На пристани
Утреннее солнце, словно развеселая шансонетка, искрилось, сверкало, играло лучами и смеялось, разбрасывая по воде блики и лучи. У мола толпился народ. Последние пассажиры поднимались по сходням небольшого пароходика. Нижегородцев на палубе расплачивался с носильщиком.
Мяличкин в форме, но с перебинтованной головой благодарно тряс руку Ардашеву.
— Спасибо за помощь, Клим Пантелеевич. Несколько дней совместной работы с вами дорогого стоят.
— Удачи вам, капитан. И будьте осторожнее. А не то пропорол бы вам австрияк горло. Кстати, когда вы отбываете?
— Завтра утром на военном катере прибудет жандармский конвой из Севастополя. Вот я с ними и отправлюсь. А там поездом до Петербурга.
— А как поживает наш святой старец? Жив ли?
— Он в столице. Снова чудит: рестораны, дамы, скандалы…
— Да, — вздохнул присяжный поверенный. — Позорит Гришка Государя, позорит… Ну, пора.
— Позвольте еще минуту, Клим Пантелеевич?
— Да, я вас слушаю.
— Вчера у меня состоялся телефонный разговор с моим начальником — полковником Ладыженским. Он просил передать вам следующее: в ближайшие месяцы при военных округах будут сформированы разведочные отделы. Им предстоит не только собирать сведения о вероятном противнике на приграничной территории, но и создавать агентурную сеть за рубежом. Некоторые ваши бывшие коллеги из Министерства иностранных дел уже изъявили согласие надеть погоны и перейти к нам на службу. Ваша кандидатура как нельзя лучше походит для руководства ближневосточным направлением. Как вы смотрите на это предложение?
— Знаете, капитан, по крайней мере еще год Россия точно проживет в мире, а если повезет, то и два. Но если начнется кровавая мясорубка, то я незамедлительно, в тот же самый день, как только объявят царский манифест о войне, приму любые ваши предложения. И вот тогда, поверьте, мне будет совершенно неважно, на какой участок борьбы меня направят. А пока я еще не устал жуировать жизнью.
Раздался последний гудок. Ардашев обернулся. Нижегородцев, стоя у правого борта, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, всем видом показывая Климу Пантелеевичу, что пора подниматься.
— По-моему, мы с вами задерживаем отплытие… Да, а про воздушный шар ничего не слышно?
— Сегодня утром пришло сообщение из Одесского жандармского управления. Следственная комиссия засвидетельствовала, что он упал на линию электрических проводов. Ротмистр Берг сгорел. Труп опознан.
— Туда ему и дорога.
— И все-таки интересно: куда же полковник спрятал подлинник чертежа автомата перекоса?
— Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем.
— Слава богу, мы отыскали копию… вернее, вы…
— Бросьте. А то совсем меня захвалите. Ну, прощайте, капитан.
— Честь имею, — козырнул офицер.
Адвокат поднялся на палубу и, подойдя к доктору, проронил:
— Ялта с моря еще прекраснее.
— Вы правы. Вроде бы еще вчера тянуло домой, а уплываем, и отчего-то тоскливо на душе становится.
— Так бывает всегда, когда расстаешься с красотой, — грустно заметил Ардашев и добавил: — Жаль, что мы так и не увидели, как цветет черная магнолия — самое загадочное дерево Крыма.
ЭпилогИ снова о шпионстве
Газета «Новое время». № 79, от 2 апреля 1913 года
«Активность германских и австрийских агентов, достигшая за последний год немыслимых пределов, вызывает беспокойство всего российского общества. Бывший член Государственной Думы А. И. Гучков сообщил корреспонденту нашей газеты следующее: «На днях случилась таинственная история с крепостным жандармским офицером подполковником Ильяшевичем, который отвечал за охрану одного важного строящегося форта. Сей офицер бежал за границу, прихватив с собой солидную сумму казенных денег. Взял ли он с собою секретные документы и какое употребление из них сделал, мне неизвестно, но, вероятно, об этом знают в военном ведомстве. Один из начальников бежавшего подполковника в беседе, помещенной в «Вечернем времени», дал успокоительные объяснения, что бегство произошло якобы на амурной почве. Тогда приходится признать, что это первый случай романтического предательства жандармского подполковника. До сих пор такое случалось только с юными барышнями».
Редакция нашей газеты также выражает свое возмущение по поводу передачи австрийским властям арестованного шпиона — полковника Людвига фон Бокля.
Из хорошо осведомленного источника нам стало известно, что, помещенный в Трубецкой бастион, он в течение всего года содержания под стражей не только получал книги, шахматы и настольные игры, но и питался исключительно из ресторана. В нарушение действующих циркуляров австриец находился в камере в собственном белье и платье. Комендант крепости допускал к заключенному частнопратикующего дантиста, который, как позже выяснилось, имел немецкое происхождение. Он же разрешил свидание фон Бокля с его женой и пастором.
Несмотря на чрезвычайно льготное содержание лазутчика, Министерство иностранных дел не только Австро-Венгрии, но и Германии оказывало всяческое давление на российскую сторону и требовало дальнейшего улучшения режима для своего подданного. Проявив малодушие, наше правительство позволило перевести арестанта из Трубецкого бастиона в Екатерининскую куртину. Однако этого австрийцам показалось мало, и месяц назад в Кенигсберге немецкими властями под надуманным предлогом был арестован бывший российский консул — действительный статский советник Полятковский.
В результате всех перипетий, с «благословления» Российского императорского двора, на границе с Финляндией был произведен обмен, и австрийский полковник, виновный в тройном убийстве, вернулся домой.
Между тем в адрес правительства неоднократно поступали телеграммы от генерал-квартирмейстера Генерального штаба о недопустимости депортации фон Бокля. Но к его мнению так и не прислушались.
Что поделаешь, видимо, и дальше иностранные шпионы будут оставаться в России безнаказанными».