фликт между «Цаплей» и руководством МВД, что должно привести к отставке «Цапли» с занимаемого поста руководителя СНБ.
Глава двадцать девятая. «Дело есть у нас в самый жуткий час…»
Телохранители
Подседерцев проснулся от удара в бок. Застонав, перевернулся на спину. С трудом разлепил веки. На потолке плясали длиннорукие тени. Уставившись на них, он начал медленно проваливаться в сон. Второй удар привел в чувство.
— Трубку возьми, — прошипела жена, все еще лежа к нему спиной. Спала чутко, на зуммер телефона просыпалась первой, но ровно настолько, чтобы хватило сил двинуть мужа под ребра. Ее подруги, само собой, в полночь не звонили.
Подседерцев, кряхтя, повернулся, стал шарить рукой по тумбочке. Аппарата не нашел. Зуммер шел откуда-то издалека, глухо, но настойчиво. Подседерцев сообразил, что трубка со штырьком антенны лежит где-то на полу, звонок на ней отключен, а звонит аппарат в соседней комнате. Свесился с кровати, стал шарить по ковру.
— Ирод, — простонала жена, щелкнув выключателем.
На тумбочке с ее стороны кровати зажегся ночник. В его мутно-розовом свете Подседерцев с трудом разглядел трубку, лежащую между тапками. Подхватил, откинулся на спину, нажал пальцем нужную кнопку.
— Слушаю. Подседерцев.
В этот момент ночник погас. Подседерцев покосился на жену, но промолчал.
— Борис Михайлович, я весь извелся, думал, тебя нет дома, — раздалась в трубке задыхающаяся скороговорка.
— Ролдугин, час нынче какой? — простонал Подседерцев. Сердце гулко ухало в груди — ждал звонка от оперативного дежурного. — Что там у тебя?
— Что ты наделал, Боря, что ты наделал! — запричитал Ролдугин. — Ты же людей под такой удар подставил!
— Кого?! — Подседерцев готов был добавить пару крепких слов, но пока решил не горячиться.
— Сенсов моих, вот кого! Ты не представляешь… Это же как работать под высоким напряжением без перчаток. Опасно, смертельно опасно!
— Я не понял, у твоей Майи вибратор, что ли, коротнуло? — Подседерцев не отказал себе в удовольствии подколоть Ролдугина. — И сильно ее током долбануло?
При этих словах жена оторвала голову от подушки, развернулась и села, потянув на себя простыню.
— Это кто? — прошептала она, удивленно вытаращив глаза.
— Ролдугин, — ответил Подседерцев, прикрыв ладонью микрофон.
— Мама миа, — мяукнула жена. — Вот это да!
— Слушай, Боря, мне не до шуток. Звонила Майя. У нее форменная истерика. — И в голосе Ролдугина все отчетливее звучали истеричные нотки.
— Я же говорю…
— Да иди ты на фиг! Бабу сейчас везут в Кащенко. Переколотила в доме, что могла. Орала так, что соседи вызвали «скорую».
— Бывает, — вздохнул Подседерцев. — Откуда сведения, кстати?
— Я перезвонил. Трубку мать сняла. Но это не все. — Несколько секунд в трубке слышалось лишь прерывистое дыхание. — Боря… Андрей Летунов…
— Это тот, с залысинами?
— Да! Попытка самоубийства. Жена обнаружила. Сидел на кухне тихо, как мышь. А потом стук какой-то и хрип… В ванной повесился.
— Ни хрена себе! — Подседерцев сел. — Живой хоть?
— Разрыв связок на шее, давленый перелом гортани. Сильное кровоизлияние.
— А ты говоришь — попытка! Это уже труп.
— В Склифосовского увезли, может, откачают.
Жена, не зная, о чем речь, хихикнула, Подседерцев слегка шлепнул ее по голому плечу.
— А толстый? Он-то для полного комплекта не загнулся?
— Наконец начал соображать, Боря, — злорадно процедил Ролдугин. — Инфаркт. Вся еврейская родня воет, аж за версту слышно. Не хотел старик в это дело лезть, да, видно, и его пробило.
— Та-ак. — Подседерцев потер лоб. — А Витя Ладыгин? — Голос чуть дрогнул.
— У него никто не подходит к телефону. Который раз звоню.
— А у него нет привычки отключать телефон? — Это была последняя попытка унять растущую в душе тревогу. Сон уже давно выветрился.
— У него автоответчик, Боря.
— Ясно. — Подседерцев вскочил на ноги. — Где он живет?
— На Вернадского.
— Прекрасно! Быстро одевайся…
— А я уже одет. Хотел в дверь позвонить, а потом решил по телефону…
— Короче, «Ананербэ», спускайся вниз, заводи машину.
Он выключил трубку. Посмотрел на часы. Ровно два часа.
«Лучшее время — с двенадцати ночи до трех утра», — вспомнил он слова Виктора. Для трех человек оно оказалась далеко не лучшим.
— Что-то случилось? — Жена села, обхватив руками колени.
— Ты же слышала. — Подседерцев начал натягивать штаны от спортивного костюма.
— Из того, что слышала, можно подумать, там массовые жертвы при групповом сексе. — Она сладко зевнула. — У одной вибратор взорвался, один — почти труп. И еще какой-то старик.
Подседерцев со стоном плюхнулся в кресло. Потрепал носки в руках. Что-то прошептал себе под нос. Стал натягивать носки.
