Когда о них писали авантюрные романы, то симпатии авторов, как правило, были на стороне европейцев, славных парней, просто желавших разбогатеть. Это создавало определенный настрой в читающей публике, одобрение колониальных захватов, а преступления колонизаторов рассматривались как подвиги.
Однако из числа «положительных героев» исключались испанцы. Им ставили в вину и инквизицию, и ограбление мексиканских и перуанских храмов, и борьбу с корсарами на Карибском море. Все это действительно имело место, но пуритане Новой Англии жгли своих женщин, обвиненных в колдовстве, чаще, чем в Севилье, скваттеры и трапперы, перебив немногочисленных индейцев, уничтожили бизонов и бобров, а плантаторы Виргинии хищническим разведением монокультуры хлопка превратили роскошные субтропические леса в песчаные дюны.
Короче говоря, одни других стоили, и испанцы правы, что осуждать конкистадоров больше, чем флибустьеров и скваттеров, несправедливо. И они назвали эту тенденциозную подачу материала «черной легендой».
Но если «черную легенду» об испанцах легко объяснить накалом протестантской пропаганды и тем, что именно в протестантских странах были более развиты книгопечатание и грамотность, то гораздо сложнее проблема возникновения такой же «черной легенды» о монголах, распространившейся в Западной Европе не с XIII в. (эпохи их завоевательных войн), а позже – с XIV по XX в.
Эта тенденциозность не случайна. Когда в 1260 г. монголы-христиане пошли в Палестину освобождать от мусульман Гроб Господень, тамошние тамплиеры (орден крестоносцев, защищавший христианские святыни) пропустили мамлюков в тыл уставшим монголам, а те начали истреблять сирийских и армянских христиан. Тамплиеры не выступали в их защиту. Они бежали сначала на Кипр, а потом уехали в Европу.
В Европе возмутились таким предательством, но тамплиеры все грехи свалили на монголов и оправдались в общественном мнении. Со временем семена лжи проросли в либеральной историографии, дав особо бурные всходы в XVIII в., когда усиление России Европа стала рассматривать как возрождение Монгольского улуса. Итак, с легкой руки предателей-тамплиеров европейская историография начала чернить татар, монголов и русских, противопоставляя этим «диким азиатам» благочестивый и цивилизованный Запад.
Так и закрепилась «черная легенда» сначала в Западной Европе, а потом и у нас в России, ибо реальность всегда воспринимается труднее, чем миф.
Источниковед. Да, конечно, источники надо воспринимать критически. Уже в 1896 г. В. В. Бартольд отверг «старое представление о монгольских завоеваниях как о нашествиях бесчисленных диких полчищ». Образование монгольского государства он связывал не с борьбой между отдельными личностями или племенами, а с борьбой аристократии с народными массами.
Автор. А Вы сами согласны с В. В. Бартольдом?
Источниковед. Ну, видите ли… Академики Б. Я. Владимирцов и С. А. Козин не приняли его интерпретации. В открытый спор с В. В. Бартольдом вступил А. Ю. Якубовский, который столь же резко критиковал предположение Г. Е. Грумм-Гржимайло и Р. Груссе, но сам не предложил ничего конструктивного. А я специалист не по оседлым, а по кочевым народам. У меня своего мнения по этим вопросам нет.
В спор вступает научный сотрудник – дилетант: «Если есть хорошие и плохие люди, значит, есть добрые и злые правители. Чингисхан, конечно, был злой, потому что много воевал».
Автор. Суворов тоже всю жизнь воевал, однако мы его ценим и чтим.
Научный сотрудник. Я не свои слова говорю. Такой ученый, как Г. Е. Грумм-Гржимайло, писал о Чингисе: «Злой, жестокий и мстительный трус, решающийся на отважные поступки только тогда, когда задеты его материальные выгоды, себялюбец, лишенный рыцарских чувств, – вот каков портрет Тэмуджина в молодости».
Автор. Вы нечестно цитируете, обрывая цитату на полуслове. Дальше, через запятую, следует: «И, конечно, будь этот портрет хоть сколько-нибудь верен, Тэмуджин не мог бы стать тем, чем он стал, и возбудить к себе уже с юных лет, с одной стороны, преданность и симпатию, с другой – боязнь и зависть, а засим и открытую вражду тех, которые прозревали в нем силу, способную умалить, если не совсем уничтожить, их влияние на народ». Уж лучше воздержаться от цитирования, чем искажать слова великих ученых.
Научный сотрудник. Современники Чингиса были осведомленнее нас. А источники ссылаются на их отношение к Чингису.
Автор. Скажите честно: про Вас в институте никогда не говорили дурно и несправедливо?
Научный сотрудник. Конечно, говорили, но ведь это были сплетни, интриги. Разве можно им верить?
Автор. Вот и Тэмуджин был в таком же положении. История его жизни известна в двух версиях. Первая – «Официальная», сохранившаяся на персидском и китайском языках, и вторая – «Тайная история», на монгольском языке, написанная очевидцем многих событий. Этот очевидец не любил Чингиса, поэтому относился к числу сплетников, а составители официальной истории были подхалимы, что естественно: иначе их не привлекли бы к такой ответственной работе. Кроме них, были и открытые враги, разумеется вне Монгольского улуса. Те просто лгали, говоря все, что пришло им в голову. Боюсь, что в данном случае доверчивость неуместна.
