Судья, не принимая апелляций, продолжает речитативом: «Ни в одном его заявлении, ни в одних его показаниях нет…».
Адвокат Михалкина врывается в судейский монолог: «Миронов не давал показаний! Не вводите присяжных в заблуждение! Миронов отказывался давать показания!»
Судья, не снижая взятой ноты, выводит дальше: «Я довожу до сведения присяжных, что сообщенная Мироновым информация не соответствует материалам дела. Ни в одних своих показаниях, которые он имел право давать…».
Миронов безуспешно взывает: «Ваша честь! Вы вводите присяжных в заблуждение!»
Но судья упорно доезжает свою речь до конца: «…нет ни одного упоминания о том, что к нему применялась физическая сила. Поэтому данное выступление Миронова вы обязаны оставить без внимания и не учитывать при вынесении вердикта».
Так первый день допроса подсудимого Ивана Миронова завершился надсадным призывом судьи Пантелеевой к присяжным заседателям не слушать показания Миронова. Еще бы! Одна захватывающая история с машиной-двойником молотом разносит приличный кусок обвинительного заключения. Или вот эти расчеты детализации телефонных соединений — убедительное доказательство того, что фиксация звонка базовой станцией не дает реального представления, в какой точке в этот момент находился звонивший человек. Но если прокуратура продолжает утверждать, что подсудимые были именно в тех точках, где расположены базовые телефонные станции, тогда она обязана представить суду те сверхзвуковые машины, которыми пользовались подсудимые.
За неимением аргументов судья с прокурором перешли к угрозам (Заседание пятьдесят четвертое)
Чтобы выжить в условиях постоянно ухудшающейся российской действительности, требуются специальные знания и навыки, наподобие школьного предмета «Основы безопасности жизни». Однако школьный курс, наставляя, как пользоваться спичками, переходить дорогу, как не утонуть в реке, абсолютно игнорирует главную отечественную опасность сегодняшнего дня: как выстоять в суде и не сесть в тюрьму. Плачевный результат вопиющей беспечности образования: около миллиона жителей России пребывают сейчас в местах лишения свободы, четверть мужского населения государства Российского много или мало лет, но там провела. Уцелевшие же от «гребенки» правосудия действовали ведомые больше природным умом, нежели какими-либо правилами борьбы с прокурорами и судьями. Чтобы не совершать ошибок при опасной для жизни встрече с нынешними российскими судами, надо учиться загодя, и лучше всего на живых примерах, таких как процесс по делу о покушении на Чубайса.
Второй день допроса подсудимого Ивана Миронова сольно повела молодая поросль российской прокуратуры Елена Колоскова, которую присутствующие в зале по-прежнему благодушно зовут «прокуренком». Малюсенькая, с узким строгим личиком, она, видимо, подает в прокуратуре большие надежды, раз ее включили в этот громкий процесс. Пришел ее час оправдывать надежды и Колоскова без страха ринулась в дебри … истории: «Когда Квачков заинтересовался Вашей работой по продаже Аляски?»
Миронов: «Когда стали выходить мои статьи на эту тему».
Колоскова: «Можете назвать время и год?»
Миронов: «Осень 2004 года».
Колоскова: «Когда он пришел к выводу, что не сможет использовать Ваши научные разработки?»
Миронов: «Интересоваться научной деятельностью — это не землю копать отсюда до обеда. Интерес вспыхивает, угасает».
Колоскова пытливо: «Может, поясните взаимосвязь спецназа и продажи Аляски?»
Миронов терпеливо: «Научные работы Квачкова по спецназу не о том, в какую часть тела сунуть нож, чтоб обезвредить противника. Продажа Аляски — пример тактики и стратегии коррумпированных государственных чиновников, когда сначала идет искусственное банкротство Российско-Американской компании…».
Колоскова нетерпеливо: «В двух словах объясните, пожалуйста».
Миронов: «Спросили бы, как пройти до буфета, объяснил бы в двух словах».
Судья Пантелеева обижается за свою будущую смену и требует «корректности» от подсудимого.
Миронов повинуется: «Это невоенная, несиловая потеря России — крупнейшая за всю ее историю. Отторжение гигантской Российской территории проведено врагами России без применения оружия. По сути это крупномасштабная спецоперация. Насколько я понимаю, Владимир Васильевич в своей докторской касается вопросов геополитики, в том числе проблем безопасности российских земель, которые сейчас находятся под угрозой утраты».
Колоскова охотно переметнулась к более близким для себя темам: «В Ваших показаниях противоречия относительно Александра Квачкова. Вы говорили, что у Александра не было денег, а он при этом устраивал встречи с девочками».
Миронов: «Я не говорил, что он устраивал «встречи с девочками». Формат его пикничков мне не известен. Что касается материального положения, это все равно, что Вы подойдете к бомжу и спросите его: если у тебя нет денег, то откуда у тебя деньги на водку, или: если ты бедный, то почему такой пьяный?»
Колоскова, как неутомимый рыбачок, энергично закидывает удочку, правда неясно пока, кого или что она хочет поймать на такую наживку: «Подсудимый, интересовались ли Вы у Найденова, при каких обстоятельствах он повредил руку?»
