Першин зачитывает лежащую перед ним экспертизу: «Вот эти слова в экспертном заключении: «Отсутствуют осколочные и пулевые повреждения ВАЗ».
Прокурор стоит на своем: «Прошу снять этот вопрос, так как при осмотре ВАЗа сказано, что на стекле возможны осколочные повреждения, а это стекло эксперты не обследовали».
Степанова смотрит в свой экземпляр экспертизы и вдруг заявляет: «В нашей экспертизе не проводилось баллистического исследования повреждений ВАЗа».
Першин берет в руки объемистый том уголовного дела: «Вы подтверждаете свои выводы: «У автомобиля ВАЗ-2109 отсутствуют повреждения в виде сквозных пробитий, характерных для повреждений огнестрельным оружием и осколочным потоком. Имеющиеся повреждения в виде прогиба дверей, разрушения заднего стекла характерны для повреждений ударной волной…»?
Степанова внимательно слушает, потом так же внимательно перебирает свои листки, уверенно заявляет: «Нет. В моем заключении этого нет».
Першин встает: «Ваша честь, эксперт отказывается от своего заключения. Просим обозреть 30-й лист».
Судья заметно бледнеет, пытается навести эксперта на нужный ответ: «Комиссионная экспертиза проводится несколькими специалистами. Так это Ваша часть экспертизы или не Ваша?»
Степанова стоит на своем: «Ваша честь, в моем заключении нет таких слов вообще!»
Першин: «Ваша честь, зачем Вы вводите присяжных в заблуждение. В заключении эксперта отсутствуют слова, которые есть в экспертизе из уголовного дела!»
Судья резко прерывает адвоката и удаляет присяжных заседателей из зала. Когда стулья народных судей опустели, судья жестко объявляет: «Адвокат Першин предупреждается, что он нарушает закон о присяжных заседателях. Это последнее предупреждение адвокату Першину и в случае еще одного нарушения будет решен вопрос о замене адвоката. Ульяна Валерьевна, предъявите экспертное заключение, которое у Вас есть!»
Степанова отдает свой текст судье со словами: «Это копия моего заключения, подписанного и присланного следователям».
Входят присяжные заседатели, при них вновь зачитываются строки экспертизы.
Першин успевает сказать: «Ваша честь, в деле другие выводы».
Судья спохватывается на реплику адвоката: «Уважаемые присяжные заседатели, оставьте без внимания заявление адвоката Першина о том, что в деле другие выводы». Сверяет текст из уголовного дела и тот, что подала ей эксперт, раздраженно накидывается на Степанову: «То, что Вы здесь представили, — это разрозненные листы бумаги, никем не подписанные». Тычет пальцем в уголовное дело: «Подпись стоит Ваша?»
Степанова теряется, лепечет: «Моя».
Судья грубо: «Изучите собственные выводы, прежде чем давать ответы в судебном заседании!»
Для ознакомления эксперта с собственными выводами объявлен перерыв. Все понимают, что судья Пантелеева права, что экспертиза — действительно результат коллективного творчества, сначала над ней работает эксперт, потом еще кто-то… И дальнейшие события в суде подтверждают это.
После перерыва эксперт Степанова с потерянным видом подходит к трибуне, говорит сбивчиво, взволнованно, точно ребенок, которого сильно отругали: «Ваша честь, я должна принести свои извинения, так как у меня действительно был рабочий экземпляр. А вопрос, который был задан, не относится к моей компетенции».
Допрос эксперта продолжается. Прокурор не оставляет надежды с помощью Степановой найти осколочные и пулевые повреждения на автомобиле ВАЗ, прикрывшем собой БМВ Чубайса от взрыва: «Исходя из каких данных Вы пришли к заключению, что стекло ВАЗа не имело повреждений от пуль или осколков?»
Степанова уверенно и твердо, даже с неким вызовом: «Стекла автомашины ВАЗ не содержат признаков огнестрельных и осколочных повреждений, так как исследовалась тонировочная пленка от этих стекол».
Допрос эксперта изнурительно долог, но его итоги стоят того. Во-первых, эксперт заявила, что ровная строчка повреждений на капоте автомашины Чубайса — от автоматной очереди. И стреляли, выходит, все-таки по стоявшей машине. Во-вторых, эксперт уверенно и твердо заявила, что пули и осколки не коснулись автомобиля ВАЗ, закрывшего собой БМВ Чубайса от взрыва. Так что осколочные повреждения БМВ, если они и в самом деле нахватаны на Митькинском шоссе, должны рассматриваться как явление сверхъестественное, практически чудо. Ко всему прочему эксперт не узнала в экспертизе, вшитой в уголовное дело, своих собственных выводов, и судье пришлось объявлять технический перерыв, лишь после него Степанова признала свое авторство.
Второй эксперт из института криминалистики ФСБ Сергей Николаевич Точилин, длинный, худой и бледный молодой человек, был допрошен как взрывотехник, изучавший осколочные повреждения автомашин БМВ Чубайса и Мицубиси охранников. Наученный горьким опытом своей коллеги, он, не долго думая, выбирал один из трех вариантов заранее заготовленных ответов: «Вопрос не имеет отношения к взрывотехнике», «Это вопрос к эксперту-баллистику», «Это не в моей компетенции». Подуставшая и подрастроенная прежним экспертом судья не могла нарадоваться на смышленого Точилина, избавлявшего ее с прокурором от необходимости снимать неудобные для обвинения вопросы защиты.
