Как понять столь парадоксальный тезис? Монголы убивали, грабили, отгоняли скот, умыкали невест и делали много таких поступков, которые осуждены в любой христоматии для детей младшего возраста. Вместе с тем монголы не оставили руин, архитектурных кладбищ, что дало повод недальновидным исследователям считать их дикарями. Монголы жили жизнью, которая выглядит верхним замыкающим звеном биоценоза. При расширении ареала монголы наталкивались на соперников. Война с ними была также естественным соперничеством. Отгон скота — это спорт, связанный для конокрада с риском для жизни. Умыкание невест — борьба за потомство, ибо с украденными женами обходились столь же деликатно, как и со сватанными по согласию обеих семей.
Да, пусть это приносило много крови и горя, но, в отличие от прочих цивилизованных регионов, в Великой степи не было лжи и обмана доверившегося. Хотя позволялась хитрость против соперников и врагов. Когда же предательство возникало, то всегда за счет влияний извне.
Не было городов и замков, люди жили в войлочных юртах — герах. Но ведь это экономия даров природы, от которой брали только необходимое. Зверей убивали столько, сколько нужно было для удовлетворения голода… и поэтому не оставалось мусорных куч. Одежда, дома, седла и конские сбруи делались из нестойких материалов, возвращающихся обратно в породившую их ландшафтную оболочку Земли, или, если угодно, в Природу, вместе с телами монголов. Культура кристаллизовалась не в вещах, а в слове, в информации о предках, похищенных смертью, но спасенных от всепожирающего Хроноса памятью потомков, чтивших души умерших прародителей — онгоны, и передававших память об их подвигах из поколения в поколение, из уст в уста.
При таком способе передачи информации сомнению места нет, ибо проверить предание невозможно. Следовательно, как передающие, так и принимающие информацию обязаны были говорить правду или то, что они считали правдой, ибо, «раз солгав — кто вам поверит?».
Эта система культурных навыков была равно чужда западноевропейцу, мусульманину и китайцу, но именно это показывает, насколько самобытна и оригинальна была культура Великой степи. Подумать только… монголы жили в сфере земного греха, но вне сферы потустороннего зла! А прочие народы тонули и в том, и в другом.
Однако, как мы уже видели, нулевая система поведения этноса не способна охранить его от соседей. Для организации обороны необходима незаурядная доля пассионарности. И как только она возросла до оптимума, монгольские женщины перестали пополнять гаремы чжурчжэньских вельмож и китайских богатеев, а монгольские мальчики — гнуть спины на рисовых плантациях Шаньдуна и Хэнани. Появилась позитивная сила, спасшая этнос монголов от гибели. Но возможная гибель была не следствие внутренней болезни, а угрозы извне. Сам же этнос был здоровым, хотя и не был способен на великие дела.
И вдруг все изменилось. Уже в 1130-х годах у монголов появились и богатыри, и руководители куреней. Сначала активных людей было мало, но число их росло. К концу века, когда будущий Чингисхан возвратился из долгого чжурчжэньского плена, вся Монголия уже превратилась в котел, кипящий страстями. Это начинался новый зигзаг истории.
"Как все это произошло?"
Это слова покойного академика В.Я. Владимирцова, произнесенные в частной беседе и с тех пор передаваемые востоковедами из уст в уста. И действительно, за счет чего Монголия победила на всех военных фронтах? Ведь поражает даже не соотношение ресурсов, а просто людских сил. В начале XIII в. на территории всей Монголии жили люди, не только разделенные на разные племена и державы, но, более того, находящиеся на разных уровнях культуры. Даже религии у них были разные: тибетский бон, шаманизм, несторианство, манихейство, буддизм.
Языков у них было несколько: монгольский, тюркский, тунгусский, самодийский — на севере от Гоби, а на южной окраине каменистой пустыни были в употреблении еще китайский и тангутский языки. Так откуда же и за счет чего «вдруг» возникло единство в 1206 г., когда скопища кочевников были названы официально «монголами»?
Объединение страны произошло быстро, хотя и кроваво. За то время, которое Тэмуджин просидел в чжурчжэньской темнице, его сторонники рассеялись и нашли других вождей. Это были Сэчэ-бики из племени кият-юркин, предок Мамая; Джамуха-Сэцэн, побратим Тэмуджина; Хасар, родной брат Тэмуджина, что, кстати, говорит об отсутствии среди монголов единомыслия; Улак-Удур, вождь меркитов, и Алха-сенгун, сын кераитского хана Тогрула, покровителя Тэмуджина.
Силы Тэмуджина за время вынужденного отсутствия сократились очень значительно — с 13 тысяч всадников до 2600 человек, ибо «люди длинной воли» обладали храбростью, но не верностью одному человеку. Покровительство кераитского хана было столь же полезным, сколь и обременительным, ибо Тогрул — кераиты и монголы звали его Ван-хан, — искренний друг Тэмуджина, обязанный ему спасением жизни и власти, был крайне непопулярен в собственной ставке.