— Я что-то не так сказала? — обиделась жена.
— Да мы на Тверскую по блядям собрались! — взорвался Подседерцев.
— Не ори на меня! — взвизгнула жена.
— А ты не лезь не в свое дело, — как мог спокойно сказал Подседерцев, выныривая из темной майки. Жена отвернулась, свернулась калачиком, натянув простыню на плечи.
«Сегодня же утром, на фиг, — на дачу. С тещей и детьми!» — вынес приговор Подседерцев, но не огласил его вслух, поймав себя на мысли, что это нужно сделать непременно, и совершенно по другой причине. Черт с ним, Ролдугиным, а если бы позвонил оперативный, по делу?
Лилит
Виктор лежал, широко раскинув руки. Плотно сжатые веки вздрагивали, и тогда он морщился, словно от боли. Дыхание было прерывистым, грудь то поднималась вверх, будто он готовился нырнуть в воду, то опускалась и надолго замирала. Бледное лицо блестело от пота. Он застонал, голова оторвалась от маленькой подушки, пальцы вцепились в черный шелк простыни. Судорога, прокатившаяся по телу, заставила его сесть. Он покачнулся, протяжно выдохнул, ладони скользнули по гладкой простыне, и он упал на спину. Лицо сразу сделалось неживым, устало и расслабленно легли веки.
В этом мире никуда не надо идти, всюду можно оказаться, стоит лишь захотеть, стоит представить себя в нужном месте, и ты будешь там, с той скоростью, с какой пожелаешь.
Он представил себя летящим, и густой, бордовый туман тут же всосал сделавшееся невесомым тело. Быстрее, быстрее, еще быстрее! Тело сделалось огненной каплей, прожигающей плотную вату тумана. Странно, но он не утратил способности видеть, хотя был уверен, что у того, во что превратилось его тело, не может быть глаз. Сквозь разрывы в клубах тумана внизу мелькали искореженные огнем и дождями бетонные конструкции, маслянистые озера, ржавые островки посреди выжженной степи, черные спички сгнивших деревьев… Он представил, что летит еще быстрее, и тело стало вытягиваться все больше и больше, пока не превратилось в тонкую спицу. В сознании всплыло — «скорость света», и спица вспыхнула нестерпимо ярким огнем. Исчезло ощущение полета. Исчезло все…
Тень, стоявшая в дверном проеме, исчезла. Через несколько секунд мягко щелкнул замок входной двери.
Черная пористая стена. Он едва не врезался в нее, даже успел ощутить холод, идущий от нее, изогнул тело, и оно, как планер, поймавший ветер, стало набирать высоту. Закинул вверх голову. Тучи разбивались о стену, в серых водоворотах матово вспыхивал солнечный свет. Он представил, что уже там, выше туч, брюхом скользящих по земле, навсегда закрывших от нее солнце. Скорость полета стала возрастать с каждым ударом сердца. Быстрее, быстрее, еще быстрее… Сердце не выдержало бешеной гонки, взлетело вверх и…
…И он растворился в ослепительно чистом сиянии. Ощущения тела пропало. Он сам стал частичкой света и огромным сияющим океаном одновременно. Невероятная легкость, звенящая радость, счастье. Неземное счастье…
Частички света закружились в хороводе, свечение все уплотнялось, меркло, пока загустело и не приобрело форму женской фигуры.
Легкие шаги, и в проеме двери вновь возникла тень. Фигура была женской.
Нагота ее была совершенна и страшна. Тело, словно отлитое из черного металла, исходило жгучим жаром. Он знал, что нельзя смотреть ей в глаза, и что было сил зажмурился.
И тогда он услышал свое имя. От этого звука свет дрогнул, горящие частички его посыпались миллиардами звезд. И сделалась Тьма…
— Он не слышит. — За спиной женщины возникла тень. — Он сейчас далеко.
Женщина прошла в комнату, тихо присела на край постели. И сразу же растворилась в полумраке, темный комбинезон и капроновая сетка на голове сделали ее невидимой на фоне черной простыни. Мужчина беззвучными кошачьими шагами обошел низкое ложе, на котором головой к окну лежал Виктор. Опустился на колени.
Сквозь приоткрытые губы вырвался слабый стон, Виктор поморщился и прошептал:
— Ли… ли… Лилит!
Женщина рукой, затянутой в черную перчатку, провела по его груди, пальцы скользнули по левой ключице, замерли, уткнувшись в пульсирующую ложбинку.
— Виктор, открой глаза! — отчетливо прошептала она.
Виктор вздрогнул и распахнул глаза. Женщина нащупала его ладонь, потянула, помогая сесть.
Виктор очумело потряс тяжелой головой, смазал пот с лица. Долго всматривался в лицо под тенью густой сетки.
— Ты?! — выдохнул он.
И тут же сильные руки намертво захватили шею в замок. Виктор попробовал сопротивляться, но быстро затих. Широко распахнутым ртом сипло втягивал воздух.
— Конечно же, я, — продолжила женщина, словно ничего не произошло. — Ты сам меня вызвал к жизни. Сам, даже меня не спросил. Так что, Виктор, извини, теперь я делаю, что хочу. Или, что считаю нужным. — Она кивнула мужчине, тот чуть ослабил захват.
— Ты — сумасшедшая! — просипел Виктор, роняя с губ слюну. — Тебя обложат, как бешеную собаку, и забьют камнями.