ь: «На экспертизу поступил другой платок, надушенный гексогеном. Белый носовой платок, который подбросили экспертизе, мне не принадлежит».
Судья срывается в крик, как в штопор: «Я Вас останавливаю, Квачков!»
Першин старается сбить напряжение: «Кому принадлежит кепка, найденная в автомашине СААБ?»
Квачков: «Кепки носим и я, и мой старший сын. Скорее всего, это его старая кепка. Но вам, уважаемые присяжные заседатели, не дали осмотреть СААБ, чтобы вы убедились, что кепку под сиденье сзади невозможно засунуть чисто физически».
Судья как грудью на амбразуру: «СААБ был осмотрен 17 марта 2005 года. Суд не находит весомых причин осматривать СААБ спустя пять лет».
Квачков резюмирует: «Мой СААБ пять лет стоит в Генеральной прокуратуре как вещдок, а БМВ Чубайса и Мицубиси охранников срочно проданы, так как на них о многом говорящие следы и взрыва, и обстрела».
Судья как заезженная пластинка: «Подобные разговоры не допускаются!»
Першин стремится вести допрос: «Бывали ли в СААБе Яшин и Найденов?»
Квачков: «Яшин бывал часто. А вот Найденов ни в кепке, ни без кепки в машине не бывал никогда».
Першин: «Почему же тогда на кепке обнаружены волосы, которые могли произойти от Найденова?»
Квачков: «Мы просили следователя провести генетическую экспертизу, нам отказали».
Судья неожиданно: «Впечатление, что Вы, Квачков, принимаете все меры, чтобы я удалила Вас из зала. Так вот, я Вас не удалю!»
Першин: «Каков род трудовой деятельности Вашего старшего сына Александра?»
Квачков: «Мой сын работал охранником в частном охранном предприятии. То, что до этого мой сын служил рядовым в спецназе, имело огромное значение для его работы».
Судья как заведенная: «Это не имеет значения для данного дела!»
Квачков уточняет: «Рейдерство тогда не считалось уголовным преступлением. И к бывшим десантникам обращались для решения подобных задач».
Першин: «Где жил Александр?»
Квачков: «Сначала с нами. Потом моя дочь, инвалид первой группы, поступила в техникум-интернат, переехала в общежитие, а Саша — в ее квартиру на Беловежскую».
Судья прерывает Квачкова и ставит вопрос об удалении его из зала.
Защита дружно протестует. Першин: «Решение будет незаконным!»
Адвокат Чепурная: «Оснований его удалять не имеется…».
Подсудимый Миронов: «Удаление Квачкова на столь ключевом моменте, как его показания, превращает суд в профанацию».
Диагноз Миронова потрясает судью Пантелееву: «Суд предупреждает подсудимого Миронова о недопустимости оскорбления суда и стороны обвинения! При повторном проявлении неуважения к суду подсудимый Миронов будет удален из зала! Выбирайте слова, которые Вы произносите. Здесь производится судебное действие, государственное действие! Здесь слова, которые Вы используете в своей речи, употреблению не подлежат и не могут подлежать!»
Миронов: «Ваша честь, не могли бы Вы уточнить, какие именно мои слова не подлежат употреблению?»
Судья аж дар речи теряет от возмущения: «Ваши слова, которые Вы произносили, я повторить не могу потому что, во-первых, Ваша просьба носит некорректный характер и оскорбляет суд, а, во-вторых, те слова, которые Вы произносите, я, как человек, физически произнести не могу. Не только процессуальным, но и непроцессуальным образом, м-м-м, путем, в непроцессуальной ситуации я таких слов не произношу!»
Мироновский диагноз незаконному судейскому произволу у Роберта Яшина, выступившего следом, вырастает в окончательный приговор: «То, что здесь творится, это не судебное заседание, это — разборка. Она хуже, чем на блатном сходняке, там и о справедливости больше думают, и о равноправии сторон больше думают, и человеку высказаться дают перед тем, как принять решение, а здесь Ваши придирки к интонациям, взглядам и так далее — смешно смотреть. И это судебное заседание?! Еще удалить хотите?! У человека судьба решается, а Вы ему рот затыкаете!»
Переполненный напряжением, накаленный зал не выдерживает, взрывается криками: «Правильно!», «Позор!», «Это не суд, это — судилище!»
Судья жандармским взором отыскивает на зрительских скамейках бунтовщиков: «Назовите свои фамилии! Пристав, удалите тех, кто кричал!» и с притворным спокойствием обращается к подсудимому Яшину: «Яшин желает выступить или практически все сказал?»
Яшин сказал не все: «Я категорически против удаления Квачкова. Это делается с целью не дать ему говорить. Он логично выстроил линию защиты, которую Вы мешаете осуществлять под надуманными предлогами нарушений порядка подсудимым».
Последнюю точку в позиции защиты ставит Александр Найденов: «Законных оснований удаления нет. Удаление Квачкова будет иметь характер беззакония и вседозволенности».
Судья ожидает привычной солидарности от прокурора, но — о чудо! — прокурор против: «Прошу не удалять Квачкова, это лишит сторону обвинения возможности задать ему вопросы».
Судейское кресло приняло соломоново решение, где милосердие и кровожадность упокоились в зыбком равновесии: «Суд постановил продолжить допрос подсудимого Квачкова. Суд удаляет подсудимого Яшина до окончания прений сторон».