Какие идиотские имена удерживаются иногда в истории. Слово «хан» всем понятно, слово «ван» по-китайски означает то же самое. Китайцы дали ему титул «ван», то есть царь, царек, эквивалентно «хану». Монголы не понимали слова «ван» и стали его называть привычнее Ван-хан. А европейцы стали называть его Иван, отсюда получила свое хождение легенда о «царстве пресвитера Иоанна» где-то далеко в Центральной Азии. Все было основано на ошибке, которую мы назовем филологической.
Кроме перечисленных врагов и соперников Тэмуджина, в войне принимали участие иноплеменники — найманы, то есть кара-кидани, отделившиеся от главного ханства в Семиречье и обосновавшиеся на склонах Южного Алтая. Найманы были соперниками кераитов и, следовательно, поддерживали всех врагов Тэмуджина, что укрепляло его союз с кераитским Ван-ханом.
Ван-хан был человек недалекий, но добрый и искренне любил Тэмуджина. С его помощью он отбивался от недругов и хотел, по слухам, передать Тэмуджину свой престол. Но сын хана, естественно, невзлюбил Тэмуджина и решил его убить. Тут снова у кераитов нашлись двое конюхов, которые предупредили Тэмуджина, что его собираются убить, и он сумел откочевать.
Время, тяжелое и неспокойное, темное, продолжалось. К Тэмуджину примкнули не только «люди длинной воли», но и два племени, то есть начала создаваться полноценная этническая система. «Людей длинной воли» можно уподобить кислороду, но ведь одним кислородом дышать невозможно, нужен и азот. Два племени — урут и мангут — примкнувшие к Тэмуджину, были очень крепкие старые аристократические монгольские племена. С их помощью и с помощью богатырей Тэмуджин отбился от кераитов, целым рядом удачных маневров утомил их войско и в 1203 г. разгромил кераитов, а захваченных в плен взял в свое войско рядовыми.
В следующем году то же самое произошло с найманами. А вот с племенем меркитов было сложнее. Меркиты отступили далеко на запад. Дело в том, что меркиты были кровниками Тэмуджина, потому что, во-первых, отец Тэмуджина украл у меркитов жену, во-вторых, они украли у самого Тэмуджина Борте, а она вернулась из плена беременная и родила сына. Правда, Тэмуджин сказал, что ее и взяли у него беременной, но люди как-то плохо верили в это и считали первенца Тэмуджина, Джучи-хана — отца Батыя, — неполноценным ханом. Возможно, что так и обстояло дело. У Джучи-хана характер был какой-то особенный, он любил щадить побежденных.
Меркиты в дальнейшем принимали участие во всех коалициях против Тэмуджина, их было много, и потому меркиты не сдавались. Они отступили далеко на запад — за Алтайские проходы, пока не наткнулись на народ, который называл себя куманами. Восточные тюрки называли этот народ кыпчаками, мы же, русские, называем его половцами.
Меркиты с куманами договорились, и те их приняли как своих гостей. В кочевом мире гостеприимство — это святой залог безопасности. Раз это гость — его надо принять, а если уж приняли — его нужно защищать. И когда монголы, ушедшие преследовать меркитов, перешли через Черный Иртыш и мимо озера Зайсан пошли по течению Иртыша, то попали в районы, заселенные половцами. Это было на Иргизе, недалеко от Аральского моря. Монголы обнаружили в половцах своих противников, ибо они были друзьями меркитов.
Принявши меркитов, куманы стали воевать с монголами. А начав воевать с монголами, они стали их кровными врагами. И до тех пор пока монголы не победили половцев, они успокоиться не могли.
Дело в том, что в Азии отношение к войне совершенно иное, чем в Европе или Америке. Там считается, что война — это дело благородное, рыцарское, мужественное. Наполеон III, к примеру, освобождал Ломбардию для савойского короля Виктора Эммануила — и все было обставлено с пышной декларацией. Немцы в 1870 г. тоже ходили на Эльзас-Лотарингию с пышными декларациями. Французы повоевали, заключили мир, уступили часть своей территории, ну что в этом особенного?
А в Азии считается, что война — это когда убивают, причем смерть сама по себе вещь не страшная. Но когда убивают моего близкого, то мне жалко, и поэтому надо жить в мире и не убивать, а уж если кого-то из наших близких убили, то надо воевать до последнего, чтобы не осталось вообще никого из противников. Это этнопсихологическая разность двух больших суперэтносов: одни из войны сделали игрушку, другие превратили даже межплеменные распри в сверхсерьезные дела.
Половцы это знали, поэтому они монголам не сдавались, хотя те наступали на них чрезвычайно сильно. К 1250 г. монголы победили половцев и столкнулись с Русью, которая была, как ни странно, союзником половцев, а не противником их, несмотря на то что в учебниках написано совершенно обратное. Русских никто не трогал, связываться с ними монголы не собирались. Какие интересы могли быть у монголов на Руси? Делить-то было совершенно нечего. Но русские вступились за половцев, так же как половцы вступились за меркитов. Так возник поход Батыя — как рейд, имевший целью зайти половцам в тыл и вынудить оставшихся бежать далеко на запад.