Судья своих привычек не меняет: «Подсудимый Миронов предупреждается о некорректном поведении…».
Колоскова: «Подсудимый, почему Вы не указали Редькина в связи с подтверждением Вашего алиби?»
Миронов: «Ссылаться на человека, фамилии которого я тогда даже не знал, ни фамилии, ни телефона… Я вообще о нем тогда не вспомнил».
Колоскова: «Какие объекты Вы посещали на проспекте Вернадского?»
Миронов: «На проспекте Вернадского находится метро «Университет», здесь я мог бывать. Потом — метро «Проспект Вернадского» и там я мог бывать, мог бывать в кинотеатре «Звездном», за ним есть еще неплохой «Кофе-хауз», а за ним переплетная мастерская — и там я бывал, переплетал свой диплом. Кроме того, я мог бывать на остановке 688-го автобуса, в «Макдональдсе», в Академии народного хозяйства, где училась моя невеста, в Медицинском университете имени Пирогова, где училась моя сестра, в Научном центре акушерства, гинекологии и перинатологии, где я неоднократно встречался с другом нашей семьи академиком Владимиром Ивановичем Кулаковым. Так же я мог бывать в Московском педагогическом государственном университете, где провел пять студенческих лет, а потом учился в аспирантуре».
Право же, вменять в улики причастности к событиям на Митькинском шоссе пребывание на проспекте Вернадского, потому что там имело несчастье находиться РАО «ЕЭС», — очень круто! Миллион подозреваемых может выстроиться в очередь на зону, все как на подбор молодые, красивые, образованные, ведь проспект Вернадского — это студенческая Мекка Москвы. Но для Колосковой телефонные звонки в окрестностях проспекта — серьезная улика: «Что Вы делали на проспекте Вернадского 3 марта в 9:05?»
Миронов: «Я там мог находиться на учебе, возможно, отвозил Наташу в академию, возможно, сестру подвозил».
Колоскова вполне серьезно: «О чем Вы разговаривали 12 марта 2005 года в 9:12?»
Миронов тоже серьезно: «Стыдно признаться, не помню. Есть таблетки, от которых память обостряется. Если дадите, может вспомню».
Прокурор Каверин, внезапно озлясь: «Тараканникову этими таблетками пичкали?»
Миронов: «Господин прокурор, держите марку, чего Вы срываетесь?»
Колоскова возвращается к подозрительным телефонным разговорам: «О чем Вы разговаривали с Квачковым-старшим по телефону 16 октября 2004 года в 23:15?»
Миронов: «В октябре 2004 года объявили в розыск моего отца, неизвестные вооруженные люди пытались штурмом взять квартиру. Шел созвон в том числе с Квачковым, как получить информацию, чей это заказ».
Прокурор Каверин, разочарованный Колосковой, решил показать ей мастер-класс: «При осмотре автомобиля «Мерседес», которым Вы управляли по доверенности, в багажнике был обнаружен зимний камуфлированный костюм, мы здесь его исследовали. Откуда он там появился и какова цель его нахождения?»
Миронов недоумевает: «Если я не ошибаюсь, у меня был зимний костюм — НЕкамуфлированный. Это зеленый костюм, теплый, мне потом мама такой же костюм передала в тюрьму…».
Прокурор Каверин как будто не слышит: «Вы ответьте. При осмотре Вашего автомобиля изъят теплый камуфлированный костюм…».
Миронов: «НЕкамуфлированный».
Каверин его снова не слышит: «Здесь мы его исследовали…».
Миронов протестует: «Да не исследовали мы его. Вы путаете. Он зеленого цвета».
Прокурор Каверин с радостью: «Вы не желаете отвечать на вопрос?»
Адвокат Михалкина: «Господин прокурор, не вводите присяжных в заблуждение!»
Миронов же взывает к здравому смыслу: «И какое отношение этот НЕкамуфлированный костюм имел к делу спустя полтора года после события?»
Адвокат Чепурная: «Я прошу председательствующего объяснить присяжным заседателям оставить без внимания вопросы относительно камуфлированного костюма, который, согласно протокола обыска, не является камуфлированным».
Судья миротворчески: «Я проверю, исследовался или не исследовался» и тут же «забывает» о своем обещании.
Адвокат Михалкина возвращает допрос подсудимого к фактическим обстоятельствам дела: «По состоянию на март 2005 года что Вам было известно о политической и общественной деятельности Чубайса Анатолия Борисовича?»
Миронов с готовностью отвечает на этот ключевой вопрос, ведь ему вменяется статья 277-ая — «покушение на общественного и государственного деятеля»: «Никакой общественной деятельности на тот момент у Чубайса не было, да и вообще общественной деятельности у него никогда не было. Политическая деятельность Чубайса завершилась в 2003 году сокрушительным поражением «Союза правых сил» на выборах. Кому могла помешать партия, которая окончательно потеряла свой политический ресурс, а тем более кто будет мстить обанкротившемуся политическому трупу — остается загадкой. Государственная деятельность Чубайса закончилась в 1998 году с уходом из Правительства. Есть знаменитая фотография, на которой глава Всемирного банка Джеймс Вулфенсон треплет по щеке Анатолия Борисовича, как треплют собак, добрых и своих. Говорить, что Чубайс — самостоятельная фигура, принимающая ключевые решения, не приходится».