За пребывание Квачкова в судебном зале заплачено дорогой ценой удаления Яшина, вступившегося за честь и авторитет Суда. Но даже не эта циничная рокировка подсудимых иезуитским решением судьи Пантелеевой возмутила умы и души сидящих в зале журналистов. Заветное слово ЗАЩИТА, на которую наивно уповают сотни тысяч неправедно обвиняемых, стараниями судьи Пантелеевой, как и сотен подобных ей российских судей, постепенно теряет всякий смысл. Как оправдаться, как оборониться от обвинений в преступлении, которого ты не совершал, если суд никакие доводы не принимает, всякую оборону пресекает, факты, оправдывающие подсудимого, объявляет не относящимися к фактическим обстоятельствам дела, даже ссылки на материалы уголовного дела объявляет незаконными? Как защищаться, если защищающемуся и его защитнику просто-напросто затыкают рот, а то и вовсе выкидывают из зала суда за нарушение порядка в судебном заседании?! Ох, не хотела бы я быть на месте подсудимых, господа! А вы?… Но в том-то и состоит горькое лукавство современной российской действительности, что на их месте может оказаться КАЖДЫЙ ИЗ НАС!
Сеансы судебной магии (Заседание пятидесятое)
Противостояние сторон обвинения и защиты в судебном процессе предусмотрено законом и самой логикой жизни: обвинители предъявляют суду доказательства виновности подсудимых, адвокаты вскрывают фальсификацию, подтасовку, неубедительность, недоказанность аргументов обвинения. Положенный законом в основу судопроизводства принцип состязательности сторон реализуется в увлекательном зрелище поединка — кто кого переможет. Принцип состязательности в обыденной жизни воплощается в самых причудливых формах — от благородных, честных рыцарских турниров и дуэлей до кровавого мордобоя и кухонных перебранок. Все зависит от моральных качеств поединщиков, от высоты их нравственного духа, от способности или неспособности ударить в спину, подсыпать мышьяка или полония в чай соперника. Судебное состязание сторон не исключение. Здесь сходятся высокие и низкие человеческие страсти, здесь крепость духа сражается с прокисшим гнилым нутром, здесь правда и ложь крушат друг друга врукопашную.
Адвокат Першин продолжил допрос подсудимого Квачкова: «Зачем Вы использовали для освещения бани автомобильную аккумуляторную батарею?»
Квачков: «За два дня надежную безопасную проводку в баню было уже не сделать. Провод-времянка не даст дверь в парилку закрыть, а тонкий телефонный провод от аккумулятора для лампочки в 12 вольт в самый раз».
Першин: «Что это был за аккумулятор?»
Квачков: «70-ти амперный аккумулятор, а не 55-ти амперный, найденный на месте преступления. Это был так называемый «волговский» аккумулятор. До СААБа у меня была «Волга», и на «СААБе», и на «Волге» используется именно 70-ти амперный аккумулятор. 55-ти амперный аккумулятор, так называемый «жигулевский», у меня никак не мог быть».
Першин: «Вы бы смогли опознать свой аккумулятор?»
Квачков: «И я бы смог его опознать, и Карватко смог бы, поэтому ему и не предъявили аккумулятор из гаража для опознания…».
Судья резво кидается наперерез: «Я Вас предупреждаю, Квачков, о недопустимости затрагивания вопросов, относящихся к производству предварительного следствия! Я надеюсь, присяжные заседатели, что в связи с заявлением Квачкова, что аккумулятор для опознания Карватко не предъявлялся, я надеюсь, что Вы помните (она говорит с нажимом на слово помните — Л. К.) видеозапись, которая воспроизводилась в вашем присутствии с участием свидетеля Карватко, помните (снова нажим), что он заходил в гараж, помните (очередное ударение на слове), что он видел аккумулятор, и помните (так и вдавливает судья в сознание присяжных!) его пояснения о том, что это не тот аккумулятор, который он видел на даче!..».
Можно аплодировать судье: так мастерски провести сеанс программирования сознания присяжных заседателей не смог бы даже Кашпировский. «Вы помните», — многократно внушает она присяжным, и сознание внушаемого начинает фиксировать то, о чем он прежде знать не знал. Распознав магический сеанс внушения, не предусмотренный ни одной процедурой судебных слушаний, Квачков иронично интересуется: «Ваша честь, у нас в суде наступили прения? Я не могу понять…».
Судья, разозлившись за порушенные чары, резко обрывает его: «Квачков! Я предупреждаю Вас о недопустимости неуважения к суду!»
Квачков просит чародейку: «Ваша честь, тогда объясните, пожалуйста, что Вы сейчас делали?»
Судья, не удостоив Квачкова и мимолетным взглядом, как ни в чем не бывало обращается к Першину: «У Вас еще есть вопросы к подзащитному?»
Першин: «Поясните, где, когда и с какой целью Вы приобрели лист полимерного материала, который указан в протоколе обыска на даче 18 марта?»
Квачков: «Подобного листа у меня на даче не было. Ключи от дачи и гаража отданы сотрудникам правоохранительных органов 17 марта 2005 года где-то в 16 часов. А обыск на даче был проведен в два часа ночи».