— А в чем тебя обвиняют?
— В убийстве женщины. Европейки. В Папане. Жак Реверди: вы никогда не слышали этого имени?
— У меня память совсем никуда, — вздохнул врач. — Здесь это скорее преимущество. Впрочем, то, что ты совершил за этими стенами, меня не касается.
Он скрестил руки и несколько секунд хранил молчание. Нервное, наэлектризованное молчание. Он не переставая постукивал каблуками под столом. Шум по ту сторону двери, казалось, усиливался.
— Я хорошо знаю давешнего эпилептика… Купороса. Ему прописано лечение, но он продает свои таблетки. Ты знаешь, что спас ему жизнь?
— Тем лучше.
— Или тем хуже. Он убил более двадцати женщин. Но, опять-таки, речь не об этом. Ты в предварительном?
— Да.
— Значит, в мастерских не работаешь?
— Нет.
— Согласишься помогать нам в случае эпидемии пневмонии?
— Без проблем.
— А заразиться не боишься?
— Я уже мертв. Сто процентов, что меня приговорят.
— Очень хорошо. То есть я хочу сказать…
Шум за дверью все нарастал. Какой-то врач ругался, потому что разбили коробку заполненных пробирок. Жак подумал о крови — обо всей этой крови, взятой из вен, о ее темном блеске…
И по ассоциации он подумал о письме Элизабет. Ее откровения стали еще одним приятным сюрпризом. Она выражалась умно, оригинально. Так говорить о собственной крови. Названия цветов. Сравнения с картинами… Он испытал возвышенное возбуждение. Эти картины будоражили все его чувства, и, надо признаться, читая и перечитывая эти восхитительные слова, он неоднократно принимался мастурбировать.
— Эй, я с тобой говорю!
Жак выпрямился на стуле. Гупта встал и снова надел маску.
— Начинаешь завтра, — глухо проговорил он. — Я займусь бумажками. В любом случае, есть пневмония или нет ее, а люди нам тут нужны.
Реверди тоже поднялся. Только сейчас он заметил то, что неосознанно искал с того самого момента, как вошел в кабинет: телефонную розетку.
Сам того не желая, он улыбнулся.
Итак, удача, которую он ждал, нашла его.
— Я буду счастлив принести пользу, — пробормотал он.
27
Прошла неделя, а он так и не отправил ответа Элизабет. До этого нужно было получить некоторые подтверждения. Его проект требовал подготовки — и он выжидал, пока все уладит, перед тем, как дать ей указания.
Два часа дня.
Он отправился в медчасть.
Накануне пришли результаты анализов крови: все отрицательные. Ни одного случая инфекции, связанной с атипичной пневмонией. Он сразу испугался, что его лишат работы в медчасти, но Гупта сумел убедить начальство, что ему необходим номер 243–554. Отныне Реверди пользовался безграничной свободой передвижения. Можно было подумать, что в великой суматохе мнимой эпидемии о нем просто забыли. Даже Раман отпустил вожжи.
Работа в больничке оказалась отвратительной, но он не жаловался. За неделю он освоился с тем, чем ему предстояло заниматься. Основной проблемой были инфекции. Гноящиеся раны, мокнущие язвы, стремительно развивающаяся гангрена. А также экземы, раздражения, аллергии, усугублявшиеся под влиянием зноя. Заключенные расчесывали кожу до костей, пухли на глазах. Встречались и обычные увечья, падения, открытые переломы. Не считая повседневных забот: дизентерия, бери-бери, малярия, туберкулез…
Что касается экстренных ситуаций, он уже участвовал в пяти операциях. Попытка зарезаться лезвием бритвы, избиение, загадочное падение на лестнице, другое, еще более загадочное падение в котел с кипящим супом; наконец, один псих попытался удушить себя, заталкивая в горло собственное дерьмо. Рутина: к этому приходилось привыкать.
На самом деле «крупное дело» заключалось в другом. Несмотря на попытки Гупты наладить честное медицинское обслуживание, медчасть так и оставалась местом безостановочного бизнеса, контролировавшегося Раманом. За вход надо было платить, все услуги имели свою цену. К этому добавлялась постоянная торговля транквилизаторами и другими препаратами. Реверди и сам пользовался этой системой: он не мог и мечтать о лучшем месте, чтобы продавать собственные лекарства и находить новую клиентуру — половина заключенных, проходивших лечение в медчасти, были наркоманами в состоянии абстиненции.
Жаку оставалось пройти несколько метров до барака, когда его окликнули. Он узнал голос и осторожно повернулся. Раман.
— Подойди.
Жак повиновался, но остановился вне пределов досягаемости дубинки.
— Нам есть о чем поговорить, — тихо сказал надзиратель по-малайски, оглядываясь по сторонам.
— О чем, начальник?
— О твоей новой работенке.
Он, не моргая, смотрел в черное лицо Рамана — осколок метеорита, залетевший из дьявольской галактики. Он знал, о чем хочет говорить мерзавец: о дележке доходов от незаконной торговли лекарствами, в частности, его собственными таблетками. Но он притворился непонимающим:
— Так об этом надо говорить с доктором Гуптой, так ведь?
Раман стоял неподвижно, потом внезапно улыбнулся. Его лицо таило в себе загадку. Каждое новое выражение заставало собеседника врасплох.
