Громоздились даты, цифры, фамилии, но уже потерявшие к ним всяческий интерес зрители в зале сидели и размышляли о том, какую большую обиду, вряд ли заслуженную, претерпевает от обвинения бедняжка судья Пантелеева, принимаемая следствием за наивную простушку, которой всякую ерунду можно втюхать за истину, ведь, действительно, какой дурак, задумав что недоброе, будет пользоваться при этом своим собственным телефоном, зарегистрированным на его собственное имя. Вот же они, подсудимые, уже полгода как на глазах, на идиотов совсем не похожие, к тому же прошедшие все судебную психиатрическую экспертизу. Интересно, а сами следователи с прокурорами психиатрам показывались?.. Господи, и чего только не полезет в голову, слушающую не первый час одни сплошные цифры… Но ведь, действительно, не может нормальный человек, планирующий теракт, пользоваться своим телефоном для связи с подельниками. Опять же после случившегося на Митькинском шоссе так называемого покушения 17 марта никто из них не прятался. Тот же Миронов, судя по распечаткам его телефонных звонков, озвученных в суде, и два, и три дня, и неделю спустя свободно разгуливал по Москве, перемещаясь от стен Кремля до самых окраин столицы и за пределы МКАД. Из многочисленных точек Москвы беспечно и много названивал родным, друзьям, знакомым вместо того, чтобы уносить ноги и затаиться, ведь В. В. Квачков был уже арестован, и по логике, и по здравому смыслу и Ивану Миронову требовалось немедленно залечь на дно…
Плавные мысли эти самым неожиданным образом вдруг резко оборвал, вызвав настоящий шок, перечень озвученных звонков Владимира Квачкова. Согласно распечатке телефонных звонков подсудимый Квачков, которого арестовали и увезли в тюрьму в день покушения 17 марта, продолжал после этого … названивать со своего телефона. И откуда он только не звонил!: вечером (арестованный и в тюрьму уже увезенный!) из родного дома на Бережковской набережной, и оттуда же, как ни в чем не бывало, еще и назавтра с утра звонил, потом исхитрился, согласно распечаткам, вести телефонные разговоры из … тюрьмы в Лобне, переговариваясь подолгу то с домочадцами, то с друзьями… Подсудимый Александр Найденов сразу же и заявил судье, поднявшись с места, что прокуратура представила явную фальсификацию телефонных переговоров: не мог Квачков звонить ни 17 марта вечером, ни 18 марта 2005 года, поскольку в СИЗО, как известно, с телефоном не пускают.
Странная на заявление Найденова выдалась реакция суда. Прокурор-то еще раньше, как только его юная подхватная Колоскова запела «Лобня», насторожился, и декламацию своей помощницы скоро пресек. Судья же сделала вид, что вообще не слышит возражений подсудимого, но мы-то, зрители, слышали это отчетливо и ясно, и диктофон зафиксировал все до последнего писка Колосковой, однако всплывшая фальсификация была скоро старательно утоплена в шумливом говоре адвокатов Чубайса, постаравшихся заболтать досадный промах прокурорской дебютантки.
Обвинение представило все доказательства. Что получилось? (Заседание тридцать седьмое)
Пять месяцев неустанно описывали мы судебный процесс по делу о покушении на Чубайса. Все это время прокурор в содружестве с целой бригадой адвокатов потерпевшего Чубайса представляли доказательства виновности подсудимых. На минувшем заседании прокурор Каверин до дна исчерпал все обличающие факты, что «накопали» для него следователи Генеральной прокуратуры. Вспомним аргументы государственного обвинителя. По замыслу прокурора Каверина такими доказательствами должны были стать уже показания потерпевших, с которых начался процесс. Да только первый же потерпевший — водитель Чубайса Дорожкин — сразу в своих показаниях запутался, петлять начал, как заяц в поле, гонимый страхом, сказанное им раньше, на следствии и в прежних судах, мало походило на то, что он говорил теперь. Дорожкин рассказывал следователю под протокол, что взрыва они не почувствовали, объяснив это мощью бронированной машины — четыре тонны! что Чубайс сразу же обеспокоился за охрану из машины сопровождения, как, не снижая скорости, добрались они на своих колесах прямо до РАО «ЕЭС», где Дорожкин благополучно ссадил Чубайса у спецподъезда… Но как все вдруг изменилось в показаниях Дорожкина ныне: и машину-то бросало от взрыва, как пушинку, и пули-то свистели прямо у виска (это в бронированной капсуле!), и бронированный их дорогущий БМВ (семьсот тысяч долларов стоит), счел нужным заметить Дорожкин, осколки с пулями изорвали весь в клочья, а вот сопровождения у Чубайса отродясь никогда никакого не было, и ездят они с Чубайсом, как перст одни, а если б были не одни, то бы навстречу себе другую машину не вызывали, вот на ней, на другой, и добирался в тот день Чубайс на работу, а вовсе не с Дорожкиным…
И у помощника Чубайса по фамилии Крыченко, который на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года рядом с шефом и Дорожкиным находился, все теперь в ином свете предстало, нежели он прежде говорил и в протоколах подписывал, и выходило, что целых пять лет Крыченко следователей и судей за нос водил, врал им безбожно и про охрану Чубайса, и про машину сопровождения, и про то, как мужественно они на подорванном БМВ до офиса РАО «ЕЭС» добирались…
Недоумения изумленных защитников и подсудимых повисали в воздухе — судья Пантелеева немедля гасила все неудобные для обвинения вопросы.
