ощущал. Охватившее меня внутреннее напряжение согревало.
Дойдя до бронированной двери подъезда, Эми повернулась ко мне.
— Это было интересно, — начала благодарить она. — Я не…
И тут я ее поцеловал. Мой поступок, я думаю, содержал в себе элемент неожиданности, причем неожиданным он стал и для меня самого. Я просто не удержался. Мне все время хотелось прижать свои губы к ее губам еще с того момента, когда я впервые ее увидел, несмотря на то что она тогда «наезжала» на меня, пытаясь поставить крест на моей карьере и вообще засадить за решетку. Мне неведомо, почему она так настойчиво стремилась сломать мне жизнь, и надоело уже это выяснять.
Она позволила себя поцеловать, что тоже стало неожиданностью. Правда, она лишь слегка приоткрыла губы. Наши языки не соприкасались, и вообще мы не делали ничего зазорного, стоя возле дома, в котором она живет. Однако она своим поведением давала мне понять, что она не против, что она тоже этого хочет.
Она прикоснулась ладонью, облаченной в перчатку, к моему лицу, и я притянул ее к себе.
Нет, все-таки без «зазорного» не обошлось. Она задержала дыхание и открыла рот. Я поцеловал ее очень крепко. Наши языки нашли удобный для них ритм. Я провел ладонью по ее волосам и стал сдвигать шляпу ей на лицо, пока головной убор не воздвиг стену между нашими носами. Тогда Эми схватила шляпу и отшвырнула в сторону. Затем она еще сильнее прижалась ко мне и тихонько застонала.
Я полагаю, что целоваться подобным образом — очень даже интимно. За последние три года у меня было несколько мимолетных увлечений, включая Кейт. Однако даже с Кейт интимная связь казалась в основном какой-то по-животному грубой, жадной и неистовой: набрасывайся, хватай и трахай. Сейчас же охватившие меня ощущения были совсем другими — абсолютно другими. Я снова как бы раскрывался, впускал кого-то в свою душу, отдавал себя другому человеку. Я не чувствовал такого с тех пор, как…
С тех пор как умерла моя жена. С тех пор, как умерла Валерия.
Мысль о ней подействовала на меня как яд. Мне захотелось отстраниться от Эми. На какое-то мгновение показалось, что сердце сейчас выскочит из груди, разорвав кожу.
Вряд ли Эми заметила. Она, возможно, подумала, что мне не хватает воздуха и я просто хочу сделать вдох. Она тоже сделала глубокий вдох и приблизила лицо. Неожиданно она отпрянула и посмотрела на меня.
— Вы… плачете, — удивилась она.
— Нет. — Я вытер щеку. — Просто холодно. Просто холодно.
Она посмотрела на меня уже совсем другими глазами — словно пыталась разглядеть выражение моих глаз и как будто открывала во мне что-то новое.
— Просто холодно, — снова повторил я.
Она не поверила моим словам, но и спорить тоже не стала. Мы оба были удивлены.
«Возьми себя в руки, Харни. Что с тобой такое?»
— Билли, — прошептала она.
— От холода у меня наворачиваются слезы на глаза, — сказал я.
Она кивнула, все еще силясь, судя по выражению ее лица, что-то во мне понять.
— Я… Послушайте, — решился я. — Вы кое-чего обо мне не знаете. Я раньше был женат. Три года назад произошло… Мы…
— Я знаю, — сказала она. — Я знаю об этом все.
Я резко выдохнул.
— Хорошо. Поэтому для меня немножко странно…
Мы оба снизили обороты. Однако то, что только что произошло между нами, было восхитительно. Сегодня ночью час-другой-третий меня будет мучить бессонница.
Она прижалась ко мне всем телом.
— Я знаю, что произошло, — сказала она. — И лично меня это не касается. Я не имею права говорить, но я все равно скажу. Неважно, что меня там не было. Я все равно скажу.
Я все еще лихорадочно пытался восстановить дыхание. Она приблизилась ко мне, словно собиралась еще раз поцеловать. Но она меня не поцеловала. Она просто обхватила мое лицо руками и прошептала:
— Это не ваша вина.
Затем она в последний раз ласково поцеловала меня в губы и пошла домой.