Миронов: «Да если бы я его фамилией в тот вечер поинтересовался, он бы и то не сказал. Это не представлялось возможным в связи с физическим состоянием Найденова».
Колоскова настойчиво поддергивает поплавок: «Вы сами видели повреждение руки Найденова?»
Миронов: «С Найденовым мы поздоровались на участке. Там было темно и холодно».
Колоскова подсекает, даже голосок в азарте дрогнул: «Вы говорили прежде, что видели Найденова спящим в кресле!»
К досаде добытчицы Миронов помнит свои показания: «Ну, это ж неправда!»
Мошенничество Колосковой заставляет подняться адвоката Чепурную: «Ваша честь, государственный обвинитель искажает показания Миронова!»
Судья давно уже перестала играть в «объективность» суда, жестко и открыто заняв сторону обвинения: «Уважаемые присяжные заседатели, вы должны оставить без внимания высказывание адвоката Чепурной. Вопросы прокурора основаны на тех показаниях, которые давал подсудимый».
Миронов напоминает занедужившей старческим склерозом Фемиде: «Ваша честь, я не давал показаний о том, что познакомился с Найденовым в доме. Вот что я говорил в своих показаниях». Зачитывает: «Когда прибыли на дачу, я увидел Яшина, Квачкова-старшего и пьяного вдрызг мужчину, который представился Александром, протянув левую руку, пояснив, что правая у него «не але».
Судье — как об стенку горох: «Вы цитируете не представленные суду записи!»
Прокурор Каверин не оставляет в трудную минуту ни судью, ни своего прокуренка: «Прошу предупредить подсудимого Миронова о недопустимости искажения материалов уголовного дела! Прошу предупредить сторону защиты, чтобы она не прерывала допрос подсудимого!»
Миронов не без восхищения от виртуозного прокурорского выверта, построенного на бессмертном принципе «сам дурак!»: «Ох, хитер Сергей Владимирович! Хитер!»
Судья зорко бдит честь и достоинство прокурора: «Подсудимый Миронов предупреждается о некорректном отношении к государственному обвинителю!»
Встает адвокат Михалкина: «Заявление, которое только что сделал прокурор Каверин, грубо нарушает принцип презумпции невиновности. То, что сейчас происходит, — это оказание давления на присяжных заседателей и на подсудимых!»
Уж если взялась судья хранить прокурорскую неприкосновенность, то до конца: «Судом обеспечивается принцип равенства сторон. Принцип през… презумп… презумпции невиновности не нарушен». С третьей попытки судье удалось выговорить «презумпцию невиновности». Еще бы! Атавизм, можно сказать, редкое, практически не знакомое российскому правосудию слово.
Колоскова: «Встречались ли Вы с Яшиным 9-го марта? Если да, то зачем?»
Миронов: «Посмотрите по билингу. Если там есть звонки, то может и встречался».
Судья аж задохнулась от возмущения, она искренне потрясена нахальством подсудимого: «Это прокурор должен смотреть по билингу?!»
Неподдельное ее возмущение доказывает, что «презумпция невиновности» для судьи Пантелеевой все-таки непривычное понятие.
Колоскова: «Подсудимый, по детализации телефонных звонков Вы трижды звонили Яшину 9-го марта: 10:01 — проспект Андропова, 10:08 — улица Серафимовича, 11:09 — улица Профсоюзная. При этом разговоре телефон Яшина фиксируется той же базовой станцией».
Миронов устало, не понимая, какое отношение все это имеет к делу: «Скорее всего, мы встречались, и я куда-нибудь его повез. Через пять лет вспомнить точнее не могу».
Колоскова резко, испытывающее глядя: «Вам знаком мужчина по имени Марат?»
Миронов с интересом: «Знаком. Марата зарезали в собственной ванне».
В зале воцаряется тишина. Прокуроры оторопело смотрят друг на друга, младшая по званию спрашивает шепотом старшего: «К-к-как зарезали?! К-когда?!» Колоскова чуть не подавилась вопросами, скопом готовыми сорваться с ее языка: «Фамилию Марата можете сказать?»
Миронов спокойно: «Это его фамилия».
Колоскова скороговоркой, дабы не спугнуть удачу: «Имя назовите!»
Миронов виновато: «Я не помню его имени».
Прокуроры Каверин и Колоскова впились глазами друг в друга, бешено соображая, как заставить подсудимого развязать язык. Ох, как нужен им этот Марат! Но судья соображает быстрее. Она свирепо взглядывает на подсудимого, потом с плохо скрываемым торжеством сверху вниз глядит на незадачливых обвинителей и цедит: «Марат — это герой французской революции». На этом судебное следствие по факту убийства французского революционера XVIII века Марата в собственной ванне, так заинтересовавшее было прокуратуру, оказалось исчерпанным. Но не так просто укоротить в Колосковой азарт охотничьей тяги: «Подсудимый, пользовались ли Вы другим оружием, кроме того, что было подарено Вашему отцу?»
Миронов: «Хоть бы один вопрос без передерга! Я никогда не пользовался оружием, которое было подарено моему отцу. Вы какое оружие имеете в виду — холодное, нехолодное, травматическое, огнестрельное? У меня был зарегистрированный бесствольный пистолет «Оса», который периодически находился при мне. В Чубайса стреляли резиновыми пулями, из «Осы»?»