Михалкина: «По состоянию на март 2005 года Вам было известно место жительства Чубайса?»
Миронов: «Оно мне и сейчас неизвестно».
Михалкина: «Было ли Вам известно, каким автотранспортом пользовался Чубайс, маршруты его передвижения?»
Миронов: «Подобная информация всегда является секретной, поэтому Чубайс два года скрывал от суда, что 17 марта пересаживался с БМВ на другой автомобиль. По его словам в целях безопасности. Поэтому ни маршрутов передвижения Чубайса, ни на чем он передвигался, я знать не мог».
Михалкина: «Как Вы можете объяснить тот факт, что согласно информации, снятой с системы «Поток», где зафиксировано движение всего автотранспорта с 1 по 17 марта 2005 года, Ваш автомобиль «Хонда» ни разу не пересекал Голицынский пост, где установлена система «Поток»?
Миронов: «Информация с системы «Поток» не соответствует действительности, потому что, я передвигался по данному шоссе и должен был быть зафиксирован системой «Поток».
Как ужаленный вскидывается прокурор Каверин: «Вопрос соответствует ли действительности информация системы «Поток» — это прерогатива присяжных».
Миронов не спорит: «Я тогда продолжу».
Судья, понимая всю опасность сказанного Мироновым, пытается его слова заболтать: «Может быть, Вы предоставите суду право, как говорится в законе, что суд руководит заседанием. Подсудимому разъясняется, что в судебном заседании он допрашивается о фактических обстоятельствах помимо материалов уголовного дела. Что известно из материалов дела — то оглашалось или исследовалось. И стороны вправе ссылаться на них в прениях. Ваше собственное знание можете изложить?»
Миронов излагает: «Когда имитаторы покушения прокололись на машине-двойнике и узнали, что моя машина в ремонте, и не могла находиться 17 марта на месте происшествия, но не знали, с какого числа она в сервисе, то на всякий случай зачистили от моей машины всю систему «Поток» за март».
Судья продолжает забалтывать крайне нежелательную информацию: «Присяжные заседатели должны оставить без внимания заявление подсудимого Миронова о том, что записи системы «Поток» сфальсифицированы. Как вы помните, мы осматривали видеозапись. Это было четыре диска — открылось два. Что касается фальсификации: если бы у защиты были бы какие-то основания, то этот вопрос подлежал рассмотрению в отсутствии присяжных заседателей. Вопрос о допустимости доказательств, то есть правильности соблюдения закона при получении данного доказательства, рассматривается в отсутствии присяжных заседателей».
Какой изящный аргумент изобрела судья Пантелеева! Вы поняли, в чем убеждала она присяжных: если и было нарушение закона, то вы, уважаемые присяжные заседатели, все равно бы никогда об этом не узнали!
Михалкина: «Как Вы можете прокомментировать утверждение эксперта-специалиста, что файл изменен после того, как система «Поток» была снята с Голицынского поста и до осмотра в Генеральной прокуратуре?»
Миронов: «Это подтверждает сказанное мной…».
Судья громко, стараясь заглушить ответ Миронова, не замечая, насколько бессмысленна и бессвязна ее речь: «Вопрос снят. Вопрос снят! В судебном заседании специалист наоборот говорил, что содержание файла, содержание записи изменить, как Иванов допрашивался об изменении данных — никаких нет. Пожалуйста, госпожа адвокат, задавайте вопросы».
Михалкина: «Как Вы можете прокомментировать оглашенную в судебном заседании детализацию телефонных соединений подсудимого Яшина от 12 марта 2005 года в период с 12:47 до 13:04?»
Миронов разъясняет: «В 12:47 звонок Яшина фиксирует базовая станция Краснознаменск, через шесть минут — Жаворонки, через две минуты — деревня Ликино, в ту же минуту — снова Жаворонки, потом в течение одной-единственной минуты сначала раздается звонок из Крекшино и тут же из Жаворонков. Расстояние между этими населенными пунктами — от шести до пятнадцати километров …».
Прокурор не дает Миронову продолжить: «Ваша честь, я прошу прервать подсудимого и дать мне возможность сделать следующее заявление!»
Судья Миронова не прерывает, но Каверин продолжает говорить без малейшей паузы: «Название базовой станции и название населенного пункта — это не всегда одно и то же. В данном случае я имею в виду населенный пункт Крекшино. Таким образом, расстояние, о котором идет речь, гораздо меньше».
Миронов взывает: «Откройте карту, господин прокурор!»
Прокурор с досады: «Не забывайтесь, подсудимый!»
То, что прокурор Каверин сорвался на угрозы подсудимому — это понятно, нервы не выдерживают, обвинение рассыпается на глазах присяжных, как трухлявый пень, но никто в зале не ожидал, что и судья Пантелеева сорвется на прямые угрозы: «Суд предупреждает подсудимого Миронова о некорректном поведении. Не забывайтесь, где Вы находитесь!»
Прокурор продолжает: «Если говорить о возможной погрешности, с которой базовая станция фиксирует нахождение абонента, то говорить тоже самое о десяти или двенадцати километрах просто некорректно. Я прошу указать присяжным заседателям не принимать во внимание информацию, изложенную подсудимым Мироновым».