46
Я ехал обратно в свой городской особнячок как будто в тумане. Мне следовало бы вести себя осторожнее. Я это осознавал. Визневски приглядывался ко мне очень внимательно, а я был уверен, что именно он убил Верблюжье Пальто — парня, с которым я встречался в метро. Причин останавливаться у него не было. Если он пытался воспрепятствовать дальнейшему расследованию, то следующей жертвой буду я.
Однако я был потрясен тем, что произошло между мной и Эми. Вроде бы безобидный ужин и поцелуй на прощанье, но… Нет, не просто поцелуй, а сильное сближение, нечто такое, что исходило не из слов или жестов, а из того, что находится глубоко внутри нас. Из чего-то такого, что мы оба подавляли, но чему потом дали волю в страстном поцелуе.
«О господи, Харни, ты что — вдруг стал романтиком?»
Я зашел в свой городской особнячок, положил ключи, снял куртку и направился на второй этаж как какой-нибудь зомби. Войдя в спальню, я посмотрел на свою громадную кровать. Правая сторона (моя) была помята, край стеганого ватного одеяла — откинут, подушка — отодвинута в сторону. Левая сторона (когда-то принадлежавшая Валерии) оставалась нетронутой.
«Это не ваша вина», — сказала мне Эми.
Чудесные слова. Но что она вообще знает?
Дрожащей рукой я дотянулся до полупустой бутылки бурбона, стоящей на комоде, и прямо из горлышка выпил содержимое до последней капли. Наверное, не очень умный — и даже дурацкий — поступок, но мне было необходимо как-то закончить вечер.
Я бросил пустую бутылку на пол и услышал, как она разбилась. Глубоко вздохнув, я стал ждать, когда алкоголь вышибет из меня сентиментальные чувства. Времени на это ушло немного.
Я пошел, пошатываясь, по коридору в маленькую спальню. Там стояла детская кроватка в форме кареты принцессы, отделанная розовым и пурпурным. На полу пылился розовый ящик для игрушек, набитый плюшевыми зверушками и куклами. Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет, хорошо сочетающийся с лежащим на полу небольшим ковром — розовым в зеленоватый горошек. Я вспомнил, как провел полдня в магазине «Менардс», чтобы подобрать краску под этот горошек.
На кроватке лежали малюсенькая замысловатая юбочка бледно-лилового цвета и белая футболка с надписью блестящими пурпурными буквами: «МОЙ ПАПОЧКА ЛЮБИТ МЕНЯ».
Я прислонился к стене и сполз на пол. Я уже больше не мог себя контролировать. Из меня потекло, и на полу образовалась лужица. А затем я зарыдал так, что у меня заболели легкие, а в животе образовалась тысяча узлов.
Я рыдал так, что даже не мог дышать.
Я рыдал так, что не слышал, как открылась входная дверь.
Однако звук шагов в коридоре донесся до моего сознания. Я их узнал. Забавно, что шаги могут иметь такой ритм и производить такой шум, что вы запросто можете ассоциировать их с тем или иным человеком. Впрочем, если вам приходилось слышать шаги этого человека всю свою жизнь…
Зайдя в спальню, Пэтти поджала губы и сложила руки на груди.
— О господи! — ужаснулась она. — Ну ты даешь, малыш…
Я вытер лицо рукавом рубашки. Она помогла мне подняться на ноги — как родитель помогает своему ребенку — и отвела обратно в спальню.
Полбутылки бурбона к тому моменту объединили усилия с вином, которое я выпил за ужином, и все в моем сознании начало переворачиваться с ног на голову.
— Тебе нужно поспать, — говорила она, укладывая меня на кровать и укрывая одеялом. — Теперь все будет хорошо.
Я закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон. Слышал, как Пэтти пошла на первый этаж, а затем вернулась и убрала осколки разбитой бутылки виски «Мэйкерс Марк». Чуть позже я почувствовал на своем лице ее дыхание.
— Теперь все будет хорошо, братик, — убаюкивала она меня. — Все будет хорошо.
Сон уже витал вокруг меня со всех сторон, делая расплывчатыми изображения, которые появлялись перед глазами…
…маленькая девочка в шапочке, которую надевают в день рождения, задувает одну-единственную свечу на пурпурном торте…