– Спасибо… – поблагодарил Таши.
Помолчали.
– Вам повезло, – произнёс бородатый, – что твоя женщина не слегла в горячке. Это очень опасно – вымокнуть в такую погоду.
– Да…
Стом бросил на притухшие угли несколько забытых веточек и, когда жёлтый огонь озарил лица, повернулся к Таши и спросил:
– Почему ты сидишь здесь, а не спишь с женой?
– Сегодня вдовья ночь, – честно ответил Таши. – Мужчины не могут быть сегодня в одной постели со своими жёнами, они должны спать с теми женщинами, чьи мужья умерли. Так заведено от века, чтобы вдовы не чувствовали себя одинокими и чтобы род не оскудел оттого, что у молодых вдов перестали рождаться дети.
– Это правильный обычай, – согласился Стом. – Наш род невелик, живём мы в глуши и знаем, что это значит, когда кровь застаивается. Наши соседи – род медведей – на востоке и воины с косами, живущие на юге, не больно любят нас. Они могут отнимать наших женщин, но не хотят жить с ними здесь, не желают оставлять нам свою кровь.
– Это несправедливо.
– Я рад, что ты понимаешь это, – произнёс Стом. – Я хочу просить тебя об одном одолжении. Ты всё равно разлучен на эту ночь со своей женой и, если это не запрещает ваш закон, проведи её с одной из наших женщин.
Таши задумался. Закон говорил, что вдовью ночь следует проводить с женщинами из той же семьи, к которой принадлежит спящая в одиночестве супруга. Но ведь у Уники теперь вовсе нет семьи… И эти люди, как успел понять Таши, тоже на семьи не делятся. Значит, закон не нарушен! Вот только перед Уникой всё равно неловко. Даже странно: она сама выгоняет его из постели, а ему неловко идти к другой женщине.
Таши взглянул на ждущее лицо Стома и ответил:
– Я сам родился от прохожих людей. Я согласен.
Стом благодарно улыбнулся и повёл Таши к землянке, в которой пару часов назад старухи выхаживали Унику. Стом приоткрыл плетёную из лозняка и обитую шкурой дверь.
– Моя дочь там, – тихо сказал он. – Она ждёт тебя.
Таши понимающе кивнул. Конечно, за кого ещё мог просить старый охотник… Таши подождал, пока Стом отойдёт, и проскользнул в приоткрытую дверь.
Внутри было жарко натоплено и совершенно темно. Таши остановился, не зная, куда идти, и опасаясь налететь на что-нибудь в темноте.
– Я здесь, – прозвучал во тьме тихий голос. Тонкая рука коснулась Таши, потянула к себе.
У дочери Стома были пушистые волосы, вздернутый нос и маленькая плотная грудь, по какой легко отличить нерожавшую женщину. Сейчас Таши уже не испытывал неловкости перед Уникой, боялся лишь одного, что не признает на свету свою случайную возлюбленную. В отряде пять или шесть молодых женщин, и у всех вздёрнутые носы, лучистые зелёные глаза, что к старости обретают прозрачность ноябрьской воды, и пушистые волосы, удивительно светлые, не соломенные даже, а почти белые. Правда, он знает, как её зовут, но не спрашивать же с утра у девушек: а которая тут среди вас Зуйка?
– Хочу тебя видеть, – сказал Таши.
Зуйка приподнялась, отыскала в очаге, занимавшем чуть не половину землянки, тлеющие угли, подожгла конопляный фитиль, плавающий в плошке с жидким салом морского зверя. Когда огонёк осветил её, она улыбнулась Таши и легла рядом, прижавшись к его плечу. Маленькая ладошка бродила у Таши по груди.
– Смешной ты, – сказала Зуйка. – Щёки гладкие, как у девушки, а грудь волосатая.
– Говорят, это к счастливой жизни, – ответил Таши.
– И красивый ты… у нас в роду таких нет. А у вас что, все такие?
– Тоже не все.
– Значит, мне совсем повезло. Жаль, что вы скоро уходите. Я очень хочу, чтобы от этой ночи у меня ребёнок остался. Я его в твою честь назову. Мальчика – Зубром, а девочку – Зубрёной.
– Хорошо, – сказал Таши и, немного помолчав, спросил: – А как твой муж погиб?
Зуйка удивлённо хмыкнула.
– Я и не была замужем, – сказала она. – У нас пока у женщины детей нет, её никто замуж не возьмёт. А то окажется неплодной, что тогда? Зато уж если сейчас всё хорошо получится, у меня потом отбоя от женихов не будет. Каждому лестно такого ребенка в семье иметь.
– Странно… – удивился Таши. – У нас всё наоборот.
– Ну и пусть, – прошептала Зуйка, – лишь бы зубрёнок был.
Она крепче прижалась к Таши и вновь начала ласкаться.
Таши проснулся непристойно поздно – на улице уже давно светлел день. Землянка была пуста, когда ушла Зуйка, Таши не заметил. Попросту – проспал.
Таши поспешно оделся, вышел на воздух. Стоял лёгкий морозец, низкие облака стелились, чуть не задевая вершины сосен. И хотя снега не было, но определиться со сторонами света не удавалось. Обманывал замкнутый в узком пространстве взгляд. Таши недовольно покачал головой и пошёл к большому балагану. У самого входа в дом он увидел Унику и Зуйку. Женщины стояли рядом и… Таши вытаращил глаза, не веря себе самому. Более неженского занятия он не мог представить! Зуйка и Уника стреляли из луков!