— Хочешь в идиота играть? Ну, как угодно. Я хотел задать тебе вопрос. Ты знаешь, почему при повешении присутствует хирург?
Его мышцы напряглись.
— Нет, начальник.
— Потому что всегда приходится зашивать. Повешенного. — Он взялся за собственное горло. — Веревка разрывает шею, дошло? Надеюсь, это хотя бы не против твоей религии?
Реверди выдержал паузу. Долгую. Потом, подражая Раману, внезапно улыбнулся:
— Лучше, чтобы тебя шили мертвым, чем живым.
И подмигнул. Раман в растерянности посмотрел на него. Потом сказал:
— Тут твой адвокат пришел. Ждет в зале.
Джимми ждал его, как обычно. Перед ним на столе стола чашка с дымящимся кофе. Жак уставился на белую кружку. После того, как Реверди приковали к полу, адвокат завел привычный разговор. Но Жак резко прервал его:
— У тебя хороший кофе?
Вонг-Фат поколебался, бросил взгляд в сторону охранника:
— Отличный.
— Лучше, чем обычно?
Он кивнул. По восковому лицу тек пот. Жак протянул руку:
— Попробовать можно?
Адвокат опять кивнул. Реверди в свою очередь взглянул на тюремщика, дремавшего на жаре. Схватил кружку и заслонил ее собой. Потом опустил пальцы в обжигающую жидкость и вытащил оттуда маленький электронный приборчик, обернутый в полиэтилен.
Совсем маленький, блестящий, плоский, как калькулятор.
Улыбка.
Теперь он сможет написать Элизабет.
28
Комара, 1 мая 2003 г.
Прости за задержку, но я должен был кое-что приготовить, имея в виду наши новые отношения. Кроме того, теперь я работаю в тюремной медчасти, а это отнимает много времени и сил.
Я внимательно прочел твое последнее письмо. Мне очень понравились твои ответы. Более того: меня привлекает твоя манера изъясняться, описывать подробности, которые так близки тебе и так важны для меня.
Но самое главное, я увидел твое лицо. Должен признаться, что оно ослепило меня. Когда я читал твое первое письмо, мне и в голову не могло прийти, что за твоими настырными требованиями может скрываться такое лицо.
Элизабет, я доверяю лицам, как доверяют географическим картам. Поверхность карты позволяет нам понять, из чего состоит почва, какова атмосфера в том или ином регионе, где находятся джунгли… Лица передают внутреннюю сущность людей. Я увидел в твоих чертах ум и стремление понять, а это позволит нам далеко зайти вместе.
Итак, теперь моя очередь отвечать. Но должен предупредить тебя: мне не нужны твои вопросы. Я знаю, что тебя интересует. Я знаю, на что ты рассчитываешь…
Но я должен тебя разочаровать: такого рода истины не раскрываются. Это слишком сильные, слишком полные переживания, пронизывающие все существо. Не хочу даже пытаться марать бумагу, описывая такие сюжеты. Обеднять их словами, пачкать объяснениями.
Элизабет, если хочешь понять мою историю, у тебя есть лишь один путь: мой. В буквальном смысле этого слова.
Где-то в Юго-Восточной Азии, между тропиком Рака и линией экватора, существует еще одна линия.
Черная линия.
Отмеченная телами и страхом.
Если ты согласишься, чтобы я издалека направлял тебя советами, ты сможешь пройти по ней. Это тебе интересно? Конечно. Могу представить себе, как сверкают твои черные глаза, как дрожат твои губы цвета меда, когда ты читаешь мое предложение…
Если ты согласишься проделать это путешествие, ты поймешь, что в действительности произошло там. И что не имеет ничего общего с представлениями других.
Твой путь будет нелегким. Вех будет мало. Не рассчитывай на меня, я буду не слишком многословен. Тебе придется самостоятельно представлять себе события, испытать на собственной шкуре повороты истории, причины и следствия существования этой черной линии.
С каждого этапа пути ты будешь присылать мне свое свидетельство. Ты будешь точно описывать то, что найдешь, что поймешь, что почувствуешь. Если ты пойдешь по верному пути, я окажу тебе помощь в продвижении.
В случае ошибки второго шанса не будет.
Я снова замолчу.
Очень важно, чтобы ты поняла одну вещь. Если сегодня ты скажешь мне «да», возврата назад не будет. Ты будешь привязана ко мне навек. Привязана непроизносимым секретом.
Наконец, последний, важнейший момент. Когда я буду описывать события, случившиеся на этой черной линии, я никогда не скажу «я». Может быть, я — виновник случившегося. Но может быть, речь идет о ком-то другом, кого я хорошо знаю, кто находится рядом со мной или на свободе. Только я знаю ответ, и пока что я не готов поделиться им с тобой.
Довольствуйся тем, что будешь следовать «Его» советам.
Готова ли ты к этим испытаниям, Элизабет? Чувствуешь ли себя достаточно сильной, чтобы взять на себя эту роль? Чтобы подняться к истокам темной реки?
Напиши мне как можно скорее, тем же образом. Потом мы изменим способ общения. Дай мне твой электронный адрес. Мне удалось наладить здесь систему, которая даст мне возможность писать тебе инкогнито, по электронной почте.