Точилин отвечал быстро, обезоруживая защиту своими бесчисленными «это не ко мне». Но все же на некоторые вопросы не отвечать он просто не мог. Подсудимый Александр Найденов стал уточнять: «Осколочные повреждения у БМВ Чубайса локализованы в правой передней двери, в правой части капота и справа в лобовом стекле. Возможно ли сделать вывод, что взрыв осколочного заряда относительно корпуса БМВ был справа и спереди?»
Судья почему-то, на всякий случай, очевидно, снимает вопрос. Найденов тут же уточняет: «Вы подтверждаете, что осколочные повреждения БМВ локализованы в правой части?»
Точилин вынужденно кивает: «Да».
И тогда Найденов буквально припирает его к стене: «Как Вы можете объяснить тогда, что «повреждения на заднем стекле БМВ образованы осколками от взрывного устройства», как Вы пишете в своей экспертизе?»
Точилин растерянно: «Ну-у, максимальное количество повреждений локализовано в указанной области — справа спереди…».
Найденов наступает с неопровержимым: «А как могли они образоваться в задней части? Могли ли подобные повреждения быть образованы механическим путем в результате удара кувалдой, например?»
Точилин: «Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Удар кувалдой тоже не относится к моей компетенции, поэтому я не знаю, какие там образуются повреждения».
Впрочем, главное, чрезвычайно важное для защиты, экспертами было уже сказано. Еще раз: строчка следов на капоте БМВ Чубайса — след автоматной очереди. А потому стало очевидным на суде, что автомашину Чубайса, его бронированный БМВ обстреляли, когда БМВ стоял, а не двигался со скоростью 60–70 километров в час, как утверждают свидетели обвинения. При движении автомашины с указанной скоростью пуля от пули ближе полутора-двух метров не ложится. Какая там ровная строка! Дальше, эксперт-баллистик Степанова и эксперт-взрывотехник Точилин подтвердили, что осколки взрывного устройства не могут самовольно, как им вздумается, облетать препятствия на своем пути, чтобы избирательно попадать в нужную цель. Так что чудо с автомашиной ВАЗ, не тронутой ни осколками, ни пулями, в отличие от прикрытого ею БМВ Чубайса, так и осталось необъясненным. Зато стало понятным, что многие из сверхъестественных повреждений броневика Чубайса могли образоваться механическим путем, от той же кувалды, например. Чтобы убедиться в обратном, нужен следственный эксперимент, но от БМВ Чубайса, как вещественного доказательства, давным-давно след простыл. Отремонтировали и спешно продали.
Прокурор как «детектор лжи» (Заседание сорок первое)
Чтобы узнать, правду ли вещает человек, используют «детектор лжи». Сообразительная чудо-техника фиксирует реакцию испытуемого на вопросы, изобличая его волнение в учащенном сердцебиении или повышенной температуре тела. В общем, волнуется человек — значит, виноват. Потеет или дрожит — точно врет. Технику не проведешь. Когда испытанию на правду подвергаются подсудимые или их свидетели, «детектором лжи» в судах трудится прокурор. Задавая вопросы, прокурор цепко выслеживает не столько суть ответа, сколько выражение лица, вибрацию голоса отвечающего, а уж испарина на лбу пытаемого без фиксации недремлющим зорким оком прокурора точно не останется.
Прокурора в роли «детектора лжи» мы наблюдали на очередном заседании, когда перед присяжными предстали свидетели алиби подсудимого Александра Найденова.
В зал вошел Валентин Иванович Жуков, работавший в 2005 году сторожем садового товарищества МГУ возле станции Гжель, где находится дача Найденовых.
Адвокат Котеночкина: «17 марта 2005 года Вы работали?»
У Валентина Ивановича оказался скрипучий, немощный голос: «Работал, дежурил. Заступил около восьми часов утра, наколол дров, пошел в обход. Мне навстречу идет Александр Найденов. Я его спросил: далеко ли путь держишь? Он говорит: иду в сторожку насчет чистки снега. Я ему: насчет чистки снега надо позвонить председателю. Мы пошли в сторожку, я позвонил председателю, передал трубку Саше. Они договорились».
Котеночкина: «Во сколько это было?»
Жуков: «Около десяти, может, чуть позже».
Котеночкина: «Нашел Александр трактор? Дорогу-то чистил?»
Жуков: «Да, чистил».
Котеночкина: «Потом Вы Найденова видели?»
Жуков: «Днем — нет, я пошел на обход».
Котеночкина: «А вечером видели Найденова?»
Жуков: «Вечером было. В начале одиннадцатого. Смотрю: свет фар. Из машины вышел Александр и сказал: открывай. Я открыл, и он к себе на участок поехал».
Подсудимый Найденов: «Вам знакома Зырянова Валентина Михайловна?»
Жуков: «Да, конечно. Она, кстати, подходила ко мне в этот день. Подошла с претензиями, почему ты не захватил ее на станцию».
Найденов: «Она говорила: видела меня в этот день или нет?»
Жуков: «Говорила, что видела».
Адвокат Першин: «