Подсудимый Миронов спрашивает Крыченко: «Вам известна судьба главного вещественного доказательства по делу — бронированной автомашины БМВ? Где она находится? Вам известно, что она продана?»
Крыченко рта еще не успел открыть, а судья уже тут как тут: «Миронов, Вы задаете вопрос, не относящийся к делу!»
Слушая охранников из машины сопровождения Чубайса, прокурор поди не раз чертыхнулся на себя: «Ах, зачем я их позвал!», можно представить, сколько нервов стоило обвинителю одно лишь откровение Моргунова, старшего в охране Чубайса — машину Чубайса никто не обстреливал! Моргунов так и сказал, четко и ясно, что неизвестные нападавшие начали стрелять по машине охраны, когда бронированного БМВ с Чубайсом след простыл. Естественно, у всех в судебном зале резонный вопрос — тогда кто, где и когда обстрелял машину Чубайса, если водитель БМВ Дорожкин и помощник Чубайса Крыченко в один голос утверждали на суде, что слышали стук пуль по машине, да и вся страна, полмира видели телевизионные кадры БМВ с взрыхленным по диагонали капотом и морщинами от пуль на лобовом стекле.
Если б дело слушалось в честном суде, руководствующимся законом, откровение Моргунова должно было резко изменить статус свиты Чубайса — его водителя с помощником — из потерпевших в обвиняемые за злостное вранье суду, ведь Моргунов утверждал, вопреки заверениям Дорожкина с Крыченко, что машину Чубайса тщательно охраняли, и не одна, а две машины охраны плотно опекали Чубайса. Моргунов — офицер опытный, имеющий за плечами Академию ФСБ, рассказал суду, что как только начался обстрел, он тут же связался по мобильному телефону с начальством, руководителем ЧОПа Швецом, под свист пуль доложил тому, что попали под обстрел, спросил, что делать. Ответ начальника ЧОПа изумил всех присутствующих на суде. Охранникам приказали «ответный огонь не открывать».
Вообще охрана Чубайса вела себя крайне странно. Что делают профессиональные охранники с военными академиями за плечами и опытом службы в ФСБ, ФСО, после взрыва? Вместо того, чтобы прикрывать Чубайса, ведь основная засада могла быть впереди, — офицеры останавливаются, не прячась, выходят из машины посмотреть: и чего здесь бабахнуло?.. Да, именно так и говорили на суде многоопытные офицеры-охранники: «вышли, чтобы посмотреть».
В отличие от запутавшихся на суде, искрутившихся, извертевшихся, изовравшихся на суде особ из самого близкого к Чубайсу круга, бывших с ним в одной машине водителя и помощника, охранники из машины сопровождения были более раскованы, даже позволяли себе непозволительное — говорить иногда правду. Вот диктофонная запись показаний на суде водителя машины сопровождения Хлебникова: «Мы встретились с ребятами рано утром в ЧОПе, выдвинулись в Жаворонки. Около девяти часов утра выехали из Жаворонков вместе с машиной Председателя. Движение было очень плотное. Через пятьсот-шестьсот метров после поворота на Митькинское шоссе машина Чубайса нас обогнала и встала перед нами метрах в четырех. В ней был водитель и больше никого… — Хлебников осекается, замирает, с ужасом понимая, что проговорился, и спешно, неловко пытается спасти положение: — В общем, я не знаю, был там кто или нет, кроме водителя…».
Со временем, от заседания к заседанию, бронированный БМВ Чубайса стал превращаться в фантом, в котором неизвестно кто ехал, который неизвестно где и как взорвали и обстреляли. Задуматься о последнем пришлось после показаний свидетелей И. Я. Вербицкого и его брата. В то мартовское утро 2005 года братья Вербицкие возвращались с дежурства домой, каждый на своих «Жигулях». Взрыв раздался в тот момент, когда их нагнал бронированный БМВ и стал обгонять одного из братьев. Броневику Чубайса — ничего, он как ехал, так и уехал дальше, а вот «Жигулям» досталось. Стали разбираться на суде, как именно досталось.
Подсудимый Найденов спрашивает Вербицкого: «Вы осматривали корпус Вашей машины после взрыва?»
Вербицкий: «Конечно».
Найденов: «В корпусе Вашей машины пулевые повреждения были?»
Вербицкий: «Нет».
Найденов: «Осколочные повреждения были?»
Вербицкий: «И осколочных не было».
Казалось бы, такие простые вопросы и столь же ясные простые ответы, но они полностью уничтожили опорные моменты обвинения, утверждающего, что именно автомашина И. Я Вербицкого прикрыла собой бронированный БМВ Чубайса от трагической развязки, когда БМВ за секунды до взрыва пошел на обгон «Жигулей». Получается, что «Жигули» Вербицкого, находившиеся ближе всех к эпицентру взрыва, не получили ни пробоин, ни царапин от осколков и пуль. Как же тогда и где БМВ Чубайса, прикрытый «Жигулями» и умчавшийся с места взрыва до всякой стрельбы, мог нахватать так много пробоин от пуль и осколков?..