Шагах в двадцати стояла прислонённая к стволу деревянная плаха. На ней красным суриком была нарисована птица: не то лебедь, не то гусь. И женщины по очереди били стрелами в изображение, стараясь попасть в тонкую шею. Самое смешное, что стрелы ложились довольно кучно, причём не только у Зуйки, но и у Уники, которой, насколько знал Таши, до этого стрелять не приходилось.
Таши ещё вчера заметил, что женщины лосося ходят с луками, подивился, но ничего не сказал. А теперь и Уника схватилась за мужское оружие!
Таши подошёл, молча взял лук, попробовал тетиву. Лук был маленький, но довольно тугой, хотя, конечно, не по его руке. И стрелы лёгкие, с костяным наконечником, на мелкую дичь. Хотя в лесу другого оружия и не нужно. Таши вернул лук Зуйке, молча прошёл в балаган, вынес свой лук. Огляделся в поисках подходящей цели. Стрелять было некуда; не за двадцать же шагов в нарисованного гуся… Так и не найдя ничего достойного стрелы, Таши прицелился в красную гусиную шею и спустил тетиву. Кремневый наконечник с тупым звуком ударил в центр деревянной плахи и расколол её пополам.
– Вот так стрелять надо, – сказал Таши, забросив лук на спину.
На следующий день подошло время расставания. Дети лосося возвращались к себе на материк, а трое путешественников продолжали путь через болота. Светящийся радушием Стом выделил гостям добрый запас копчёной китятины, отсыпал ягод и выделил мокроступы, в которых можно безбоязненно пройти по самому хлипкому зыбуну. Больше всего мокроступы напоминали плетённые из вербного куста корзинки. Их надевали на ноги, и тогда можно было идти, медленно переступая и переваливаясь с ноги на ногу. Плоское дно распределяло вес ходока на большую площадь, и слабые болотные травы не грозили прорваться под ногой идущего. Хождение в этакой обнове оказалось медленным, мучительным, но зато безопасным.
Ромар, Таши и Уника уходили с острова первыми. На плече у Уники висел подаренный Зуйкой лук. Сперва Таши это дело не понравилось, но Уника, демонстрируя оружие, сказала:
– Ведь это не просто так. Раз они мне свой лук отдали, значит, в свою семью приняли, теперь и у меня не только род, но и семья есть.
Против этого Таши ничего возразить не мог. Значит, ничего не пропустила Зуйка из его рассказов, всё сделала как надо. Теперь ни людям, ни предкам обиды нет – не на стороне Таши гулял, а проводил вдовью ночь с женщиной из той же семьи, что и своя жена.
Таши Зуйка успела шепнуть:
– Мне старухи гадали – сказали все будет хорошо!
Вот так вот. Прямо хоть не уходи никуда.
Болото зачавкало под ногами, задышало незамерзающей глубью. Приветливый остров быстро уменьшался за спиной, будто проваливался в трясину. Впереди смутно синел дальний лес, за которым снова ожидало болото, и так всё дальше, полого спускаясь в безграничную низину, посреди которой торчит Рытая гора, а за ней Буйная гора, а там и Полуночные горы видать, где прячется обиталище северного мага, который один может усыпить восставшего Кюлькаса.
Глава 8
К ночи едва добрались к дальнему лесу. Как и обещал Стом, лес оказался скверным, по сути то же болото, только земля потвёрже, такая, что может выдержать серьёзное дерево. С трудом Ромар отыскал место для костра, а спать так и вовсе пришлось в сырости. На следующий день приключилась новая напасть. Таши, как всегда, проснулся перед рассветом, и хотя глядел на небо старательно, но так и не смог определить, где восход. Воздух посерел, в бледном свете обозначились деревья, а солнце как и не всходило вовсе. К этому Таши уже привык и не особо беспокоился, ожидая, что Ромар, как обычно бывало, укажет ему направление. Ромар всегда безошибочно определял стороны света, причём не только в степи, где всё знакомо, но и в лесу, где только род медведя умел ходить, разбирая тайные приметы. А Ромару никакие приметы были не нужны. Он и без того всегда знал, где восход, а где закат.
Но сегодня в словах старика Таши расслышал неуверенность.
– Кажется, туда, – сказал Ромар, указав кивком направление, а потом остановился и признал: – Не пойму, что случилось. Никто не водит, чужого колдовства и следа нет, а куда идти – не знаю. Не иначе здесь само болото голову мутит. Не хочет выпускать.
– Выпустит, – заявил Таши. – Главное, никуда не сворачивать, прямо идти.
– Прямо идти дело нехитрое, – признал Ромар. – Кругами я и тут не пойду, не настолько ещё одурел. А вот с верного пути можем сбиться. Ну да что делать? Решили туда идти, так пошли.
Мокрый лес скоро кончился, вновь началась топь, и пришлось натягивать мокроступы. Таши потерял всякое представление о сторонах света и был готов поверить, что они вернулись назад и бредут через то же болото, что и вчера. Но Ромар сказал, что это какое-то другое место и лес, маячивший вдали, будет посуше.
Так и оказалось. К темноте, измучившись и изломав с непривычки мокроступы, выбрались на сухое. Невысокая скальная гряда торчала здесь, словно земная кость. Белые лишайники пятнали камень, в трещинах росли сосны. Кое-как набрали дров и устроились на ночлег. Перед сном, когда все дела были переделаны, как обычно, заговорили о завтрашнем дне.