Научный сотрудник. Но коль скоро так, то и Вам верить нельзя.
Автор. Но ведь я не современник Чингисидов, и потому личных пристрастий у меня нет. Я ученый, поставивший себе цель рассмотреть изменения, происходящие в поведении людей на этническом уровне. Можно, конечно, работать и на персональном уровне: заниматься даже биографиями, если нет обобщенных статистических данных. Но при этом нельзя забывать, что не во власти одного человека нарушить природные закономерности, а приписывать ему такую способность – это ревизия исторического материализма, четко определившего роль личности в истории.
Научный сотрудник. Значит, Чингисхан, Наполеон и Гитлер не виноваты?!
Автор. Нет, почему? Они виноваты в своих личных преступлениях, обусловленных личным свободным выбором. Но вызвать мировую войну таким образом так же трудно, как создать циклон или цунами. В древности люди верили в колдовство и убивали неповинных людей, обвиняя их в том, что они вызвали бури или засухи.
Научный сотрудник. В описанных Вами подробностях детства и юности Чингиса в Вашей книге «Поиски вымышленного царства» я вижу только обычные межплеменные столкновения, из которых вырастают феодальные отношения. Не более.
Автор. Тезис, согласно которому феодализм возник как следствие завоевательных войн, а не изменившихся производственных отношений, принадлежит К. Каутскому. У Вас какая-то непонятная тяга к устарелым теориям. Народы сами создают свою славу. Так сложились древние римляне и скандинавские викинги. По этой же схеме создался Монгольский улус: путем усложнения этносоциальной системы. Это усложнение было достигнуто благодаря деятельности «людей длинной воли» – богатырей, отколовшихся от своих родов. Они не наследовали свое социальное положение, а меняли его. Но любое изменение возможно лишь при затрате энергии. Откуда избыток реальной энергии мог появиться у этих людей? Есть только один источник – природа. Если мы проследим канву событий, станет ясно, что этот излишек – результат мутации, затронувшей популяцию монголов в XI в. В результате мутации в генотипе появился признак, обеспечивающий избыточную абсорбцию особью энергии из природной среды.
Научный сотрудник. Не буду Вас ни читать, ни слушать! Что Вы тогда будете делать?
Автор. Искать собеседников и читателей. И думаю, что найду.
Историк Востока (эрудит). Не может быть сомнения, что создание Монгольского улуса в XIII в. не является заслугой одного человека, пусть даже гениального злодея, если такие вообще бывают. Отметим, что Монгольскому улусу предшествовала хуннская родовая держава III–I вв. до н.э. и Великий тюркский каганат VI–VIII вв. На этом фоне Монгольский улус, просуществовавший как целостность всего 60 лет и как мозаичная совокупность ханств с династией Чингисидов 170 лет (1200–1369), не является чем-то исключительным. Поэтому целесообразно говорить о соотношении более крупных величин, например кочевников и оседлых. Об этом говорили такие ученые, как В. В. Григорьев в 1875 г. и Рене Груссе в 1941 г. Первый писал, что «одной алчностью к грабежу нельзя объяснить массовые вторжения кочевников в оседлые страны. На это должны быть более важные причины. Нет ни одного случая, где бы кочевники выселились с родины своей добровольно и произвольно кидались на земли оседлых. Их, согнанных и удалившихся с собственных земель, приводила к этому необходимость овладеть другой территорией, на которой они могли бы существовать». Под «необходимостью» покидать родину понимаются недороды трав, засухи, нападения соседей, комментирует А. Ю. Якубовский, считающий причиной завоевательных походов классовое расслоение внутри кочевого общества.
Автор. Не совсем понятно, почему в обществе со стабильным способом производства, при консервативных производственных отношениях вдруг за несколько десятилетий сложилась новая формация. За счет каких сил могло там появиться классовое расслоение?
Историк Востока. Погодите, это еще не все. К аналогичным выводам пришел Р. Груссе, которые для нас пересказал А. Ю. Якубовский. «Если проследить тщательно китайские хроники, тюрко-монгольские набеги являются их лейтмотивом… и повторяются почти каждые десять лет. До тех пор пока династия сильна, набеги остаются набегами, укусами насекомого на теле огромной империи. Если организм болен, это – смерть». Неужели Вы с этим не согласны?
Автор. Конечно, нет! Оседлые народы – китайцы, арабы, персы и маньчжуры – были куда агрессивнее степняков. До XI в. арабы вторгались в Среднюю Азию и Поволжье, китайцы, не только при воинственных династиях Хань и Тан, но и в эпохи Цзинь, Суй и Мин, пытались закрепиться в Турфане, не говоря уже об их продвижении на юг от Янцзы и на Формозу (Тайвань). Маньчжуры – народ оседлый, подчинили Монголию, Джунгарию и Кашгар.